ит между древнейшим иудейством, которое пропагандировало свою религию и у которого передний двор храма наполняли язычники, а священники ежедневно приносили жертву за императора Августа, — и окостеневшим раввинизмом, ничего иного на свете не знающим и не желающим знать, кроме лона авраамова и моисеева закона. Иудеи всегда были чужими среди людей и хотели быть такими; но чувство отчужденности усилилось теперь ужасающим образом и у них самих, и против них, породив с обеих сторон вредные, исполненные злобы выводы. От пренебрежительной насмешки Горация над назойливыми иудеями из римского гетто совершается дальнейший шаг к торжественному гневу Тацита против этой «пены человеческого рода, для которой все чистое — нечисто, а все нечистое — чисто». В период, отделяющий Горация от Тацита, произошли описанные выше восстания презираемого народа, вызывавшие необходимость побеждать его и держать в покорности, а для этого непрерывно расходовать и деньги, и людей. Постоянно повторяющиеся в указах императоров запрещения оскорблять иудеев показывают, что эти высказывания людей образованных вполне естественно переходили у простонародья в дело. Иудеи, в свою очередь, поступали не лучше. Они отвернулись от греческой литературы, которая теперь считалась оскверняющей, и даже возражали против пользования греческим переводом Библии. Все возраставшие требования чистоты религии обратились не только против греков и римлян, но в такой же степени против «полуиудеев» из Самарии и против еретиков-христи-ан. Вера в букву Священного писания достигла головокружительных высот нелепости; в особенности упрочился еще более свято соблюдавшийся ритуал, в оковах которого застывала всякая жизнь и всякая мысль. Пропасть, отделяющая упоминавшееся выше рассуждение «О возвышенном», которое дерзает поставить рядом с творцом сияющего солнца Ягве гомеровского Посейдона, потрясающего землю и море, от первых страниц Талмуда, принадлежавших этой более поздней эпохе, характеризует весь контраст между иудейством I в. и иудейством III в. Совместная жизнь иудеев и неиудеев становилась все более неизбежной, но при создавшихся обстоятельствах совершенно невыносимой. Различия в верованиях, в праве и обычаях все обострялись, а обоюдная заносчивость и взаимная ненависть действовали на обе стороны разлагающе в нравственном отношении. В течение этих столетий возможность примирения отодвигалась все дальше, по мере того как примирение это становилось все более необходимым. Это ожесточение, эта заносчивость, это презрение, укоренившиеся тогда с обеих сторон, были, конечно, лишь неизбежным всходом, быть может, не менее неизбежного посева; но наследство, оставленное той эпохой, тяготеет над человечеством доныне.
Глава XIIЕгипет
Египет и Сирия, так долго боровшиеся и соперничавшие друг с другом во всех сферах, приблизительно в одно и то же время без всякого сопротивления подпали под власть римлян. Если римляне и не использовали мнимого или действительного завещания Александра II (умер в 673 г.) и не присоединили тогда Египет к империи, то все же последние властители из дома Лагидов, как известно, были клиентами Рима; споры из-за престолонаследия решал сенат, а с тех пор как римский наместник Сирии Авл Габиний со своими войсками восстановил на престоле Египта царя Птолемея Авлета (в 699 г.), римские легионы уже не покидали страны. Как и прочие зависимые цари, властители Египта принимали участие в римских гражданских войнах на стороне то одного правительства, то другого — в зависимости от того, какое из этих правительств они признавали или какое им больше импонировало; и если невозможно решить, какая роль в фантастическом восточном царстве, которое грезилось Антонию, предназначалась родной стране той женщины, которую он так страстно любил, все же правление Антония в Александрии и последняя борьба перед воротами этого города в последней гражданской войне имеют столь же малое отношение к истории Египта, как битва при Акциуме —- к истории Эпира.
Но эта катастрофа и связанная с нею смерть последней царицы из династии Лагидов дали Августу возможность взять Египетское царство в собственное управление, не предоставляя освободившийся престол кому-либо из претендентов. Это включение в сферу непосредственно римского управления последней части побережья Средиземен 445 кого моря и совпадавшее с ним и хронологически и фактически образование новой монархии отмечают — последнее в смысле строя огромного государства, первое в смысле его управления —400 поворотный пункт, конец старой и начало новой эпохи.
Включение Египта в Римскую империю было произведено особым способом, ибо принятый в государстве принцип диархии, т. е. совместного управления двух высших имперских властей, принцепса и сената, помимо нескольких второстепенных округов, не нашел себе применения только в Египте400; напротив, в этой стране сенат в целом и каждый его член в отдельности не имели ни малейшей возможности принимать участие в управлении, а сенаторам и лицам сенаторского ранга был даже воспрещен доступ в эту провинцию401. Это не следует понимать так, будто Египет был связан с остальной империей только персональной унией; принцепс по смыслу и духу введенного Августом порядка был необходимым и постоянно функционирующим органом римского государственного устройства наравне с сенатом, а его власть над Египтом — такой же частью верховной имперской власти, как власть проконсула Африки402. С точки зрения государствен-него права эти отношения можно, пожалуй, представить, предположив, что Британская империя стала бы управляться по такой системе, что министерство и парламент имели бы отношение только к метрополии, колонии же были бы подчинены абсолютному управлению императрицы Индии. Какие мотивы побудили нового монарха в самом начале его единодержавного правления установить эти порядки, столь глубоко укоренившиеся и никогда не вызывавшие возражений, и как эти порядки отразились на общих политических отношениях — все эти вопросы принадлежат общей истории империи; здесь нам надлежит рассказать, как складывались под властью императора внутренние отношения в Египте.
В Египте мы застаем точно такую же картину, как и во всех прочих элллинских или эллинизированных областях, присоединявшихся к империи, где римляне оставляли в силе действовавшие там учреждения и вводили изменения лишь тогда, когда это казалось решительно необходимым.
Подобно Сирии, Египет, когда он перешел под власть Рима, был двунациональной страной; и здесь рядом с туземцем и над ним стоял грек; первый был работником, последний — господином. Но юридически и фактически отношения обеих наций между собой в Египте были совершенно иные, чем в Сирии.
Сирия уже в доримскую, и во всяком случае в римскую, эпоху находилась, в сущности, лишь в косвенной зависимости от центрального правительства страны; она распадалась на княжества и автономные городские округа и состояла под непосредственным управлением местных или общинных властей. В Египте403, напротив, не было ни местных князей, ни имперских городов с греческим устройством. Обе административные сферы, на которые распадался Египет, — «земля» (ц хсорос) египтян со своими исконными 36 округами (горог), с одной стороны, и оба греческих города, Александрия в Нижнем Египте и Птолемаида в Верхнем404 — с другой, были между собой строго разграничены и резко противопоставлялись друг другу, хотя, в сущности, почти ничем не отличались одна от другой. Земские и городские округа были территориально ограничены, причем принадлежность к каждому округу устанавливалась по признаку происхождения, вне зависимости от места жительства, и являлась наследственной. Египтянин из Хеммитского нома принадлежит к этому ному со всей семьей, хотя бы он проживал в Александрии, равно как живущий в Хем-мисе александриец принадлежит к гражданской общине Александрии. Земский округ имеет своим центром всегда какое-нибудь городское поселение; например, для Хеммитского таким центром является выросший около храма Хеммиса, или Пана, город Панополь; в греческом пониманий это выражается так, что каждый ном имеет свою метрополию; в этом смысле каждый земский округ может иметь значение городского округа. Как города, так и номы послужили в христианскую эпоху основой для епископских епархий. Организация земских округов покоится на религиозных установлениях, которые в Египте господствуют над всем; центром каждого округа является святилище определенного божества, и обычно от него или от священного животного, почитаемого в этом месте, округ получает свое название; так, Хеммитский округ зовется именем бога Хеммиса или аналогичного ему в греческой мифологии Пана; другие округа получили название от собаки, льва, крокодила. Но и городские округа имеют свой культ; богом-покровителем Александрии является Александр, богом-покровителем Птолемаиды — первый Птолемей, а жрецами, назначаемыми в том и другом городе для культа этих правителей и их преемников, являются эпонимы обоих этих городов. Земский округ вовсе не имел автономии; администрация, раскладка податей, отправление правосудия находились в руках царских чиновников405, и коллегиальность, этот оплот греческого и римского государственного порядка, была здесь полностью исключена на всех ступенях управления. Но и в обоих греческих городах положение было почти такое же. Правда, здесь имелось гражданство, делившееся на филы и демы, но не было общинного совета406; правда, чиновники там были другие и назывались иначе, чем должностные лица номов, но все они назначались царской властью и также не имели коллегиальной организации. Лишь Адриан дал права города по греческому образцу одному египетскому поселению — Антинополю, основанному им в память своего любимца, утонувшего в Ниле, да впоследствии Север, руководствовавшийся, может быть, в такой же мере стремлением досадить антиохийцам, как и заботой об интересах египтян, даровал столице Египта и городу Птолемаиде, а также некоторым другим египетским общинам, если не городских должностных лиц, то все же городские советы. До сих pop, правда, по официальной терминологии, египетский город называется «номос», греческий город — «полис», но полис без архонтов и членов совета оставался именем, лишенным содержания. Так же обстояло дело и с чеканкой монеты. Египетские номы не имели права чеканки, но и Александрия никогда не чеканила монету. Среди всех провинций греческой половины империи один только Египет не знает никакой другой монеты, кроме царской. Положение не изменилось и в римскую эпоху. Императоры уничтожили злоупотребления, укоренившиеся при последних Лагидах: Август упразднил не соответствующую своей реальной стоимости медную монету, и когда Тиберий возобновил чеканку серебряной монеты, он дал египетской серебряной монете такую же реальную стоимость, как и всей прочей провинциальной разменной монете империи