«Но я ошибся, — с горечью признавал теперь Один. — Я думал, что вечная жизнь сломает его дух. Вместо этого она лишь дала ему время найти новые способы разрушения».
— Отец, — осторожно подал голос Хугин, — может быть, стоит вмешаться? Послать валькирий, чтобы остановили его?
Один покачал головой:
— Нет. Прямое вмешательство нарушит баланс между мирами. К тому же, он находится под защитой других богов — Хель покровительствует ему, а Аид дал ему могущественный артефакт.
— Тогда что же делать? — спросил Мунин.
Всеотец долго молчал, размышляя. В глубине души он понимал: проблема была не только в Криде. Проблема была в нем самом, в том решении, которое он принял столетия назад. Тогда казалось, что проклятие бессмертия — справедливое наказание. Теперь же стало ясно: он создал чудовище, которое могло уничтожить все живое.
— Есть один способ, — наконец произнес Один. — Но он потребует жертв.
Вороны настороженно переглянулись.
— Какой способ, отец?
— Рагнарёк, — тихо сказал Всеотец. — Настоящий Рагнарёк, предначертанный судьбой. Если я ускорю наступление последней битвы, то смогу призвать Крида на поле боя. А там, в справедливой сече, даже бессмертный может найти достойную смерть.
— Но это означает конец всех миров! — ужаснулся Хугин.
— Конец, за которым последует возрождение, — возразил Один. — Таков закон мироздания. Старое умирает, чтобы дать место новому. Лучше управляемый конец, чем хаотическое разрушение от рук безумца.
Один подошел к окну и взглянул на Биврёст — радужный мост, соединяющий миры. По нему сновали боги и духи, занятые своими делами. Никто из них не подозревал, какие мысли терзают Всеотца.
— Но сначала я попробую другой путь, — решил он. — Пошлю к нему гонца. Попытаюсь образумить, показать, к чему ведут его действия.
— Кого пошлешь? — поинтересовался Мунин.
— Локи, — после недолгого размышления ответил Один. — Он умеет говорить с безумцами. И к тому же приходится родней той, кто покровительствует Криду.
Всеотец знал: шансы на успех невелики. Крид был упрям, как скала, и одержим идеей собственной смерти. Но попытаться стоило. Если же переговоры не принесут плодов…
Один взглянул на стену, где висел его щит — тот самый, с которым он поведет эйнхериев в последний бой. Возможно, этот час настанет раньше, чем предрекали норны.
— Хугин, Мунин, — приказал он воронам, — продолжайте наблюдение. Докладывайте о каждом шаге Крида. И будьте готовы к тому, что нам придется действовать решительно.
Пернатые разведчики кивнули и взмыли в воздух, направляясь к Мидгарду. А Один остался один со своими тяжкими мыслями. В руках у него была судьба всех миров, и он должен был решить: позволить безумцу довести свой план до конца или самому ускорить наступление Рагнарёка.
«Проклятый Крид, — подумал Всеотец. — Даже мертвый, ты продолжаешь угрожать мирозданию».
Но в глубине души Один знал: Крид был не мертв. И в этом была вся беда.
**ИНТЕРЛЮДИЯ: ВОЗВРАЩЕНИЕ ХИТРЕЦА**
В самом сердце Хельхейма, в чертогах Эльвидхнир, где владычествовала дочь Локи, царила непривычная смута. Обычно в царстве мертвых время текло размеренно и безмятежно — здесь не ведали спешки, ведь у покойников была целая вечность впереди. Но сегодня все изменилось.
Хель восседала на своем престоле из человеческих костей, а у подножия его лежало то, что еще недавно было телом Локи Лжеца, Локи Огненного, наихитрейшего из асов. Бог-обманщик был мертв, и кончина его была страшной — Виктор Крид растерзал его у самых корней Иггдрасиля, мирового древа, в междумирье, где не властвовали законы ни одного из девяти миров.
Половина лика Хель — живая, прекрасная — являла печаль. Другая половина, мертвенно-синяя, пребывала безучастной, как и подобало владычице усопших. Но в глубине души богиня испытывала смятение. Локи был ее родителем, и хотя узы меж ними никогда не были простыми, она не могла не ощущать скорби.
— Дщерь моя, — раздался знакомый глас.
Хель обернулась. В залу вступал Один Всеотец, опираясь на Гунгнир. Лик его был мрачнее грозовой тучи, а единственное око пылало тревогой.
— Всеотец, — хладно поклонилась Хель. — Пришел выразить соболезнование в утрате?
Один приблизился и воззрел на останки Локи. Даже здесь, в царстве мертвых, тело бога-хитреца являло ужасные увечья. Крид не просто убил его — он терзал с такой яростью, словно мстил за нечто сугубо личное.
— Я скорблю, — тихо молвил Всеотец. — Локи был моим побратимом, несмотря на все прегрешения. Но пришел я не только затем, чтобы выразить печаль.
— Ведаю, — усмехнулась Хель. — Ты хочешь, дабы я возвратила его к жизни. И знаю, почему — ты зришь, куда направляется проклятый тобою. В Рим. К алхимикам.
Один кивнул:
— Мои пернатые лазутчики сообщают о каждом его шаге. Он уже встречался с Аидом, стяжал артефакт власти над разумом. Ныне движется к римским берегам. Страшусь, что отыщет способ сотворить нечто ужасное.
— Философский камень, — кивнула Хель. — Я тоже предвижу сие. Камень, способный умертвить его самого… но какою ценой?
Богиня смерти неспешно обошла вокруг тела родителя. Возвращение усопших к жизни было возможно, но требовало чрезмерных затрат силы. К тому же существовали правила, нарушать кои было опасно даже для богов.
— Локи — единственный, кто сможет с ним говорить, — продолжил Один. — Единственный, кто постигает природу его безумия. Он сам балансирует на грани хаоса и порядка.
— Воскрешение Локи нарушит равновесие меж жизнью и смертью, — молвила Хель. — Норны не одобрят подобного.
— Норны уже одобрили нечто худшее, — возразил Один. — Они позволили мне наложить проклятие бессмертия. Теперь пусть дозволят исправить последствия.
Хель остановилась и пристально воззрела на Всеотца:
— Последствия? Неужто ты начинаешь сомневаться в премудрости своего решения?
Один стиснул древко копья до побеления костяшек:
— Я полагал, что вечная жизнь образумит его, принудит ценить бытие. Вместо того она превратила его в нечто еще более опасное. У него есть вечность, дабы изучать запретные знания, совершенствовать губительные искусства.
— И ты мнишь, что Локи сможет его остановить? — в гласе Хель прозвучало сомнение. — Мой родитель уже встречался с ним у мирового древа. Исход ты зришь.
— Локи недооценил противника, — сказал Один. — Он попытался действовать привычными способами — ложью и хитростью. Но Крид больше не тот юноша, коего мы знали. Столетия одиночества и проклятия изменили его. Он научился распознавать обман, видеть сквозь любые уловки.
— Тогда как же Локи сможет с ним справиться? — вопросила Хель.
Один помолчал, размышляя:
— Твой отец — мастер перевоплощения. Он может стать кем угодно, принять любой облик. Возможно, вместо попыток обмануть Крида стоит… стать для него тем, кого он не ожидает встретить.
— Объясни яснее.
— Крид ищет смерть, — медленно произнес Всеотец. — Он одержим этой идеей. Что, если Локи предстанет перед ним не как враг, не как обманщик, а как… союзник? Как тот, кто может помочь ему обрести желаемое?
Хель задумалась. В словах Всеотца была логика. Локи действительно был мастером перевоплощения и адаптации. Если прямые методы не срабатывали, можно было попробовать окольные пути. Но воскрешение требовало жертв, и цена могла оказаться неподъемной.
— Что ты готов отдать за возвращение Локи? — спросила богиня.
Один без колебаний ответил:
— Все, что потребуется.
— Даже часть своей мудрости? Даже часть силы, добытой у источника Мимира?
Лик Всеотца дрогнул. Мудрость была его величайшим сокровищем, ради нее он принес в жертву око, девять дней висел на Иггдрасиле. Отдать ее часть означало ослабить себя навеки.
— Даже ее, — хрипло произнес он.
Хель усмехнулась. Всеотец был готов на крайние меры — это свидетельствовало о том, сколь серьезной он почитает угрозу.
— Твоя мудрость мне не нужна, — сказала она. — Но есть иная цена. Воскрешение Локи потребует огромного количества жизненной силы. Я могу взять ее из Валгаллы — часть твоих эйнхериев должна будет умереть окончательно.
Лицо Одина исказилось болью. Эйнхерии были его гордостью, павшими воинами, коих он собирал для последней сечи. Пожертвовать ими означало ослабить свои силы в Рагнарёке.
— Сколько? — хрипло вопросил он.
— Сотню, — безжалостно отвечала Хель. — Сотню лучших воинов Валгаллы должна отдать свою силу, дабы возвратить одного бога.
Один затворил око и долго пребывал в молчании. В голове его шла борьба меж долгом и отчаянием. Сотня эйнхериев или Локи? Подготовка к Рагнарёку или попытка предотвратить досрочную катастрофу?
— Согласен, — наконец произнес Всеотец.
Хель кивнула и начала приготовления к обряду. Она жестом призвала своих слуг — драугров и прочую нежить, служившую ей в темных чертогах. Те принесли странные приспособления: чаши из черепов, кинжалы с рунами, курильницы с благовониями мертвых миров.
— Ритуал займет несколько часов, — предупредила богиня. — И его нельзя будет прервать, что бы ни случилось. Если связь прервется, Локи навечно останется меж жизнью и смертью.
Один кивнул и отступил в сторону, давая дочери Локи место для деяния. Хель склонилась над телом родителя и начала читать заклинания на древнем языке, коим пользовались боги еще до сотворения миров.
Воздух в чертогах сгустился, наполнившись мистической силой. Тени на стенах начали двигаться, принимая причудливые формы. Из курильниц поднялся дым, который не рассеивался, а сгущался в странные узоры над телом Локи.
Хель взяла один из ритуальных кинжалов и провела лезвием по своей длани. Темная кровь — наполовину живая, наполовину мертвая — капнула на чело покойного. И тут же по телу Локи пробежали искры зеленоватого пламени.