реде местных жителей в эту эпоху с культом были связаны худшие злоупотребления — не только продолжавшиеся по нескольку дней попойки в честь отдельных местных божеств с сопровождавшим их распутством, но и продолжительные религиозные усобицы между отдельными районами из-за первенства ибиса перед кошкой, крокодила перед павианом. В 127 г. н. э. по такому поводу на живших в Южном Египте омбитов во время праздничной попойки напали жители одной соседней общины435, причем, как рассказывали, победители съели одного из убитых. Вскоре после этого община, чтившая собаку, съела щуку назло другой общине, почитавшей щуку, а та назло этой — собаку, и между этими двумя номами разгорелась война, пока не вмешались римляне и не наказали обе стороны. Такого рода происшествия были в Египте обычным делом. Да и вообще волнения возникали в стране очень часто. Уже первый поставленный Августом наместник Египта должен был в связи с повышением податей посылать войска в Верхний Египет, а также, —- быть может, по той же причине — в Героонполь на верхней окраине Аравийского залива.
Одно восстание египтян при императоре Марке Аврелии приняло даже угрожающий характер. Когда в труднопроходимых прибрежных болотах к востоку от Александрии, на так называемом «пастбище для рогатого скота» (Ьнсойа), служившем убежищем для преступников и разбойников, образовавших там нечто вроде колонии, отряд римских войск захватил несколько человек, то на их освобождение поднялась вся масса разбойников, к которым присоединилось местное население. Против них выступил из Александрии римский легион, но был разбит, и сама Александрия едва не попала в руки повстанцев. Наместник Востока Авидий Кассий, правда, вступил в Египет со своими войсками, однако не осмелился начать борьбу с превосходящими силами врагов, но предпочел вызвать раздоры в союзе повстанцев; после того как одна банда вступила в схватку с другой, правительство легко справилось с обеими. Это так называемое «восстание пастухов рогатого скота», подобно большей части аналогичных крестьянских войн, также, по-видимому, носило религиозный характер; вождь восставших Исидор, самый отважный человек во всем Египте, был по своему положению жрец, а то обстоятельство, что для освящения союза после принесения присяга был принесен в жертву и затем съеден присягавшими один пленный римский офицер, согласуется с религиозным характером восстания и напоминает каннибализм войны омбитов. Отголоски этих событий сохраняются в египетских разбойничьих повестях поздней греческой второразрядной литературы. Впрочем, сколько хлопот ни причиняли эти движения римской администрации, политических целей они не имели, да и общий покой в стране они нарушали лишь частично и временно.
Положение александрийцев среди египтян до некоторой степени напоминает положение англичан в Ост-Индии среди туземцев. Александрия считалась в доконстантиновскую эпоху вторым городом Римской империи и первым торговым городом мира. В конце владыче436 ства Лагидов она насчитывала свыше 300 тыс. свободных жителей, а в эпоху империи, несомненно, еще больше. Сравнивая обе большие столицы — на Ниле и на Оронте, — выросшие в соперничестве одна с другой, мы находим между ними много сходных черт, но и много различий. Обе они — сравнительно новые города, созданные монархами на ранее не заселенных местах, построенные по определенному плану, с правильной городской организацией; и в Александрии, и в Антиохии в каждом доме имеется водопровод. Красотой местоположения и великолепием зданий город в долине Оронта настолько же превосходил своего соперника, насколько этот последний превосходил его многолюдством и благоприятными для обширной торговли географическими условиями. Большие общественные здания столицы Египта — царский дворец, предназначенный для Академии Мусей и прежде всего храм Сараписа, — были изумительными произведениями искусства более ранней эпохи, достигшей высокого развития в области архитектуры; но столица Египта, в которой побывали лишь немногие цезари, ничего не могла противопоставить многочисленным императорским сооружениям, возведенным в сирийской резиденции.
В отношении непослушания властям и оппозиционного духа александрийцы не уступали антиохийцам; можно прибавить, что они не уступали последним и в том отношении, что оба города, особенно Александрия, именно при римском управлении и благодаря ему достигли процветания и имели больше оснований быть благодарными, чем недовольными. О том, как относились александрийцы к своим эллинским правителям, можно судить на основании длинного ряда частично сохранившихся до настоящего времени насмешливых прозвищ, которыми награждали жители столицы всех без исключения царей из рода Птолемеев. Император Веспасиан получил от александрийцев за введение налога на соленую рыбу титул «сардиночного мешочника» (КоРюосхкп^), а сириец Север Александр — прозвище «главного раввина»; но императоры редко приезжали в Египет, и потому эти далекие и чужие властители не представляли подходящей мишени для подобного рода насмешек. В их отсутствие публика с таким же неослабным рвением оказывала внимание наместникам; даже перспектива неизбежного наказания не могла заставить молчать часто остроумный и всегда дерзкий язык этих горожан436. Веспасиан удовольствовался тем, что в отплату за оказанное ему внимание повысил подушную подать на 6 копеек и получил за это новое прозвище «шестикопеечного человека»; но за насмешки по адресу Севера Антонина, «маленькой обезьяны, великого Александра и возлюбленного своей матери Иокасты», александрийцы дорого поплатились. Коварный властитель появился среди них с изъявлениями дружеского расположения, принял от народа изъявления радости, но затем его солдаты бросились на праздничную толпу, и несколько дней на площадях и улицах большого города лились потоки крови; он даже распорядился закрыть Академию и поставить легион в самом городе, однако ни то ни другое выполнено не было.
Но если в Антиохии дело обычно ограничивалось насмешливыми речами, то александрийская чернь при малейшем поводе хваталась за камки и дубинки. Что касается уличных беспорядков, говорит один авторитетный писатель, сам александриец, то в этом отношении египтяне опередили все другие народы; малейшей искры здесь достаточно, чтобы зажечь пламя мятежа. Из-за пропущенных визитов, из-за конфискации испорченных продуктов, из-за недопущения в баню, из-за спора между рабом одного знатного александрийца и одним римским пехотинцем насчет годности или негодности обуви того и другого легионерам приходилось обнажать меч против граждан Александрии. При этом обнаружилось, что большую часть низшего слоя населения Александрии составляли туземцы; правда, в волнениях такого рода греки играли роль зачинщиков, и как раз при подобных происшествиях определенно упоминаются риторы, т. е. в данном случае подстрекатели437, но в дальнейшем ходе событий в борьбе проявляются уже коварство и дикие нравы настоящих египтян. Сирийцы трусливы, египтяне как солдаты тоже трусливы, но в уличных мятежах они способны проявлять мужество, достойное лучшего применения438. Скаковыми лошадьми увлекаются и антиохийцы и александрийцы, но у последних ни одно состязание на колесницах не обходится без камней и поножовщины. Иудейские погромы происходили при императоре Гае в обоих городах; но в Антиохии достаточно было строгого слова со стороны властей, чтобы положить им конец, между тем как в Александрии жертвами этого погрома, затеянного несколькими озорниками по случаю какого-то кукольного парада, оказались тысячи людей. Считалось, что александрийцы, раз уже начался мятеж, не успокоятся, пока не увидят кровь. Римским чиновникам и офицерам приходилось там трудно. «В Александрию, — говорит один автор IV в., — наместники въезжают с робостью, они боятся народной расправы; как только наместник совершит какую-либо несправедливость, сейчас же пускаются в ход камни,, и жители поджигают дворец». Наивная вера в справедливость такого рода расправы характеризует точку зрения писца, который сам принадлежал к этому «народу».
Продолжение этих расправ, одинаково позоривших правительство и нацию, представляет так называемая церковная история — убийство при Юлиане одинаково ненавистного язычникам ж православным епископа Георгия и его приверженцев, а при Феодосии II — убийство прекрасной свободомыслящей Ипатии благочестивой общиной епископа Кирилла. Эти александрийские мятежи по сравнению с антиохийскими были более коварными, неожиданными и жестокими, но столь же неопасными для существования империи или хотя бы только для отдельного правительства. Легкомысленные и зловредные элементы, правда, весьма неудобны и в домашнем быту, и в общественной жизни, но какой-либо серьезной опасности они не представляют.
В религиозной сфере оба города также имеют много общего. Подобно антиохийцам, александрийцы отвергли местный культ в том первоначальном виде, в каком он сохранился среди местного населения Сирии и Египта. Однако Лагиды, как и Селевкиды, остерегались затрагивать основы старой туземной религии; они лишь осуществляли слияние старинных национальных воззрений и святилищ с гибкими образами греческого Олимпа и до некоторой степени эллинизировали их; так, например, они ввели культ греческого бога подземного мира Плутона, дав ему имя египетского божества Сараписа, прежде редко упоминавшегося, и затем постепенно перенесли на него древний культ Озириса439.
Таким образом,, чист египетская Изида и псевдоегииетский Са-раиис стали играть в Александрии приблизительно такую же роль, как в Сирии Бед и Элагабал, и таким же образом, как и те, в эпоху империи постепенна начали проникать в западный культ, хотя более медленно и при большем сопротивлении. На в отношении безнравственности, развивавшейся в связи с этими религиозными обрядами и праздниками, и распущенности, которую одобряло и благословляло жречество, оба города ни в чем не уступали друг другу. Древний культ держался в Египте, как в своей самой крепкой цитадели