Однако процветание благословенной земли Йемена имело слишком прочные основы, чтобы погибнуть от этого удара; возможно даже, что только теперь она получила более определенное политическое устройство. Мариаба была всего лишь столицей сабеев, когда под ее стенами потерпели неудачу войска Галла; но уже в то время сильнейшим из народностей «Счастливой Аравии» было племя гомеритов, столица которого Сапфар лежит немного к югу от Мариабы, тоже во внутренней области страны. Столетием позже мы находим оба эти племени объединенными под властью одного царствующего в Сапфаре царя гомеритов и сабеев, владычество которого простирается до Мохи и Адена и, как уже было сказано, распространяется на о. Сокотру и берега Сомали и Занзибара; во всяком случае с этого времени уже можно говорить о государстве гомеритов. Пустыня к северу от Мариабы вплоть до римской границы к нему не принадлежала и вообще не состояла под какой-либо организованной властью*, княжества минеев и хатра-мотитов по-прежнему подчинялись своим местным государям. Восточная половина Аравии постоянно составляла часть персидской державы и никогда не находилась под скипетром повелителей «Счастливой Аравии». Таким образом, и теперь пределы Аравии были очень ограниченными и оставались такими же и впоследствии; о дальнейших судьбах страны нам известно мало**. В середине IV в. царство гомеритов соединилось с аксомитским и управлялось из Аксомиды***, но позднее эта зависимость снова прекратилась. Как царство гомеритов, так и объединенное аксо-митско-гомеритское царство в качестве самостоятельных государств состояли в позднюю эпоху империи в сношениях с Римом и заключали с ним договоры.
В торговле и мореплавании арабы юго-восточной части полуострова в течение всей эпохи империи занимали если не руководящее, то все же выдающееся положение. После разрушения Аданы торговым центром для этой местности сделалась Муза. Все сказанное нами р ней раньше в основных чертах можно отнести и ко времени Веспасиана. В это время Музу изображают как торговый пункт, населенный исключительно арабскими судовладельцами и моряками и отличающийся кипучей коммерческой деятельностью. На своих собственных кораблях жители Музы объезжают все африканское восточное побережье и индийское западное и не только переправляют товары своей собственной страны, но и привозят жителям Востока выработанные по их вкусу в мастерских Запада пурпурные ткани, золотое шитье и тонкие вина Сирии и Италии, а жителям Запада — высокосортные товары Востока. В торговле ладаном и другими ароматическими веществами Муза и складочный пункт соседнего Гадрамаутского царства — Кане к востоку от Адена, — по-видимому, всегда удерживали за собой монополию; купцы из Музы вывозили на мировой рынок эти продукты, спрос на которые в древности был гораздо больше, чем теперь, с южноаравийского и африканского берегов, от Адулиды до «Мыса ароматов» -- Гвардафуя. На упомянутом уже о. Диоскоридов имелось общее торговое поселение купцов трех больших наций, занимавшихся мореплаванием в этих водах, — эллинов (житёлей Египта), арабов и индусов. Однако в земле Йемена не встречается никаких следов тех связей с эллинизмом, какие мы обнаружили на противоположном берегу у аксоми-тов; если чеканка монеты следовала западным образцам, то надо сказать, что западные монеты имели хождение по всему Востоку. Вообще же, насколько мы можем судить, письменность, язык и искусство развивались здесь столь же самостоятельно, как торговля и мореплавание; наверное, этому содействовало и то, что аксоми-ты, подчинив себе в политическом отношении гомеритов, впоследствии освободились от эллинского влияния и оказались в орбите арабского влияния.
В том же духе, в каком правительство заботилось об отношениях Египта с Южной Африкой и арабскими государствами, и с еще большим успехом сначала Август, а за ним, без сомнения, и все его благоразумные преемники заботились о торговых путях в самом Египте. Система дорог и портов, созданная первыми Птолемеями по стопам фараонов, вместе со всей административной системой пришла в полное расстройство во время смут при последних Лаги-дах. Мы не имеем определенных сведений о том, что Август снова привел в порядок сухопутные и водные дороги и гавани Египта; тем не менее не подлежит сомнению, что все это было сделано. Копт оставался в течение всей эпохи империи узловым пунктом этих сношений463. Из одного недавно найденного документа явствует, что в первые годы империи обе дороги, ведущие из Копта в гавани Миос-Гормос и Беренику, были исправлены римскими солдатами и в подходящих местах снабжены необходимыми водоемами464. Канал, соединяющий Красное море с Нилом, а следовательно, и со Средиземным морем, и в римское время имел лишь второстепенное значение; вероятно, он служил преимущественно для перевозки глыб мрамора и порфира с восточного берега Египта к Средиземному морю, но судоходным он оставался во все время империи. Император Траян восстановил этот канал и даже удлинил. Вероятно, это он соединил канал с Нилом подле Вавилона (недалеко от Каира), до разделения Нила на рукава, чем сделал этот канал более полноводным, и дал ему название «реки Траяна» или «Императорской реки» (Augustus amnis), отчего эта часть Египта впоследствии получила название Augustamnica («Августоречная»).
Август серьезно заботился также об уничтожении пиратства на Красном и Индийском морях; египтяне были обязаны ему тем, что еще много лет спустя после его смерти на морях не появлялось ни одного пиратского паруса и корабли пиратов сменились торговыми судами. Правда, в этом отношении было сделано далеко не все. То, что правительство, время от времени давая боевые задания эскадре в этих водах, не создавало здесь, однако, постоянного военного флота, то, что капитаны римских торговых судов в Индийском море регулярно брали на борт стрелков, чтобы защищаться от нападений пиратов, — все это могло бы показаться странным, если бы не тот известный факт, что первородным грехом римского императорского правительства или, вернее, римского правительства вообще было его относительное равнодушие к безопасности морей повсюду — здесь так же, как у берегов Бельгии или на Черном море. Правда, правительства Аксомиды и Сапфара уже в силу географических условий должны были уделять борьбе с пиратством еще большее внимание, чем римляне в Берееике и Левке-Коме; возможно, что именно это обстоятельство содействовало тому, что римляне в общем сохраняли хоро-пше отношения с этими хотя и более слабыми, но зато необходимыми соседями.
Выше было уже сказано, что египетская морская торговля если не с Адулидой, то с Аравией и Индией в эпоху, непосредственно предшествовавшую римскому владычеству, велась в основном не египтянами. Крупная морская торговля с Востоком началась в Египте благодаря римлянам. «При Птолемеях, — говорит один современник Августа, — не более 20 египетских кораблей в год отваживалось выходить из Аравийского залива, теперь же ежегодно в Индию отправляется до 120 купеческих кораблей из одной только гавани Миос-Гор-мос». Барыши от торговли, которые прежде римский купец должен был делить с персидским или арабским торговым посредником, стали поступать к нему полностью с того времени, как была установлена непосредственная связь с более отдаленным Востоком. Это было достигнуто, вероятно, прежде всего тем, что хотя египетские гавани и не были прямо закрыты для арабских и индийских судов, они все же фактически сделались недоступными для них в результате введения дифференцированных пошлин465; такое внезапное изменение в торговых отношениях можно объяснить лишь изданием своего рода «Навигационного акта» в интересах собственного судоходства. Однако торговый оборот не только был принудительно превращен из пассивного в активный, но возрос также и абсолютно, отчасти вследствие того, что на Западе увеличился спрос на восточные товары, отчасти за счет прочих торговых путей через Аравию и Сирию. Становилось все более ясно, что для арабской и индийской торговли с Западом путь через Египет является самым коротким и самым дешевым. Ладан, шедший в древнейшие времена большей частью сухим путем через внутреннюю Аравию в Газу, впоследствии привозился преимущественно морем через Египет. Во времена Нерона торговля с Индией получила новый размах благодаря тому, что один опытный и отважный египетский капитан, Гиппал, вместо того чтобы держаться извилистой береговой линии, осмелился после выхода из Аравийского залива направиться открытым морем прямо в Индию. Он знал о существовании муссонов, которые моряки, плававшие после него этим путем, называли с тех пор Гиппалом. С этой поры переезд сделался не только более коротким, но и менее подверженным нападениям со стороны разбойников на суше и на море. О том, в какой степени прочный мир и возраставшая потребность в роскоши повысили на Западе потребление восточных товаров, можно до некоторой степени судить на основании постоянных жалоб в эпоху Веспасиана по поводу огромных сумм, уплывавших в связи с этим из империи. Общий итог^же-годных платежей арабам и индусам за закупленные у них товары Плиний исчисляет в 100 млн сестерциев (около 10 млн золотых рублей) и для одной только Аравии — в 55 млн (около 5,5 млн золотых рублей); правда, часть этой суммы покрывалась экспортом товаров. Арабы и индусы покупали на Западе металлы: железо, медь, свинец, олово, мышьяк; ранее упомянутые египетские товары: вино, пурпур, золотую и серебряную утварь, а также драгоценные камни, кораллы, шафранный бальзам; однако они давали Западу больше предметов роскоши, чем получали от него. Поэтому римское золото и серебро в большом количестве уплывало в крупные торговые пункты Аравии и Индии. В Индии римские деньги уже при Веспасиане получили такое распространение, что их сбывали туда с надбавкой в цене. Большая часть этой торговли с Востоком приходилась на долю Египта, и если рост торговли благодаря увеличению таможенных поступлений шел на пользу имперской казне, то необходимость постройки собственных кораблей и организации собственных торговых поездок повышала благосостояние частных лиц.