Однако сам Антоний не мог руководствоваться подобными соображениями. По-видимому, он рассчитывал проникнуть из Атропатены в самое сердце неприятельской страны и намеревался сделать целью своего движения старинные персидские резиденции Экбатану и Раги. Но, составляя такой план, он действовал, не имея представления о трудностях местности и совершенно недооценивая силы сопротивления врага; к тому же неблагоприятными для него обстоятельствами были краткость времени, удобного для операций в этой гористой местности, и позднее начало похода. Так как такой способный и опытный военачальник, каким был Антоний, едва ли мог совершить столь грубые ошибки, то, по всей вероятности, здесь сыграли роль особые политические соображения. Как мы уже говорили, власть Фраата была непрочной; Монес, на верность которого Антоний вполне полагался и которого он, может быть, даже надеялся посадить на место Фраата, по желанию парфянского царя241 вернулся к себе на родину; Антоний, по-видимому, рассчитывал, что Монес поднимет восстание против Фраата, и в ожидании этой междоусобной войны повел свою армию во внутренние области Парфии. Конечно, Антоний имел возможность оставаться в ожидании успехов этого удара в дружественной Армении и, если потребуются дальнейшие операции, использовать в следующем году хотя бы все летнее время; но такая выжидательная тактика была не по сердцу нетерпеливому полководцу. Однако он столкнулся в Атропатеые с упорным сопротивлением сильного и наполовину независимого царька, стойко выдерживавшего осаду в своей столице Прааспе, или Фраарте (к югу от озера Урмии, вероятно, в верхнем течении Джагхату); к тому же неприятельское вторжение, по-видимому, положило конец внутренним раздорам парфян. Фраат повел на выручку осажденного города большое войско. Антоний взял с собой много осадных орудий, но, нетерпеливо стремясь вперед, оставил их позади, возложив их охрану на два легиона под начальством Оппия Статиана. Поэтому все попытки овладеть осажденным городом остались безуспешными; а царь Фраат отрядил всю свою конницу под начальством упомянутого Монеса в тыл врага против медленно продвигавшегося вперед корпуса Статиана. Парфяне изрубили отряд, прикрывавший обоз, убив, между прочим, и самого полководца, а остальных взяли в плен и уничтожили весь обоз, всего до 300 повозок. Это решило исход кампании. Армянский царь, отчаявшись в ее успехе, собрал свое войско и вернулся в свои пределы. Антоний не сразу прекратил осаду и однажды даже разбил царское войско в открытом бою, но ловкие всадники скрылись, не понеся серьезных потерь, и победа осталась безрезультатной. Попытка добиться от царя по крайней мере возвращения знамен, как прежних, так и только что потерянных, и таким образом заключить мир если не с выгодой, то хотя бы с честью, не удалась; за такую дешевую цену парфянский царь не хотел выпустить из рук верного успеха.
Он лишь обещал посланцам Антония дать римлянам возможность спокойно вернуться на родину, если они снимут осаду. Это обещание противника, мало почетное и мало успокоительное, вряд ли могло побудить Антония к отступлению. Можно было стать на зимние квартиры во вражеской стране, тем более, что парфянские войска не знали длительной военной службы и ввиду приближавшейся зимы большинство воинов, наверное, разошлись бы по домам. Но у римлян не было надежного опорного пункта, подвоз припасов в опустошенной стране не был обеспечен, а главное — сам Антоний не был способен на такое медлительное ведение войны. Поэтому он побросал осадные машины, которые сейчас же были сожжены осажденными, и начал трудное отступление — запоздалое или преждевременное, но во всяком случае несвоевременное; 15 дневных переходов (300 римских миль) по враждебной стране отделяли римское войско от Аракса, пограничной реки Армении, единственной страны, куда римляне могли отступить, несмотря на двусмысленное поведение ее властителя. Неприятельское войско в 40 тыс. всадников, невзирая на данное обещание, шло по пятам отступавших, а с уходом армян римляне лишились лучшей части своей конницы. Припасов и вьючных животных едва хватало; время года было очень позднее. Но в этом опасном положении Антоний снова обрел свои силы и свое военное искусство, а отчасти и свое военное счастье; он принял решение — ш сам полководец, как и войска, выполнили задачу блестяще. Если бы при них не находился один прежний солдат Красса, принявший парфянское подданство, а потому великолепно знакомый с каждой дорогой и тропинкой, — он повел их не по равнине, которой они пришли, а по горам, затруднявшим нападение конницы (по-видимому, через горы вокруг Тавриза), — войско едва ли пришло бы к цели; и если бы Мо-нес, стараясь по-своему уплатить Антонию свой долг признательное-ти, не извещал его своевременно о лживых заверениях и коварных умыслах своих соотечественников, то римляне непременно попали бы в одну из засад, которые им устраивались неоднократно. Солдатская натура Антония проявилась в эти тяжелые дни с большим блеском в его искусстве пользоваться каждым благоприятным моментом, в его строгости по отношению к трусам, в его умении поднимать боевой дух солдат, в его неотступных заботах о раненых и больных.
Тем не менее спасение было едва ли не чудом. Антоний уже дал распоряжение одному верному телохранителю в крайнем случае не дать ему живым попасть в руки врагов. Подвергаясь постоянным нападениям коварного врага, в суровую зимнюю стужу, часто оставаясь то без надлежащего продовольствия, то без воды, достигли они через 27 дней спасительной границы, где неприятель оставил их в покое. Потери были огромны; за 27 дней произошло 18 более или менее крупных схваток, причем только в одной из них римляне потеряли 3 тыс. человек убитыми и 5 тыс. ранеными. Жертвами этих постоянных битв в арьергарде и на флангах оказывались именно лучшие, храбрейшие солдаты. В этом мидийском походе было потеряно все снаряжение, пятая часть обоза, четвертая часть армии — 20 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников, причем большая часть солдат погибла не от меча, а от голода и эпидемических болезней. Страдания несчастной армии не окончились и на Араксе. Артавазд принял ее дружелюбно, да он и не имел иного выбора; можно было бы, конечно, зимовать здесь. Но нетерпение Антония не допустило этого; войско двинулось дальше, и вследствие все усиливавшихся холодов и распространившихся среди солдат болезней этот последний переход от Аракса до Антиохии стоил жизни еще 8 тыс. солдат, хотя нападения неприятеля уже прекратились. Этот поход был последней вспышкой военных дарований и доблести Антония, но в политическом отношении для него это было катастрофой, в особенности потому, что тем временем Октивиан, счастливо окончив войну в Сицилии, укрепил свое владычество на Западе и навсегда завоевал доверие Италии.
Ответственность за неудачу, которую Антоний тщетно пытался скрыть, он возлагал на подчиненных царей Каппадокии и Армении — на последнего с тем большим основанием, что его преждевременный уход от Празспы значительно увеличил опасности и потери отступления. Но за план похода ответственность нес не Артавазд, а Антоний*, да и в крушении надежд, возлагавшихся на Монеса, в катастрофе Статиана, в неудачной осаде Праасны не был повинен армянский царь.
Антоний не отказался от мысли о покорении Востока и в ближайшем году (719) снова выступил в поход из Египта. Обстоятельства и теперь еще складывались сравнительно благоприятно. С мидийским царем Артаваздом был заключен дружественный союз; Артавазд поссорился с парфянским сюзереном, а главное — враждовал со своим армянским соседом и, хорошо зная недовольство Антония последним, мог рассчитывать на поддержку со стороны врага своего противника. Все зависело от того, будет ли достигнуто прочное соглашение между обоими повелителями империи — увенчанным победой владыкой Запада и потерпевшим поражение властителем Востока. При известии о том, что Антоний собирается продолжать войну, его законная супруга — сестра Октавиана — отправилась из Италии на Восток, чтобы привести ему новые войска и вновь укрепить его связи с ней и ее братом. Если Октавия, знавшая об отношениях своего супруга с египетской царицей, все же думала великодушно протянуть ему руку для примирения, то, должно быть, и Октавиан в то время был еще готов поддерживать существующие отношения; это подтверждается тем, что война на северо-восточной границе Италии началась именно в этот момент. И брат и сестра великодушно приносили свои личные интересы в жертву общественному благу. Но как ни настоятельно требовали и соображения личного характера, и чувство чести принять протянутую руку, Антоний не смог найти в себе сил, чтобы порвать с египетской царицей; он отправил свою жену обратно, что было в то же время разрывом с ее братом, а также, можно добавить, и отказом от продолжения войны с парфянами. Теперь, прежде чем думать об этой войне, нужно было разрешить спор о власти между Антонием и Октавианом.
Антоний немедленно вернулся из Сирии в Египет и в ближайшие годы не предпринимал ничего нового для осуществления своих завоевательных планов на Востоке; он только наказал тех, кого считал виновными в своей неудаче. Каппадокийского царя Ариарата он велел казнить242 и передал его царство его родственнику по боковой линии Архелаю. Подобная же участь ожидала и армянского царя. Когда в 720 г. Антоний прибыл в Армению, как он говорил, для продолжения войны, он преследовал лишь одну цель — наказать царя, отказавшегося ехать в Египет. Этот акт мести был выполнен недостойным образом, посредством хитрости, и столь же недостойным образом отпразднован в Александрии каким-то карикатурным подражанием капитолийскому триумфу. Именно тогда сын Антония, предназначенный, как мы уже говорили выше, во властители Востока, был сделай царем Армении и помолвлен с дочерью нового союзника — царя Мидии, между тем как старший сын захваченного и через некоторое время казненного по приказанию Клеопатры армянского царя, Артаке, провозглашенный армянами царем после гибели отца, покинул страну и бежал к парфянам. Армения и Мидийская Атропатена находились, таким образом, во власти Антония или в союзе с ним; было объявлено о продолжении войн