ского характера, это само по себе действует деморализующе, и нередко там, где эти войска должны держать в повиновении беспокойное городское население, больше всего страдает в связи с этим их собственная дисциплина. Вышеописанные сирийские войны служат этому печальной иллюстрацией; ни к одной из них армия не была полностью подготовлена; каждый раз для того, чтобы война приняла благоприятный оборот, приходилось вызывать войска с Запада.
Собственно Сирия и соседние с ней земли, т. е. равнинная Киликия и Финикия, не имели под властью римских императоров истории в общепринятом смысле слова. Жители этих стран принадлежат к тому же племени, что и жители Иудеи и Аравии, а предки сирийцев и финикиян в отдаленные времена имели общую родину с родоначальниками иудеев и арабов и говорили на одном с ними языке. Но если последние сохранили свою самобытность и свой язык, то сирийцы и финикияне подверглись эллинизации еще раньше, чем подпали под власть Рима. Процесс этой эллинизации повсюду принимал форму образования греческих по литий. Основой для этого послужило, правда, местное развитие, причем особенно большую роль сыграли старинные большие торговые города, лежавшие на финикийском побережье. Однако наиболее характерной чертой государств Александра и его преемников, равно как и Римской республики, является то, что в основе их лежало не племя, а городская община; не древнемакедонскую наследственную монархию, но греческую политик) принес на Восток Александр, и не из племен, а из городов намеревался он, как и римляне, создать себе империю. Автономная гражданская община — понятие растяжимое, и автономия Афин и Фив отличалась от автономии македонского и сирийского города, точно так же как в римской сфере автономия свободной Капуи имела иное содержание, чем автономия латинских колоний эпохи республики или даже городских общин империи; но везде основная идея — это самоуправляющееся и суверенное в пределах своих городских стен гражданство. После падения Персидского царства в Сирии и соседней Месопотамии, служивших как бы соединительным военным, мостом между Западом и Востоком, было основано большее количество македонских поселений, чем в любой другой стране. Македонские названия местностей, получившие здесь очень широкое распространение и нигде во всей монархии Александра не встречающиеся так часто, как в этой стране, показывают, что именно здесь было поселено ядро эллинских завоевателей Востока и что Сирия должна была сделаться для этого государства новой Македонией; и пока империя Александра сохраняла одно центральное управление, резиденция его находилась именно в Сирии. Смуты последних лет правления Селевкидов помогли имперским городам Сирии получить большую самостоятельность. Такое положение застали здесь римляне. После установления Помпеем новых порядков в Сирии уже, вероятно, не оставалось таких негородских округов, которые находились бы под непосредственным имперским управлением, и если зависимые княжества в первую эпоху римского владычества еще занимали большую часть южных внутренних земель провинции, то это были в основном гористые и слабо заселенные округа, к тому же второстепенного значения. В общем, для того чтобы улучшить положение городов, римлянам оставалось сделать в Сирии лишь немногим меньше, чем в Малой Азии. Поэтому едва ли можно сообщить что-либо об основании городов в Сирии в эпоху империи. Те немногие колонии, которые были здесь основаны, как, например, при Августе Верит, а также, вероятно, Гелиополь, имели то же назначение, как и основанные в Македонии, а именно: устройство ветеранов.
В каких взаимоотношениях находились между собой греки и прежнее население Сирии, можно определенно проследить уже по названиям местностей. Отдельные области и города носят здесь в большинстве случаев греческие названия, заимствованные чаще всего, как было отмечено, с македонской родины, как-то: Пиерия, Антемисий, Аретуса, Берея, Халкида, Эдесса, Зрроп, Кирр, Лариса, Пелла; другие названы в честь Александра или членов дома Селевкидов, например: Александрия, Антиохия, Селевкида и Селевкия, Апамея, Лао-дикея, Эпифания. Старые туземные названия удерживаются, правда, рядом с новыми: например, Берея называется по-прежнему по-арамейски Халеб, также Халибок; Эдесса, или Гиерополь, сохраняет название Мабог, также Бамбнка; Эпифания зовется по-прежнему Ха-мат, а также Амата. Но большей частью прежние названия уступили место чужеземным, и лишь немногие местности и более или менее крупные пункты, как-то: Коммагена, Самосата, Эмеса, Дамаск — не получили новых греческих имен. В Восточной Киликии было немного городов македонского происхождения, но ее столица Таре с ранних пор подверглась полной эллинизации и задолго до римской эпохи сделалась одним из центров греческой культуры. Несколько иначе обстояло дело в Финикии: с давних пор знаменитые торговые города Арад, Библ, Верит, Сид он, Тир, собственно говоря, сохранили свои туземные названия, но в какой степени и здесь взял верх греческий элемент, показывает переделка этих имен на греческий лад; еще яснее это видно из того, что Новый Арад известен нам лишь под греческим названием Антарад, а основанный на этом берегу жителями Тира, Сидока и Арада новый город известен лишь под названием Триполи; современные названия городов Тарта и Тарабула также произошли от их греческих имея. Уже в эпоху Селевкидов монеты собственно Сирии всегда, а монеты финикийских городов в большинстве случаев имеют исключительно греческое надписание; с качала эпохи империи греческий язык полностью вытесняет здесь все остальные332.
Единственное исключение составляет здесь, как мы видели, оазис Пальмира, отделенный от Сирии обширной пустыней и сохранивший известную политическую самостоятельность. Однако в обиходе сохранились и местные наречия. В горах Ливана и Анти Ливана, а также в Эмесе (Хомс), Халкиде, Абиле (обе между Беритом и Дамаском) до конца I в. н. э. власть принадлежала мелким княжеским домам туземного происхождения; местный язык, вероятно, безраздельно господствовал на протяжении всего периода империи, а у друзов, живших в почти неприступных горах, арамейский язык лишь в новейшее время уступил место арабскому. Но две тысячи лет тому назад этот язык был во всей Сирии языком народа333. В городах, носивших двойное название, в повседневной жизни преобладало сирийское название, а в литературе — греческое; это видно из того, что теперь Берея-Халибон называется Халеб (Алеппо), Эпифания-Амате — Гама, Гие-рополь-Бамбика-Мабог — Мембид, Тир носит свое финикийское имя Сур; сирийский город, известный нам из грамот и из сочинений писателей только под именем Гелиополя, доныне сохранил свое старинное туземное название Баальбек, да и вообще современные названия мест произошли не от греческих, а от арамейских названий.
Религиозный культ также свидетельствует о прочности устоев народной жизни в Сирии. Сирийцы из Береи приносят дары с греческой надписью Зевсу Мальбаху, сирийцы из Апамеи — Зевсу Белу, сирийцы из Берита в качестве римских граждан — Юпитеру Бальмар-коду; все это божества, не имеющие ничего общего ни с Зевсом, ни с Юпитером. Упомянутый Зевс Бел не кто иной, как почитаемый в Пальмире на сирийском языке Малах Бел. Лучшим свидетельством того, насколько живучим было и оставалось в Сирии почитание туземных богов, служит тот факт, что одна знатная женщина из Эмесы, которая выдала свою дочь замуж за одного члена дома Севера и таким образом в начале III в. добилась императорского сана для сына этой дочери334, не удовольствовалась тем, что мальчик стал называться верховным понтификом римского народа, но убедила его принять перед лидом всех римлян звание жреца туземного бога солнца Элага-бала. Римляне могли победить сирийцев, но римские боги в самом Риме отступили перед сирийскими. Многочисленные дошедшие до нас сирийские имена собственные в большинстве негреческие; нередки и двойные имена: Мессию называют также Христом, апостола Фому — Дидимом, воскрешенную Петром женщину из Яффы — Серной, Табитой или Доркадой. Но в литературе, а также, вероятно, в сфере деловой жизни и в общении между людьми образованными сирийское наречие так же мало употреблялось, как на Западе наречие кельтское; в этих кругах всецело господствовал греческий язык, а от военных на Востоке, как и на Западе, требовалось знание латинского. Один писатель второй половины II в., которого упомянутый ранее армянский царь Согем пригласил к своему двору, в романе, действие которого разыгрывается в Вавилоне, сообщил некоторые сведения о своей жизни, проливающие свет на все эти факты. По его словам, он — сириец, но не из переселившихся в Сирию греков, а настоящий местный уроженец с отцовской и материнской стороны, сириец по языку и по обычаям, владеет также вавилонским языком и сведущ в персидской магии. Но именно этот человек, как бы отрекающийся от эллинизма, прибавляет, что он усвоил эллинскую культуру и сделался уважаемым наставником молодежи в Сирии и романистом, пользующимся известностью в новейшей греческой литературе335.
Если впоследствии сирийское наречие снова сделалось литературным языком, на котором возникла целая литература, то это объясняется не подъемом национального чувства, но непосредственными потребностями христианской пропаганды: эта сирийская литература, возникшая из перевода на сирийский язык догматических сочинений, оставалась заключенной в узкие рамки специального образования христианского духовенства и потому восприняла из греческого просвещения только небольшую долю, которую богословы того времени находили подходящей для их целей или во всяком случае не идущей им во вред336; более высокой цели, чем перевод книг греческих монастырских библиотек для монастырей маронитов, эта литература не достигла, да, вероятно, и не искала. Она возникла, по-видимому, не ранее II в. н. э. и имела свой главный центр не в Сирии, а в Месопо