е долго думая и не вступая в дальнейшие переговоры, он спустя три года после заключения мира (105) снова объявил царю войну. Децебал охотно отказался бы от этой войны, но было слишком ясно, что римляне удовлетворятся, только взяв его в плен. Оставалось лишь вступить в отчаянную, смертельную борьбу. Но не все были готовы к такой борьбе; значительная часть даков подчинилась без сопротивления. Обращенный к соседним народам призыв совместно отразить опасность, грозившую также и их свободе и национальности, не нашел у них отклика; в этой войне Децебал и оставшиеся ему верными даки не имели союзников. Попытки даков устранить с помощью перебежчиков самого импера-тора-полководца или купить себе приемлемые условия, передав римлянам пленного римского офицера высшего ранга, также остались безуспешными. Император снова победоносно вступил в столицу неприятеля, а Децебал, до последней минуты боровшийся с судьбой, теперь, когда все было потеряно, покончил самоубийством (107). На этот раз Траян довел дело до конца; эта война должна была решить вопрос не о свободе дакского народа, но о самом его существовании. Местные жители были изгнаны из лучших районов страны, которые были заселены обезличенным в национальном отношении населением, привлеченным для работы в рудниках из гор Далмации, а главным образом, по-видимому, из Малой Азии. Правда, в некоторых областях все же осталось прежнее население и даже удержался местный язык91. Эти даки и рассеянные по соседним областям их соплеменники причиняли хлопоты римлянам и в более позднее время, например при Коммоде и Максимине; однако в конце концов и они сошли со сцены истории. Рим должен был предотвратить возможность возвращения опасности, которая столько раз грозила его владычеству от полного сил фракийского племени, и Траян достиг этой цели. Траянов Рим уже не был Римом эпохи Ганнибала; однако и теперь никто еще не мог безнаказанно одержать победу над римлянами.
Стройная колонна, шесть лет спустя воздвигнутая сенатом императору на новом форуме Траяна в Риме, украшающая этот форум и поныне, является единственным в своем роде примером того, в каком несовершенном виде дошло до нас предание об исторических событиях Римской империи. Вся эта колонна, высотой ровно в 100 римских футов, покрыта сверху донизу отдельными изображениями, которых насчитывается 124; это лента изваянных из камня картин дакских войн, текст к которой почти повсюду отсутствует. Мы видим сторожевые башни римлян с их остроконечными крышами, с обнесенным частоколом двором, с верхней площадкой для дозора и огневыми сигналами. Мы видим город на берегу Дуная и речного бога, который смотрит, как римские воины со знаменами идут по понтонному мосту. Мы видим самого императора сначала в военном совете, затем у алтаря за принесением жертвы перед лагерными валами. Рассказывают, что союзные с даками буры предостерегали Траяна от войны в латинском изречении, написанном на огромном грибе; некоторые узнают этот гриб на изображении; он погружен на вьючное животное, причем сбитый этим животным с ног варвар, держащий в руке палицу, указывает пальцем на этот гриб приближающемуся императору. Мы видим, как римляне разбивают лагерь, рубят деревья, носят воду, строят мост. Вот ведут к императору первых взятых в плен даков, которых легко узнать по их кафтанам с длинными рукавами и широким штанам; их ведут со связанными за спиной руками, солдаты держат их за длинный чуб на голове. Мы видим бои, видим копьеметателей и пращников, косоносцев, пеших лучников, конных лучников, одетых в тяжелые панцири, знамя даков с изображением дракона, неприятельских офицеров в круглых шапках, служащих отличием их ранга, видим сосновый лес, куда даки несут своих раненых, видим отрубленные головы варваров, сложенные к ногам императора. Вот перед нами дакская свайная деревня посреди озера; в ее круглые хижины с остроконечными крышами летят факелы; женщины и дети молят императора о пощаде. Римляне ухаживают за своими ранеными и перевязывают их, офицеры и солдаты получают награды. Затем снова следуют боевые сцены: римляне штурмуют укрепления, представляющие собой частью деревянные сооружения, частью каменные стены; подвозятся осадные орудия, подносятся лестницы, штурмовая колонна нападает под прикрытием «черепахи»92. Наконец, царь даков со своей свитой лежит распростертый у ног Траяна; знамена с изображением дракона в руках у римлян; войска с ликованием приветствуют императора; перед сложенным в груду оружием врагов стоит богиня Победы и пишет славную летопись войны. Далее следуют картины второй войны, в общем похожие на первую серию. Обращает на себя внимание большая картина, изображающая, по-видимому, князей даков после того, как пожаром был уничтожен царский замок; они сидят вокруг котла и один за другим осушают кубок с ядом. На другой картине императору подносят блюдо с головой храброго царя даков; наконец, заключительная картина представляет длинную вереницу побежденных, которые вместе со своими женами, детьми и стадами покидают родину. Император сам написал историю этой войны, подобно тому как Фридрих Великий написал историю Семи летней войны и как многие делали это после него; но этот труд до нас не дошел. Никому не придет в голову восстанавливать историю Семилетней войны на основании картин Менцеля. Так и Траянова колонна оставляет в нас, помимо некоторого представления об отдельных туманных эпизодах, лишь грустное ощущение большой и бурной исторической катастрофы, навсегда потускневшей для истории и не оставившей по себе даже воспоминаний.
Пограничная оборона в придунайской области в результате превращения Дакии в римскую провинцию не претерпела таких изменений, как это следовало бы ожидать. Существенного изменения оборонительной линии не произошло, но новая провинция в целом превратилась как бы в передовую позицию Рима, непосредственно связанную с римскими владениями только на юге, на самом Дунае, с трех же других сторон окруженную землями варваров. Лежащая по течению Тиссы равнина между Паннонией и Дакией по-прежнему оставалась в руках языгов. Правда, были найдены остатки древних валов, проходящих от Дуная через Тиссу до гор Дакии и ограничивающих область языгов с севера, однако о времени и создателе этих укреплений не удалось выяснить ничего достоверного. Бессарабия также пересекается двойной заградительной линией, которая, следуя от Прута к Днестру, оканчивается у Тиры и, согласно добытым до сих пор неполным данным, относится, по-видимому, к римской эпохе93. Если это так, то Молдавия и южная часть Бессарабии, равно как и вся Валахия, входили в состав Римской империи. Но даже если номинально так и было, едва ли римское владычество реально распространилось на эти земли; по крайней мере до сих пор у нас нет достоверных сведений о существовании римских поселений как в восточной Валахии, так и в Молдавии и Бессарабии. Во всяком случае еще в большей степени, нежели Рейн в Германии, Дунай оставался здесь границей римской цивилизации и настоящим опорным пунктом пограничной обороны. Укрепленные позиции на Дунае были значительно усилены.
Для Рима было счастьем, что в то время, когда на Дунае усилился напор новых народов, на Рейне он ослабел и ставшие там излишними войска могли быть использованы в других местах. Если еще при Веспасиане на Дунае стояло, вероятно, не более шести легионов, то Домициан и Траян впоследствии довели их число до десяти, с чем связано то, что оба существовавших до сих пор верховных командования — Мезии и Паннонии — были поделены, первое — при Домициане, второе — при Траяне, и после того как к ним прибавилось военное командование в Дакии, общее число командований на Нижнем Дунае дошло до пяти. Правда, сначала, по-видимому, был срезан изгиб, который образует река ниже Дуростора (Силистрии) в нынешней Добрудже от нынешнего города Рассовы, где река приближается к морю на 7 немецких миль, чтобы затем почти под прямым углом повернуть на север; линия реки была заменена укрепленной дорогой по образцу британского вала, достигавшей морского берега у Том94. Однако, во всяком случае уже при Адриане, этот изгиб был включен в римские пограничные укрепления, ибо с этих пор мы находим в Нижней Мезии, до эпохи Траяна, вероятно, не имевшей более или менее значительных постоянных гарнизонов, три легионных лагеря: у Нов (близ Свичовы), Дуростора (Силистрия) и Трезмиса (Иглица близ Галаца); последний из них лежит как раз перед упомянутым выше изгибом Дуная. Эта позиция была укреплена для отражения набегов языгов, и к верхнемезийским лагерям у Сингидуиа и Виминация прибавился нижнепаннюнский лагерь у впадения Тиссы в Дунай близ Акуминка. Количество войск в самой Дакии было в то время невелико. Главный ее город, ставший траяновой колонией Сармизегетузой, лежал в Верхней Мезии, неподалеку от главных переходов через Дунай. Римляне селились преимущественно здесь и на среднем Маризе, равно как и по другую его сторону, где имелись золотые прииски. Вскоре один легион, стоявший гарнизоном в Дакии со времен Траяна, также получил главную квартиру в этой местности у Апула (Карлсбург). Далее к северу Потаисса (Торда) и Напока (Клаузенбург) были, конечно, также немедленно заняты римлянами; однако крупные паннонско-дакийские военные центры продвигались на север медленно. Перемещение ниж-непаннонского легиона из Акуминка в Аквинк, нынешний Офен, и занятие этой господствующей военной позиции состоялось не позднее правления Адриана, вероятно, именно в это время; наверное, тогда был переведен в Бригетио (напротив Коморна) один из верх-непаннонских легионов. При Коммоде на северной границе Дакии, в полосе шириной в одну милю, были запрещены всякие поселения, должно быть, в связи с пограничными порядками, установленными после войны с маркоманами, о чем речь впереди. Возможно, что тогда же возникли укрепленные линии, которые, подобно верхнегерманским, защищали эту границу. При Севере один из стоявших до тех пор в Нижней Мезии легионов прибыл на северную границу Дакии в Потаиссу (Торда). Однако и после этих перемещений Дакия оставалась прикрытой горами и окопами передовой позицией на левом берегу, причем трудно было сказать, облегчала ли она или, напротив, затрудняла оборону римлян. Адриан действительно подумывал о том, чтобы вывести войска из этой области, и, следовательно, считал ошибкой присоединение ее к империи; но раз уже это присоединение совершилось, император не мог отказаться от Дакии; при этом он руководствовался, если не интересом к доходным золотым приискам этой страны, то во всяком случае заботой о быстро развивающейся римской цивилизации в области Мариза. Однако Адриан велел снять по крайней мере верхние части каменного моста через Дунай, так как возможность использования его врагами тревожила его больше, нежели забота о находившихся в Дакии гарнизонах. В последующее время эти опасения исчезли; однако Дакия продолжала занимать обособленное положение в общей системе защиты границ.