ые теперь превратились в сплошную пустыню и где современному путешественнику жизнь и процветание человека кажутся невозможными, значительная часть прежде являлась полем деятельности трудолюбивых рук. К востоку от Эмесы, где теперь нет ни единого зеленого листика и ни капли воды, было найдено много тяжелых базальтовых плит от стоявших здесь когда-то прессов для выделки оливкового масла. Если в настоящее время только в обильных родниками долинах Ливана кое-где встречаются оливковые деревья, то в старину оливковые рощи заходили далеко за долину Оронта. Кто теперь едет из Эмесы в Пальмиру, тот должен везти при себе воду на спине верблюда; между тем весь этот участок пути покрыт остатками старинных вилл и селений.
Такого похода, который некогда осуществил в этой стране Аврелиан, не могла бы теперь предпринять ни одна армия. Значительная часть того, что в настоящее время считается пустыней, когда-то в лучшие времена было трудолюбиво возделанной областью. «Вся Сирия — говорится в одном землеописании середины IV в., — изобилует хлебом, вином и маслом». Но страной, подобно Египту в Африке, специализировавшейся на вывозе земледельческих продуктов, Сирия в древности не была, хотя дорогие вина отправлялись, например, из Дамаска в Персию, из Лаодикеи, Аскалона и Газы — в Египет, а оттуда далее — вплоть до Эфиопии и Индии, и даже римляне высоко ценили вино Библа, Тира и Газы.
Гораздо большее значение для общего положения провинции имели сирийские мастерские. Здесь имелось много видов промышленности, работавших именно на вывоз; особенно большое значение имела выделка полотна, пурпура, шелка, стекла. Изготовление льняных тканей, издавна процветавшее в Вавилоне, было рано перенесено оттуда в Сирию. «Свое полотно, — говорится в уже упоминавшемся землеописании, — Скитополь (в Палестине), Лаодикея, Библ, Тир и Берит рассылают по всему свету»; в соответствии с этим диоклетиа-новский закон о ценах упоминает в качестве тонких льняных изделий изделия трех первых названных городов наряду с изделиями соседнего Тарса и египетскими, но сирийским отводит первое место. Известно, что тирский пурпур, несмотря на то, что с ним конкурировали многочисленные изделия других городов, постоянно удерживал за собой первое место; но наряду с тирскими в Сирии существовали многочисленные, тоже пользовавшиеся известностью пурпуровые красильни на побережье выше и ниже Тира: в Сарепте, Доре, Кесарии, а также и в глубине страны — в палестинском Неаполе и в Лид-де. Шелк-сырец ввозили в то время из Китая, главным образом по Каспийскому морю, так что он доставлялся сразу в Сирию; его обрабатывали преимущественно на фабриках Берита и Тира; Тир был главным центром выделки бывших в большом ходу и дорого стоивших пурпурных шелковых тканей. Стекольные мастерские Сид она сохранили свою старинную славу и в эпоху империи, многие стеклянные сосуды в наших музеях носят марку какой-либо из сидонских мастерских.
В дополнение к этим товарам, которые по самой своей природе должны были поступать на мировой рынок, в Сирию стекалось огромное количество товаров, доставлявшихся с Востока в западные страны по Евфрату. Правда, ввоз из Аравии и Индии в это время отклонился от этого пути и шел главным образом через Египет; но в руках сирийцев оставалась вся торговля с Месопотамией, а торговые пункты при устье Евфрата находились в регулярных караванных сношениях с Пальмирой и в связи с этим должны были пользоваться сирийскими гаванями. Как велико было значение торговли с восточными соседями, лучше всего можно судить на основании того факта, что серебряные монеты на римском Востоке и в парфянской Вавилонии совершенно одинаковы по чеканке. В провинциях Сирии и Каппадокии римское правительство чеканило серебряную монету, отклоняясь от общепринятой в империи валюты применительно к видам и достоинству монет, принятых в соседнем царстве. Само сирийское производство, например выделка полотняных и шелковых материй, возникло благодаря ввозу соответствующих товаров из Вавилонии, и как эти товары, так и значительная часть кожаных и меховых изделий, мазей, пряностей, а также восточных рабов доставлялась в эпоху империи в Италию и вообще на Запад через Сирию. Но эти старинные центры торговли всегда сохраняли ту особенность, что си донские купцы и их земляки в отличие от египтян не только продавали свои товары иностранцам, но и сами доставляли их покупателям, а так как капитаны кораблей являлись в Сирии видным и уважаемым сословием346, то сирийских купцов и сирийские фактории в эпоху империи, как и в те отдаленные времена, о которых повествует Гомер, можно было встретить повсюду. Тирские купцы имели в то время фактории в обеих больших гаванях Италии, открытых для ввоза, — Остии и Путеолах; Путеолы в своих документах официально называют эти фактории крупнейшими и лучшими, а в уже не раз упоминавшемся землеописании347 Тир характеризуется как первый на Востоке центр торговли; Страбон отмечает в качестве своеобразной особенности Тира и Арада непомерно высокие многоэтажные дома. Подобного рода фактории имели в италийских гаванях Верит и Дамаск, а также, вероятно, и многие другие торговые города Сирии ш Финикии348.
Мы видим, что в позднейший период империи сирийские, главным образом апамейские, купцы обосновываются не только по всей Италии, но также и во всех более или менее крупных торговых пунктах Запада — в Салонах в Далмации, в А пуле в Дакии, в Малаке в Испании, но прежде всего в Галлии и Германии, например, в Бордо, Лионе, Париже, Орлеане, Трире; как евреи, так и эти сирийские христиане жили, сохраняя свои обычаи и пользуясь в своих собраниях родным греческим языком349. Только на основе этих фактов становится понятным ранее описанное положение в Антиохии и других сирийских городах. Городская аристократия состоит в них из богатых владельцев мастерских и купцов, массу населения составляют рабочие и корабельщики, и подобно тому как впоследствии приобретенное на Востоке богатство стекалось в Геную и Венецию, так в то время барыши от торговли с Западом шли в Тир и Апамею. При обширных размерах рынка, открытого перед этими крупными торговцами, и при сравнительно умеренных похраничных и внутренних пошлинах огромные капиталы давал им в руки уже сирийский экспорт, в который входила значительная часть наиболее прибыльных и легко перевозимых товаров; но их торговые обороты не ограничивались отечественными продуктами*. О былом благосостоянии этих мест более красноречиво, чем скудные остатки погибших больших городов, говорит не столько разоренная, сколько заброшенная местность по правому берегу Оронта от Апамеи до того пункта, где эта река поворачивает к морю о На этой полосе земли длиной приблизительно в 20— 25 миль еще поныне сохранились развалины около сотни поселений; еще можно распознать целые улицы; здания, за исключением крыш, возведены из массивного камня, жилые помещения окружены колоннадами, украшены галереями и балконами, окна и входы богато, нередко с большим вкусом декорированы высеченными из камня арабесками, рядом — сады и бани, хозяйственные помещения в нижнем этаже, конюшни, высеченные в скалах, прессы для приготовления вина и масла* и такие же большие высеченные в скалах могильные склепы с украшенными колоннами входами, наполненные саркофагами. Следов общественных учреждений нигде не встречается; из развалин этих загородных жилищ перед нами встает обеспеченная, богатая всеми радостями бытия жизнь купцов и промышленников Апамеи и Антиохии. Все эти поселки, совершенно однообразные по своему характеру, относятся к эпохе поздней империи: самые древние — к началу IV в., более поздние — к середине VI в., т. е. к периоду, непосредственно предшествующему нашествию ислама, погубившему эту цветущую, мирную жизнь. Христианские символы и библейские изречения встречаются повсюду, равно как величественные церковные сооружения; однако развитие этой культуры началось не при Константине — в эти столетия она только усилилась и окрепла. Несомненно, этим постройкам из камня предшествовали аналогичные, менее долговечные виллы и парки. Возрождение империи после опустошительных смут III в, нашло свое выражение в подъеме, который пережила в это время сирийская торговля; однако этот подъем был до известной степени связан с достижениями ранней империи.
Условия существования иудеев в Римской империи были настолько своеобразны и, можно сказать, так слабо связаны с провинцией, которая в эпоху ранней империи называлась их именем, а в эпоху поздней империи — воскрешенным именем филистимлян, или палестинцев, что, как уже сказано, нам представилось целесообразным посвятить им особую главу. То немногое, что следует сказать о Палестине, особенно о той видной роли, которая принадлежала ее приморским и отчасти внутренним городам в сирийской промышленности и торговле, содержится в разделе, посвященном этой теме. Уже до разрушения храма иудейская диаспора распространилась так широко, что Иерусалим, даже до того как он был разрушен, служил для иудеев скорее символом, чем отечеством, приблизительно так же, как город Рим для так называемых римских граждан позднейшей эпохи. Иудеи Антиохии и Александрии, а также многочисленных других иудейских общин, похожих на антиохийскую и александрийскую, но пользовавшихся меньшими правами и имевших меньшее значение, естественно, принимали участие в торговле тех городов, где они жили. То, что они были иудеями, имело при этом значение лишь постольку, поскольку и в этих кругах, очевидно, были сильны чувства взаимной ненависти и взаимного презрения, которые развились или, вернее, усилились со времени разрушения храма и возникновения неоднократно возобновлявшихся национально-религиозных войн между евреями и неевреями. Так как находившиеся на чужбине сирийские купцы встречались друг с другом прежде всего для поклонения своим отечественным богам, то сирийский иудей в Путеолах мог, конечно, и не принадлежать к существовавшим там сирийским купеческим ассоциациям; и если культ сирийских богов встречал все большее сочувствие в чужих краях, то как раз то, что служило ко благу остальных сирийцев, воздвигало еще одну преграду между сирийцами, придерживавшимися Моисеева закона, и италиками. И те иудеи, которые нашли себе отечество за пределами Палестины, искали сближения не со своими земляками, а со своими единоверцами — да иначе и быть не могло; но этим самым они отказывались от того признания и терпимого отношения, каким пользовались на чужбине уроженцы Александрии, Антиохии и других мест, так что их всюду принимали за тех, за кого они себя и выдавали, т. е. за иудеев. Однако жившие на Западе палестинские иудеи были большей частью не купцами, покинувшими свою родину, но людьми, попавшими в плен в военное время или их потомками, и во всех отношениях людьми без роду без племени; положение париев, в котором оказались сыны Авраама, особенно в римской столице, где никакой заработок не являлся слишком ничтожным и постыдным для этих иудеев-нищих, весь скарб которых состоял из вязанки сена и мешка со всякой дрянью, — немногим отличалось от положения рабов. На основании всего сказанного можно понять, почему на Западе в течение всего периода имп