Уже более чем за 100 лет до битвы при Акциуме Полибий отметил, что в то время повсюду в Греции браки стали бесплодны и население стало сильно сокращаться, хотя стране не приходилось переживать ни моровых язв, ни тяжких войн. Но когда в ужасающих размерах появились эти бедствия, Греция на все последующие времена превратилась в пустыню. Во всей Римской империи, говорит Плутарх, вследствие опустошительных войн население сократилось, всего же более в Греции, которая теперь не в состоянии выставить из лучших кругов гражданства 3 тыс. гоплитов, с которыми некогда сражалась при Платеях самая маленькая из греческих областей Мегара131. Цезарь и Август пытались уменьшить это страшное и для правительства бедствие посредством отправки в Грецию колонистов; в самом деле, оба наиболее цветущих города Греции являются такими колониями. Однако последующие правительства не повторяли таких переселений. Фоном для прелестной крестьянской идиллии Диона из Прусы служит запустелый город, в котором много домов заброшено, скот пасется у зданий городского совета и городского архива, две трети городской земли лежат без обработки; сообщая все это как собственные наблюдения и переживания, рассказчик даст точное изображение того, что происходит во множестве маленьких греческих захолустных городов в эпоху Траяна. «Фивы в Беотии, — говорит современник Августа Страбон, — в настоящее время едва заслуживают названия большой деревни, и, за исключением Танагры и Феспий, то же самое относится ко всем беотийским городам». Но наряду с убылью населения вырождался и физический тип людей. Красивые женщины еще встречаются, говорит один из самых тонких наблюдателей конца I в., но красивых мужчин уже нет; победители на Олимпийских играх в последний период, по сравнению с прежними, низкорослы и лишены благородства, — отчасти, правда, по вине изобразивших их художников, но главным образом потому, что они и в самом деле были такими. Физическое воспитание молодежи в этой обетованной земле эфебов и атлетов культивировалось в такой степени, словно целью общинного строя было сделать из мальчиков гимнастов, а из мужчин — боксеров; но если ни в одной другой провинции не было такого количества искусных борцов, то ни одна другая провинция не выставляла так мало солдат для имперской армии. Даже из афинского обучения юношества, которое прежде включало метание копья, стрельбу из лука, обслуживание метательных орудий, военные прогулки и разбивку лагеря, теперь исчезают все эти боевые игры. При военном наборе греческие города империи почти вовсе не принимаются в расчет — оттого ли, что поставляемые ими рекруты являются физически негодными, или оттого, что они казались в армии опасным элементом; когда Север Антонин, эта карикатура на Александра Великого, для борьбы против персов пополнил римскую армию несколькими лохами спартиатов, — это было лишь императорской причудой132. Поскольку вообще принимались какие-то меры для поддержания порядка и безопасности, они, должно быть, исходили от отдельных общин, так как римских войск в провинции не было; например, Афины держали гарнизон на о. Делосе, в Акрополе также, вероятно, стоял военный отряд133. Во время кризисов III в. ополчения Элатеи и Афин храбро отразили костобоков и готов, и внуки марафонских победителей, более достойным образом, нежели внуки бойцов при Фермопилах, участвовавшие в персидской войне Каракаллы, в готской войне в последний раз вписали свои имена в летопись древней истории. Но если подобные события не позволяют признать греков этой эпохи просто опустившимся сбродом, то все же упадок населения как в количественном отношении, так и в отношении его физических и духовных сил непрерывно продолжался и в лучшую эпоху империи, пока начавшиеся в конце II в. эпидемии моровой язвы, жестоко опустошавшие эти области, вторжений разбойников на суше и на море, от которых больше всего страдало восточное побережье, наконец крах имперского правительства при Галлиене не превратили хронические страдания Греции в острую катастрофу.
Упадок Эллады и вызванные им настроения лучших людей в потрясающей форме раскрываются перед нами в речи, с которой один из таких людей, вифинец Дион, обратился к родосцам в эпоху Веспа-сиана. Родосцы не без основания считались лучшими представителями эллинов. Ни в одном городе не проявлялось столько заботы о беднейшем населении, и эти заботы обычно не носили характера милостыни, но выражались в предоставлении неимущим работы. Когда после великой гражданской войны Август объявил на востоке недействительными иски по частным долгам, только родосцы отказались от этой опасной льготы. Если великая эпоха родосской торговли и миновала, то все же на Родосе еще существовало много цветущих торговых предприятий и богатых домов134. Однако и здесь завелось много непорядков, и философ требует их устранения, не столько, как он говорит, ради родосцев, сколько ради всех эллинов. «Некогда честь Эллады поддерживали многие и многие увеличивали ее славу: вы, афиняне, лакедемоняне, Фивы, некоторое время Коринф, в далеком прошлом — Аргос. Теперь же все прочие города превратились в ничто; ибо некоторые пришли в полный упадок и погибли, а как ведут себя другие, вам известно: они потеряли свою честь и сами погубили свою славу. Остались только вы; только вы еще что-то представляете собой и не находитесь в полном презрении; ибо если бы и вы поступали, как прочие, все эллины уже давно пали бы ниже фригийцев и фракийцев. Если бы какой-либо великий и богатый род был представлен всего одним человеком, то этот последний, провинившись в чем-либо, обесчестил бы всех своих предков; так и вы теперь стоите в Элладе. Не думайте, что вы просто первые среди эллинов; вы — единственные. При взгляде на тех жалких срамников великие деяния минувших дней кажутся просто непостижимыми. Камни и развалины городов больше говорят о гордости и величии Эллады, нежели эти потомки, недостойные иметь своими предками даже мизийцев. Участь тех городов, которые лежат в развалинах, завиднее участи этих обитаемых городов, ибо они оставили по себе добрую память и их заслуженная слава не запятнана, — ведь лучше сжечь труп, нежели оставить его разлагаться».
Мы не оскорбим эти высокие чувства ученого, который сравнивал жалкую действительность с великим прошлым, причем неизбежно смотрел на первую с отвращением, а второе видел сквозь все преобразующую призму времени, если укажем на то, что добрые старые эллинские нравы все еще во многом сохранились как тогда, так и много времени спустя не на одном Родосе.
Несмотря на всю постепенно выработавшуюся в них гибкость и на всю унизительность их паразитического существования, эллины того времени не утратили своей внутренней независимости и присущего им чувства собственного достоинства, вполне понятного для нации, все еще стоявшей во главе всего культурного мира. Римляне заимствовали богов у древних эллинов и административные формы — у александрийцев; они старались овладеть греческим языком и эллинизировать стиль и строй собственного языка. Ничего подобного мы не находим у греков даже в эпоху империи. Национальные божества Италии, как, например, Сильван и лары, не нашли себе почитателей в Греции, и ни одна греческая городская община никогда не помышляла о том, чтобы ввести у себя римское политическое устройство, которое их же Полибий провозгласил лучшим в мире. Поскольку знание латинского языка являлось непременным условием как для высшей, так и для низшей должностной карьеры, избиравшие эту карьеру греки усваивали этот язык; ибо, хотя фактически только императору Клавдию пришло в голову лишить права римского гражданства греков, не понимавших по-латыни, все же реализовать связанные с римским гражданством права и обязанности могли лишь те, кто владел имперским языком. Однако вне сферы общественной жизни в: Греции никогда не изучали латинский язык так, как в Риме — греческий. Плутарх, который в своей литературной деятельности как бы объединял обе половины империи и чьи параллельные жизнеописания знаменитых людей Греции и Рима были обязаны своей популярностью и своим воздействием на публику именно такому сопоставлению, понимал по-латыни немногим больше, чем Дидро по-русски, и, во всяком случае, по собственному признанию, не владел этим языком свободно; действительно, писатели, в совершенстве знавшие латинский язык, были либо чиновниками, как, например, Аппиан и Дион Кассий, либо людьми нейтральными, как царь Юба. В самом деле, внутренняя жизнь Греции претерпела гораздо меньшие перемены, нежели ее внешнее положение. Управление Афин было весьма скверным, но ведь и в эпоху величия Афин оно далеко не могло считаться образцовым. «В Греции, — говорит Плутарх, — тот же народный дух, те же беспокойные нравы, то же соединение серьезности с весельем, то же обаяние и язвительность, как и в былые времена». Однако даже в эту эпоху в жизни греческого народа еще заметны отдельные черты, достойные исторической роли Греции как колыбели цивилизации. Гладиаторские игры, которые из Италии распространились по всей империи вплоть до Малой Азии и Сирии, появились в Греции позднее, чем в какой-либо другой стране. Долгое время они были приняты только в полуиталийском Коринфе, и когда афиняне, не желавшие отставать от этого города, ввели их у себя, не внемля предостережениям одного из своих лучших граждан, который спрашивал их, не лучше ли было бы поставить алтарь богу милосердия, — тогда многие из благороднейших граждан с возмущением отвернулись от опозорившего себя города. Ни в одной стране античного мира с рабами не обращались так гуманно, как в Греции. Не право, но обычай запрещал греку продавать своих рабов владельцу негреку, благодаря чему из этой страны была изгнана работорговля в собственном смысле слова, В эпоху империи мы только здесь находим обычай во время пиршеств граждан и раздач им оливкового масла оделять также несвободных людей