Марк попытался восстановить события по порядку. Он сидел в углу таверны, надеясь остаться незамеченным. Деньги на счету Корнелия подходили к концу, а результатов по-прежнему не было. Патриций становился все более нетерпеливым, все чаще намекал, что его терпение не безгранично. И Марк знал: если в ближайшее время не произойдет чуда, его ждет либо рабство, либо что-то еще хуже.
Именно поэтому он напился в тот вечер. Хотел забыться, перестать думать о неизбежном провале. Местные завсегдатаи — грубые мужланы — решили поразвлечься с пьяным греком. Начали толкать, оскорблять, готовились избить. И тут появился он.
Высокий блондин с удивительно голубыми глазами. Марк сразу понял, что это не римлянин — слишком светлые волосы, слишком бледная кожа. Скорее всего, варвар из северных земель. Но говорил он на прекрасной латыни, без малейшего акцента.
«Как он дрался!» — с изумлением вспоминал Марк. Четверо здоровенных мужчин против одного, и что получилось? Незнакомец расправился с ними так легко, словно это были не люди, а соломенные чучела. Движения точные, молниеносные, без лишних усилий. Один удар — и противник валится замертво. Еще удар — еще труп.
Но самое странное было не это. Самое странное началось потом, когда они пошли к вилле Корнелия. Незнакомец представился Виктором, сказал, что прибыл из Эдессы, что изучает алхимию. И тут начались вопросы…
Марк содрогнулся, вспоминая этот разговор. Виктор задавал такие вопросы, отвечать на которые было мучительно стыдно. О принципах трансмутации. О соотношении металлов в философском камне. О методах очистки материй. И с каждым вопросом становилось все очевиднее: Марк не знает даже основ того, чем якобы занимается.
«Три года я обманываю Корнелия, — с болью думал алхимик. — Три года изображаю из себя мудреца, а сам не понимаю и десятой доли того, о чем пишут в книгах».
Когда Виктор спросил про философский камень, Марк чуть не расплакался от стыда. Пришлось признаться, что все его «эксперименты» — это жалкие потуги слепого котенка. Что он не умеет ни очищать металлы, ни правильно нагревать смеси, ни вообще понимать, что делает.
Но вместо презрения или насмешек в глазах Виктора промелькнуло что-то другое. Понимание? Сочувствие? А может быть… интерес?
«Я могу тебя научить», — сказал он. Просто так. Без всяких условий, без требований платы. Человек, который мог убить четверых голыми руками, предлагал помощь жалкому неудачнику.
Марк встал и подошел к маленькому окошку своей комнаты. В темноте мерцали огни Рима — великого города, полного возможностей для тех, кто умел их использовать. А он, Марк, всю жизнь был неудачником. В Афинах его выгнали из школы философов за неспособность к обучению. В Александрии никто не захотел брать в ученики. Только в Риме ему удалось обмануть доверчивого патриция и получить крышу над головой.
«Но теперь все может измениться, — подумал он с замиранием сердца. — Если этот Виктор действительно умеет то, о чем говорит…»
Алхимик вспомнил, как уверенно северянин рассуждал о принципах алхимии. Без запинок, без заглядывания в книги — так говорят люди, которые не просто читали о предмете, а понимали его изнутри. И еще были эти странные детали… Как Виктор упомянул о «некоторых особенностях работы с ртутью», которые не описаны ни в одном известном Марку трактате. Как мимоходом заметил о «влиянии лунных фаз на скорость реакций» — вещи, о которой Марк никогда не слышал.
«Откуда у него такие знания? — недоумевал алхимик. — В Эдессе есть школы алхимии, но даже тамошние мудрецы не владеют столь глубокими познаниями».
А еще были эти глаза. Голубые, ясные, но в них читалась какая-то древняя усталость. Словно Виктор прожил не одну жизнь, видел то, чего не должен был видеть смертный человек. Марк встречал много людей, но никогда не видел таких глаз.
«Может быть, он один из тех легендарных мастеров, о которых шепчутся алхимики? — фантазировал Марк. — Может быть, он действительно владеет секретами философского камня?»
Эта мысль заставила его задрожать от возбуждения. Если так, если Виктор действительно готов поделиться знаниями… То Марк мог бы стать настоящим алхимиком. Не шарлатаном, не обманщиком, а подлинным мастером великого искусства.
Он представил себе, как создает философский камень, как превращает свинец в золото на глазах у изумленного Корнелия. Как слава о нем разносится по всей империи. Как сам Цезарь призывает его ко двору и осыпает почестями. Как ученые мужи со всего мира приезжают, чтобы учиться у него.
«Стоп, — одернул себя Марк. — Не стоит фантазировать. Сначала нужно понять, кто такой этот Виктор и чего он хочет на самом деле».
Действительно, было странно, что незнакомец так легко согласился помочь. Обычно мастера алхимии ревниво охраняли свои секреты, не доверяли их даже самым близким ученикам. А тут человек, которого он встретил впервые в жизни, предлагает обучение просто так.
«Может быть, у него есть какая-то скрытая цель? — подумал Марк. — Может быть, он хочет использовать меня для чего-то?»
Но даже если так — какая разница? Марк все равно был на грани краха. Если Виктор научит его настоящей алхимии, то любая цена будет справедливой. А если обманет… Ну что ж, хуже уже быть не может.
Алхимик вернулся к столу и взял в руки один из своих «научных» трактатов — жалкую подделку, которую он состряпал для Корнелия. Исписанные страницы, полные бессмыслицы и красивых, но пустых фраз. Завтра этот обман может закончиться. Завтра он либо начнет учиться настоящему искусству, либо… Марк предпочитал не думать об альтернативе.
«Виктор», — прошептал он, произнося это имя как заклинание. Странное имя для грека или римлянина. Скорее варварское. Но что за разница, как зовут человека, который может изменить всю твою жизнь?
Марк погасил лампу и лег на узкую кровать, но сон не шел. Слишком много было эмоций, слишком много надежд и страхов. Он ворочался до самого рассвета, прокручивая в голове события вечера и гадая, что принесет завтрашний день.
Одно он знал точно: жизнь его больше никогда не будет прежней.
**ИНТЕРЛЮДИЯ: ВЗГЛЯД ВСЕОТЦА**
На вершине Хлидскьяльва, высокого престола, что возвышался в Валгалле, сидел Один Всеотец и созерцал девять миров сквозь завесу времени и пространства. Единственный глаз его — тот, что он не отдал за мудрость к источнику Мимира — видел далеко, видел сквозь земли и моря, сквозь прошлое и будущее. И то, что он зрел ныне, наполняло душу его глубокой тревогой.
В далеком Риме, в скромной вилле патриция Корнелия, северянин с золотыми волосами склонился над алхимическими приборами. Виктор Крид — тот самый воин, которого Один проклял за попытку развязать Рагнарёк прежде времени. Проклял невозможностью умереть, надеясь, что вечная жизнь станет для гордеца большим наказанием, чем смерть.
Но годы показали: Всеотец недооценил упорство своего противника.
— Хугин, — тихо позвал Один, и тут же на его плечо опустился черный ворон.
— Слушаю, отец, — прокаркал пернатый разведчик.
— Что видишь ты в Риме? Какими путями идет проклятый мною?
Ворон склонил голову набок, и глаза его заблестели нечеловеческим разумом:
— Он учит греческого алхимика, отец. Передает знания, которые не должны принадлежать смертным. Показывает способы работы с металлами, какие ведомы лишь богам да цвергам.
Один стиснул древко Гунгнира. Он помнил, как получил эти знания — девять дней висел он на Иггдрасиле, пронзенный собственным копьем, без пищи и воды, пока не открылись ему тайны рун и алхимии. Знания, добытые такой ценой, не предназначались для простых смертных.
— А что замышляет он сам? — спросил Всеотец.
— Философский камень, — мрачно ответил Хугин. — Он верит, что сможет создать артефакт, способный даровать смерть бессмертному. Но методы его… отец, я опасаюсь за весь мир.
Один закрыл глаз и позволил своему сознанию проследить вероятные пути будущего. Дар прозрения, купленный ценой ока, показывал ему различные варианты грядущего — и все они были мрачными.
Он видел, как Крид смешивает собственную кровь с металлами и минералами. Видел, как создает странных существ — полумертвых, полуживых. Видел растущий философский камень, который поглощает не только жизненную силу создателя, но и все живое вокруг.
И видел Рим, превращенный в город мертвецов.
— Мунин! — позвал Один второго ворона.
Другая черная птица спланировала к трону, садясь на левое плечо Всеотца.
— Что повелеваешь, отец?
— Ты наблюдал за Кридом дольше Хугина. Скажи мне: неужели он не понимает, к чему ведут его действия?
Мунин задумался, перебирая воспоминания столетий:
— Он понимает, отец. Но это его не останавливает. Желание умереть затмило в нем все остальное. Он готов уничтожить мир, лишь бы обрести покой.
— Как тогда, — прошептал Один. — Как много веков назад, когда он впервые попытался вызвать Рагнарёк.
Всеотец поднялся с престола и начал расхаживать по залу. Стены Валгаллы украшали щиты павших героев, эйнхериев, которые должны были сражаться в последней битве. Но что толку в воинах, если мир погибнет не в славной сече, а от алхимических экспериментов безумца?
Один вспомнил тот день, когда впервые встретил Крида. Молодой воин из северных земель, исполненный гордыни и жажды славы. Он бросил вызов богам, собрал армию берсерков и попытался штурмом взять Асгард. Цель была безумной — вызвать Рагнарёк собственными руками, ускорить конец света, чтобы из пепла старого мира родился новый, где он, Крид, станет верховным владыкой.
Тогда Один сумел остановить его, но цена была велика. Половина Мидгарда лежала в руинах, тысячи воинов полегли в бессмысленной войне. И Всеотец решил, что смерть — слишком легкое наказание для такого преступления. Проклятие бессмертия казалось более справедливым.