— То изменится и природе смерти, — закончил Танатос. — Я понимаю твою логику, брат. Но цена может оказаться слишком высокой.
Аид подошел к краю огненной бездны, где клокотала лава. В ее красном свете его лицо казалось особенно мрачным:
— Возможно. Но я устал от этого застоя, Танатос. Устал от того, что каждый день точно такой же, как предыдущий. Крид несет в себе хаос — первозданную силу изменений. И пусть этот хаос разрушит наш мир, если это даст возможность построить что-то новое.
— А если он просто все уничтожит? Без всякого обновления?
— Тогда, по крайней мере, будет конец, — мрачно ответил владыка подземного царства. — Даже конец лучше бесконечного однообразия.
Танатос вздохнул и расправил свои темные крылья:
— Ладно, Гадес. Я не буду тебе мешать. Но если твой протеже действительно нарушит мировой порядок, последствия лягут и на мои плечи.
— Я это понимаю, — кивнул Аид. — И благодарен тебе за поддержку.
Когда Танатос исчез, растворившись в тенях, Аид остался один со своими мыслями. В глубине души он знал, что поступает рискованно, возможно, даже безрассудно. Но что-то в Криде заставляло его действовать именно так. Может быть, это была усталость от тысячелетий неизменности. А может быть — предчувствие грядущих перемен.
Он вспомнил глаза северянина — холодные, как зимний лед, но полные неугасимой решимости. В них читалась готовность на все ради достижения цели. Такие люди либо создавали новые миры, либо разрушали старые. Иногда — и то, и другое одновременно.
«Что ж, Виктор Крид, — мысленно обратился Аид к уже ушедшему гостю, — посмотрим, на что ты способен. Может быть, ты действительно сумеешь найти то, что ищешь. А может быть, в процессе поиска разрушишь больше, чем планировал. В любом случае, будет интересно наблюдать.»
Лава в бездне булькнула особенно громко, словно отвечая на его мысли. Аид улыбнулся — первый раз за многие столетия его улыбка была искренней. Перемены приближались, он чувствовал это всем своим божественным естеством. И пусть они принесут хаос — хаос был лучше застоя.
Бог подземного мира вернулся к своему трону и погрузился в размышления о будущем, которое уже не казалось ему предопределенным.
**ИНТЕРЛЮДИЯ: В ЧЕРТОГАХ БОГИНИ СМЕРТИ**
Эльвидхнир — чертоги Хель в царстве мертвых — окутывала извечная полутьма. Здесь не пылали огни, подобные тем, что озаряли вулкан Аида; лишь призрачное свечение скитающихся душ мерцало в бесконечных коридорах. Богиня смерти восседала в высоком кресле, сплетенном из человеческих костей и обтянутом кожей древних драконов. Одна половина ее лица являла совершенную красоту юной девы, другая — иссиня-черную плоть с отметинами тления. Такой создала ее судьба — дочь хитроумного Локи и великанши Ангрбоды.
Хель затворила очи и дозволила своему сознанию последовать за Виктором Кридом. Она зрела, как он покидал огненные недра Этны, как достигал берега, как договаривался с корабельщиками о переправе в Италию. Связь меж ними была древней и нерушимой — еще с тех времен, когда Один Всеотец наложил свое проклятье на гордого воина с севера.
— Госпожа моя? — едва слышно промолвил слуга, один из драугров, стерегущих ее владения.
— Что там, Вальдис? — не разомкнув век, вопросила Хель.
— К вам просит аудиенции сам Один Всеотец. Молвит, будто дело неотложное.
Хель усмехнулась, и сия улыбка на половине мертвого лика выглядела особенно зловеще:
— Разумеется, просит. Верно, его пернатые соглядатаи донесли о встрече с Кридом. Впусти его.
Миг спустя в обширный зал ступил высокий муж с седой бородой, облаченный в темно-синий плащ. Единственное око его пылало мудростью бесчисленных веков, второе скрывала кожаная повязка. В деснице он сжимал Гунгнир — копье, коему неведом промах.
— Хель, дщерь Локи, — изрек Всеотец, едва склонив главу в знак почтения.
— Один Всеотец, — отвечала богиня, не покидая трона. — Каким ветром занесло? Неужто истосковался по нашим беседам?
— Ты ведаешь, зачем я здесь, — сурово молвил Один. — Крид. Твой питомец нарушает установленный миропорядок.
— Мой питомец? — Хель рассмеялась, и смех сей гулко отозвался в мертвенных чертогах. — Это ты наложил на него проклятье, Всеотец. Это плод твоих деяний, не моих.
Один приблизился, и единственное око его вспыхнуло гневом:
— Не лукавь со мной, дщерь обманщика. Ты наставляешь его, подаешь советы. Зачем направила к владыке подземного царства?
— А зачем бы, по разумению твоему? — Хель восстала с трона, и высокий стан ее заслонил призрачное свечение. — Он алчет смерти. Я — богиня смерти. Разве не естественно мне содействовать ему в исканиях?
— Естественно было бы даровать ему упокоение, — резко возразил Один. — Но ты творишь противное. Толкаешь к еще большим безумствам.
Хель неспешно сошла с возвышения, и каждый шаг ее отдавался мрачным гулом в безмолвии чертогов:
— Ты страшишься, Всеотец. Страшишься того, что сам сотворил. Когда налагал проклятье на Крида, размышлял ли о последствиях? Или, по обыкновению своему, действовал, влекомый мгновенным гневом?
— Он заслужил сие проклятье! — воспламенился Один. — Едва не ввергнул девять миров в пучину разрушения!
— И что с того? — холодно вопросила Хель. — Разве не готовишься ты сам к Рагнарёку? Разве не собираешь павших воинов для последней сечи? В чем различие меж твоим замыслом и его дерзновением?
Один умолк, обдумывая ее речи. Наконец тихо произнес:
— Рагнарёк — судьба неотвратимая. Неизбежность, предначертанная норнами. Крид же действует по произволу собственному, попирая предписанное.
— Ах, вот в чем суть! — протянула Хель. — Тебя тревожит не разрушение само по себе. Тебя тревожит, что некто дерзает действовать помимо твоих замыслов.
Богиня подошла к одному из окон чертогов, откуда открывался мрачный простор Хельхейма — бескрайние равнины, где блуждали души тех, кто сгинул не в ратном деле.
— Знаешь ли, что я зрю, взирая на него? — продолжила она, не оборачиваясь. — Свободу. Истинную свободу от всех ваших божественных игрищ и предначертаний. Он не служит ни тебе, ни Зевсу-громовержцу, ни самой судьбе. Он просто живет и ищет то, в чем нуждается.
— Сия свобода может стоить жизней тысячам невинных, — мрачно заметил Один.
— А твоя мудрость уже стоила жизней миллионам, — парировала Хель. — Сколько войн распалено по воле твоей? Сколько героев полегло в твоих кознях? По крайней мере, Крид честен в намерениях своих.
Один стиснул древко Гунгнира:
— Ты играешь с огнем, дщерь Локи. Подобно отцу своему.
— Быть может, — согласилась Хель, поворачиваясь к нему. — Но разве не огонь принес людям свет? Разве не из хаоса родился порядок? Ты столь долго властвуешь, Всеотец, что позабыл: порой ветхое должно сгореть дотла, дабы дать место новому.
— И ты готова ради сего рискнуть всем мирозданием?
— А ты готов ради сохранения прежнего обречь его на медленное увядание? — В голосе Хель зазвучали нотки досады. — Воззри окрест, Один. Боги вырождаются, смертные забывают древних покровителей, чары слабеют. Мир не недвижим — он либо процветает, либо гниет.
Всеотец долго пребывал в молчании, размышляя над ее словами. В глубине души он понимал: Хель права. Мир воистину менялся, и не к лучшему. Но признать сие означало признать, что многовековое правление его было заблуждением.
— Чего ты хочешь от Крида? — наконец вопросил он.
— Ничего особенного, — отвечала богиня, возвращаясь к трону. — Просто желаю узреть, на что он способен. Быть может, он воистину отыщет способ обрести смерть. Быть может, в ходе исканий преобразит мир. А быть может, лишь позабавит меня попытками своими. В любом случае, сие будет занимательнее, нежели созерцание бесконечного повторения одних и тех же деяний.
— А коли причинит он непоправимый ущерб?
Хель пожала плечами:
— Тогда ты можешь молвить: «Я предупреждал». Но доселе он не совершил ничего, что оправдывало бы твое вмешательство.
Один еще некоторое время стоял безмолвно, затем повернулся и направился к выходу. У самого порога остановился:
— Помни, Хель: коли игра твоя выйдет из-под власти, ответственность ляжет на тебя.
— Я ведаю сие, — спокойно отвечала богиня. — Как ведаю и то, что ты будешь следить за каждым шагом его через своих пернатых лазутчиков.
Когда Один удалился, Хель вновь погрузилась в размышления. Она воистину не ведала, чем завершится история Крида. Но сие и было наиболее пленительным. Веками она властвовала над мертвыми, принимала души, вершила посмертные судьбы. Все было предсказуемо, размеренно, томительно.
Крид же нес в себе подлинную неопределенность. Он мог стать величайшим героем или чудовищным злодеем. Мог отыскать способ обрести смерть или, напротив, стяжать еще большую силу. Мог спасти мир или ввергнуть его в пучину разрушения.
«А быть может, — размыслила Хель, — он станет тем, кто сочетает все сии противоположности. Героем и злодеем, спасителем и разрушителем воедино».
Богиня смерти улыбнулась своей страшной полуулыбкой и приготовилась взирать на грядущие события. Что бы ни случилось далее, скучно точно не будет.
**ИНТЕРЛЮДИЯ: АМБИЦИИ ЦЕЗАРЯ**
Гай Юлий Цезарь стоял на балконе своей виллы на Палатинском холме, взирая на раскинувшийся внизу Рим. Вечерние тени ложились на мраморные колонны храмов и позолоченные крыши патрицианских домов. Величайший город мира простирался до самого горизонта, но даже эта грандиозная панорама не могла успокоить тревогу, гложущую душу диктатора.
В руках он сжимал свиток — очередной отчет от одного из его тайных агентов. Агента, который следил за работой некоего греческого алхимика по имени Марк. Цезарь медленно развернул пергамент и перечитал донесение. Слова были осторожными, завуалированными — как и полагалось в таких деликатных вопросах, но смысл был ясен: эксперименты продвигались куда успешнее, чем у всех прочих соискателей философского камня.