юк, который пастух заботливо прижимал к груди. Бурдюк был славный: из хорошо выделанной мягкой кожи с завязками из витых ремешков с костяными шариками. Имелись также широкие длинные лямки.
Раис придвинулся к пастуху и напористо предложил:
— Эй, продай сосуд!
Пастух недоумённо ухмыльнулся, обнаружив вопиющее отсутствие передних зубов.
— Я говорю, бурдюк продай, — повторил Раис, достал серебряную монету и для убедительности повертел у пастуха ею перед носом.
Пастух зачарованно поглядел на платёжное средство, потом ни слова не говоря быстро выхватил монету, сунул бурдюк Раису в руки и, неуважительно растолкав нас, выскочил из беседки.
Раис, любовно повертев бурдюк в руках, показал нам с гордостью и, насвистывая, стал его наполнять водой под завязку.
— Ты не думай, что один пить будешь! — сварливо воскликнул Лёлик, с завистью глядя на приобретение.
Пастух-коммерсант подбежал к своему напарнику, стал что-то ему оживлённо втолковывать. Выслушав, тот кинулся к нам, на ходу снимая с себя такой же бурдюк, висевший на ремне через плечо.
— Беру, беру! — заорал Лёлик и кинулся навстречу.
Процесс купли-продажи был совершен молниеносно. Лёлик вернулся с покупкой и тут же полез к трубе за водой, норовя оттолкнуть Раиса.
Наконец, мы, напившись и умывшись, покинули приятную беседку и продолжили свой путь.
Идти было легко и вольготно. Какое-то окрылявшее нетерпение овладело нами. Мы споро шествовали, обгоняя многочисленных путников.
Практически все шли в ту же сторону, что и мы. Тянулись длинными вереницами под завязку гружёные повозки с неуклюжими деревянными колёсами, влекомые сонными волами под управлением не менее сонных погонщиков; местные пейзане в коричневых балахонах, загорелые до черноты, везли на ушастых ослах плотно набитые мешки и корзины, с бережением повязанные поверху грубой рогожкой. Нехотя тащились по обочине понурого вида мужики, скованные между собой бронзовыми цепями — по всей вероятности, рабы. Их опекали три дюжих надсмотрщика, вооружённых крепкими палками. И все путники как один при виде нас пучили глаза и удивлялись до неприличия.
Паниковавший Лёлик поначалу закрывал лицо ладонями, бормоча про фотороботы и прочие ментовские штучки, но потом пообвыкся и лишь морщился надменно.
Так мы шагали пару часов, иногда присаживаясь под кипарисы, которые росли рядами вдоль дороги, давая тень, не лишнюю при крепко жарившем италийском солнце. Лёлику надоело тащить лишнюю поклажу в виде приобретённого бурдюка, и он то пытался вручить его Бобе, то наперебой предлагал нам испить водицы. Впрочем, мы столь часто прикладывались к сосудам, что вскоре они весьма облегчились.
Дорога полезла на обширный, но пологий холм, убедительно закрывавший горизонт. Мы стали, пыхтя и отдуваясь, подниматься на него, обгоняя при том обоз из длинных телег, на которых везли массивные сосновые балки. Погонщики вопили и стегали кнутами коренастых волов, но телеги еле двигались.
— Ну и где этот чёртов Рим? — заныл Лёлик, утирая пот.
Шедший впереди Серёга первым достиг верхней точки холма и вдруг замер как оглоушенный. Мы поравнялись с ним, и нас постигла та же участь. И было отчего, ибо этот самый чёртов Рим, наконец-то, открылся перед нами картиной чудной и впечатляющей.
Разумеется, это был вовсе не вид с птичьего полёта, поскольку холм, на котором мы находились, вовсе не являлся горой Монблан. Но, тем не менее, мы увидели массовое нагромождение зданий и сооружений, раскинувшееся широко и привольно и протянувшееся до самого горизонта, на краю которого виднелась невысокая горная гряда.
— Чего-то я не понял! — обиженно протянул Раис. — А где стены крепостные? Где стены, я вас спрашиваю?
Действительно, никаких городских стен не наблюдалось.
Лёлик уничижительно хмыкнул и заявил:
— Вообще-то тут говорили… говорят, что лучшие стены Рима — это его легионы.
Телеги с балками стали со скрипом въезжать на вершину холма. Мы отошли в сторонку и со вкусом принялись разглядывать город. Лёлик достал театральный бинокль и озирал окрестности с видом профессионального туриста.
Рим начинался с каких-то маленьких невзрачных домишек, которые вначале располагались редко, окружённые деревьями, а затем группировались, росли в размерах и далее сливались в сплошную мешанину разнообразных архитектурных форм.
В изобилии имелись блеклые коробки, весьма похожие на унылые пятиэтажки из нашего времени — только не хватало антенн на плоских крышах, да окна были непривычных размеров и расположения, и не являли стеклянных блесков. Вид этих строений, конечно же, не воодушевлял. Но было и множество изящно выглядевших зданий, искрившихся на солнце мраморной облицовкой, с обильными колоннадами, под треугольными крышами из красной черепицы. Кое-где парили в синем небе тонкие столбы, увенчанные скульптурами. То тут, то там вздымались сооружения штучного изготовления, радовавшие глаз изысканными пропорциями и множеством архитектурных излишеств типа фризов, фронтонов, кариатид, архитравов, всё тех же колонн с дорическими, ионическими и прочими капителями — то есть, теми штуками, которые призваны скрывать параллелепипедную сущность любого строительного сооружения. Впрочем, кое-где виднелись и закруглённые формы.
Всё это располагалось как-то бессистемно, словно в городе вовсе и не было прямых улиц. И даже двухъярусный акведук, наискось входивший в город, тоже затейливо извивался.
То тут, то там вздымались холмы с крутыми склонами. Одни из них были густо застроены, на других имелись анклавы зелёных насаждений, среди которых выглядывали редкие черепичные крыши. На плоской вершине одного каменистого холма имелись столь любезные сердцу Раиса крепостные стены, за которыми возвышались образцы классической архитектуры с величественной колоннадой. Вспомнилось, что называется этот холм Капитолийским. Замелькали в памяти и прочие ранее слышанные названия: Авентинский холм, Палатин, Тарпейская скала, Пантеон, Форум, базилика, термы, портик, а также Карцер и Клоака.
— Вот он какой… на семи холмах… — восторженно пробормотал Джон.
— Да-а! — протянул мечтательно Серёга. — Стало быть, здесь эти… Чук и Гек выросли…
— Какие ещё Чук и Гек? — недоумённо спросил Джон.
— Ну, которые Рим построили, — объяснил Серёга. — Не знаешь, что ли? Их ещё волчица вскормила… А чо? Я в школе тоже учился. Помню кое-что.
— Направление ваших знаний правильно, юноша, — наставительно сказал Лёлик, оторвавшийся от оптического прибора. — Но только звали их Ромул и Рем.
— Да не всё ли равно!… — сконфуженно отмахнулся Серёга.
— Ну что? — хриплым голосом произнёс Раис. — Пора и идти, — он обеими руками поглубже натянул каску и, вперившись прямо перед собой как лунатик, быстро-быстро засеменил по дороге к вожделенному городу.
Мы поспешили следом. Откуда-то появилось второе дыхание, и, уподобившись лошади, почуявшей близость дома, мы, позабыв про тяготы пути, зашагали ходко и споро, обгоняя прочих странников, имевшихся на дороге в неизменном изобилии.
Спустившись с холма, мы миновали обширную рощу и вышли на финишную прямую.
Дорога проходила прямо между двух арочных опор акведука, сложенного из больших каменных неровных блоков. Местный водопровод вздымался на высоту четырёхэтажного дома и внушал своими размерами неподдельное уважение.
Впереди обнаружилось небольшое одноэтажное строение из красного кирпича, располагавшееся прямо у дороги. Рядом со строением торчал массивный каменный столб. На нём красовалась здоровенная бронзовая доска, на которой имелись только четыре выпуклые буквы, складывавшиеся в приятное для нас слово: "ROME".
— Ишь ты! — восхитился Раис. — Прямо-таки название населённого пункта.
— Ага! — поддержал Боба. — Чтоб никто с Пупыркиным не перепутал.
Возле столба стояла группа делового вида мужиков в одинаковых туниках горчичного цвета, стянутых широкими поясами. У каждого на боку имелся короткий меч в украшенных чеканными блямбами ножнах. Мужики с ленцой озирали грузопассажирский поток, направлявшийся в город. Наша компания заставила их немедленно встрепенуться. Они дружно загоготали, закрутили выразительно пальцами у висков, стали громогласно делиться впечатлениями о совершенно не знакомых с современной модой варварах; впрочем, на пускавшую ослепительных зайчиков каску Раиса глядели они весьма завистливо.
— Смотри-ка, и здесь патрульный пост, — тихонько назвал вещи своими именами Боба.
Мы осторожно прошли мимо местных блюстителей порядка; Серёга надвинул кепочку на самые глаза и пошёл на полусогнутых, прячась за нас. Боба попытался со стражниками раскланяться, но лишь нарвался на очередную порцию острот про варваров. Впрочем, никаких препятствий нам не чинили.
Далее зашагали уже без опаски, лавируя среди людей, повозок и навьюченных ослов.
— Слушай, а чего даже ксивы не проверяют? — спросил Серёга.
— Так их ещё не придумали, — пояснил Лёлик.
— Ну тогда погуляем!… — туманно воскликнул Серёга и довольно заухмылялся.
Впереди уже виднелась целая череда строений классического вида: с колоннами, с треугольными фронтонами, со статуями наверху. Были они небольших размеров и вида вполне зажиточного: одни крашенные свежей краской, а другие и вовсе облицованные плитами из травертина — матового узорчатого камня буро-жёлтых и коричневых цветов.
— Эге, снова храмы! — догадался Лёлик. — А ну, шибче пошли, а то снова денежки выжуливать начнут.
Впрочем, тут и без нас было кому поддерживать благосостояние учреждений культа. То и дело из толпы путников кто-нибудь торопливо выскакивал и взбегал по ступенькам в один из храмов. Навстречу выходили уже пообщавшиеся с богами, спеша продолжить путь.
За храмами оказалась обширная вымощенная площадка, усаженная по краям лаврами. На ней имелась круглая каменная чаша метров пять в диаметре, наполненная водой. Посередине основной чаши имелась чаша поменьше, из которой неторопливо проливались вниз прозрачной пеленой водяные струи. Многие из путников утоляли здесь жажду. Мы тоже вволю напились, и порекомендовали владельцам бурдюков наполнить их под завязку, но Лёлик авторитетно заявил, что согласно его справочнику Рим славится обилием общественных источников воды, так что нужды таскать полные бурдюки не имеется.