— Это, наверное, ложа для особо знатных. Вип-трибуна, понимаешь… — предположил Джон. — Так что нас туда явно не пустят.
— Да-а! — протянул Раис. — Надо бы нам тоже знатными становиться…
Ряды напротив вип-ложи прерывались ещё одним строением — уже без архитектурных излишеств — кубообразным и приземистым. В его высоком цоколе, выходившем прямо на арену, устроен был целый ряд разнокалиберных ворот и дверей. Под плоской крышей, на которой имелось немало залезших туда ушлых зрителей, зияли узкие окна. Из них, несмотря на многоголосый ни на миг не прекращавшийся гул, доносился разнообразный звериный рёв.
— А это что за хлев? — озаботился Раис.
— Хозпостройка, — сказал Лёлик. — Надо же где-то зверей держать да всяких гладиаторов.
Дальнейшему изучению Большого Цирка помешало появление бойкого разносчика. Раис бодрыми криками и упругим подпрыгиванием принудил того бегом кинуться к нам, после чего в нашем распоряжении оказалась гора свежих лепёшек с завёрнутыми в них тонкими как дождевые червяки прокопчёнными до крепкой твёрдости колбасками, политыми каким-то острым соусом.
— Ну римляне, ну пройдохи! — восхитился Боба. — Они, оказывается, и хот-доги первые придумали.
Раис разделил яства по-честному, то есть, дал нам по паре лепёшек, а себе взял что осталось в количестве шести штук.
Мы принялись подкрепляться.
Раис, как всегда явив здоровый аппетит, опередил всех нас в процессе приёма пищи, после чего, почмокав задумчиво, покритиковал:
— Однако, кормят гольным перцем, а квасу не носят!… — откупорил бурдюк и попил изрядно и со вкусом.
Впереди сидевший коренастый римлянин, походивший на прапорщика в отставке, обернулся на заманчивое бульканье и то ли потребовал, то ли попросил:
— Эй, варвар, дай попить!
Раис с достоинством посмотрел на беспардонного нахала как кочет на козявку, подумал и назначил цену:
— Глоток — сестерций.
Римлянин рассерженно хмыкнул и заявил:
— Откуда вы такие выжиги взялись? Хуже иудеев!…
Раис открыл было рот, желая поставить на место латинского антисемита, но тут Лёлик сунулся ненавязчиво забирать у него бурдюк. Раис бурдюк отдёрнул и легко переключился в адрес Лёлика, устроив базарный хай с пожеланиями не хапать чужого, а попить из своего сосуда, который, между прочим, совершенно пуст из-за лености и глупости его владельца. Лёлик насупился, попытался требовательно гундеть, но крыть было нечем.
Мы по очереди начали прикладываться к вместилищу живительной влаги, наперебой хваля Раиса за предусмотрительность. Лёлик алчно поглядывал на переходивший из рук в руки бурдюк и всё пытался как бы невзначай включиться в процесс, но Раис следил зорко и тут же сии попытки пресекал негодующим криком.
А день складывался не менее жарким, чем вчерашний. Солнце поднималось всё выше и выше; блеклое небо разнагишалось совершенно, не соизволив прикрыться хотя бы мизерным облачным лоскутиком, отчего Цирк всё более начинал напоминать раскалённую сковородку.
Добрый Боба, попив, подмигнул Лёлику украдкой, потом нарочито всмотрелся в сторону и воскликнул:
— Гляньте, а вон пирожки продают!
Раис вскочил, начал внимательно озираться, приложив ладошку в виде козырька. Боба быстро сунул бурдюк Лёлику; тот стал жадно пить, захлёбываясь и фыркая как тюлень. Раис на звуки с подозрением оглянулся, но Лёлик уже успел вернуть бурдюк Бобе и сидел с видом измученного жаждой горемыки.
Раис бурдюк забрал, завязал его крепко, поглядел на Лёлика со злорадством и торжествующе посулил:
— А вот тебе фигулю на рогуле!…
Лёлик презрительно хмыкнул и отвернулся, пробормотав что-то про то, что один бурдюк другой бурдюк бережёт.
— Хорошо, что слонов сегодня не будет!… — послышалось сзади.
Там сидели два упитанных пожилых римлянина в тогах и громко беседовали.
— Тебя ведь в Риме не было, — говорил один другому, — когда Помпей на играх слонов выпустил… Его тогда второй раз консулом избрали, он и решил народ позабавить.
— Я тогда на Сицилии был по делам, — сказал другой.
— Слонов на арену выпустили, — продолжил первый. — Двадцать штук. С ними африканцы начали биться. Копьями их кололи, огнём жгли. А слоны сбесились, бросились в разные стороны, ограду поломали да в первые ряды полезли. Много народу подавили… Я еле убежал.
— Цезарь-то, говорят, хочет ров выкопать вокруг арены, — сказал другой.
— Так колесницы начнут туда падать, — предположил первый.
Боба повернулся к собеседникам и вежливо спросил:
— А не подскажете, чего представление не начинается?
Римляне посмотрели на него, а заодно и на всю нашу компанию внимательно. Потом один лаконично ответил:
— Помпу ждём.
— Пожар, что ли? — удивился Раис и тревожно стал глядеть по сторонам.
— Чего ждём? — переспросил уточняюще Боба.
— Помпу. Процессию торжественную… называется она так… — ответили по очереди римляне.
— Слушай, — озарённо пробормотал Джон. — Так это получается, что отсюда выражение взялось "идти с помпой"…
— А где она, эта помпа, задерживается? — ещё разок спросил Боба у римлян.
— Да с Капитолия уже поди вышла, — ответили те туманно.
Боба подумал и обратился уже к Лёлику:
— Слышь, Лёлик, глянь в книжку. Чего там про эту помпу пишут.
Лёлик полистал страницы, а потом поведал:
— Помпа — это торжественная процессия перед играми. Начиналась она на Капитолии, где забирала священные изображения богов, затем спускалась на Форум, пересекала Велабр и через ворота Помпы… так эти ворота и называются… вступала в Цирк и обходила арену кругом. Устроитель игр ехал на колеснице как триумфатор…
Лёлик не успел дочитать, как с балкона над воротами заревели хрипато и пронзительно трубы; народ заволновался, зашумел.
Ворота степенно отворились, и под фанфары въехала на арену нарядная колесница, запряжённая парой белоснежных лошадей, которых под уздцы вели два мужика в голубых туниках.
Лёлик вытащил из рюкзака свой театральный бинокль и стал обозревать процессию. Раис достал фотоаппарат и приготовился чего-нибудь запечатлеть.
В колеснице стоял долговязый субъект с венком на голове, в пурпурной тоге, высоко подняв белый жезл. Сзади субъекта стоял ещё один мужик в голубой тунике и держал над его головой золотой венок.
Народ шумнул ещё вольготнее; раздались рукоплескания, прорезались крики: "Цезарь, Цезарь!".
— Эге, никак самый главный пожаловал, — смекнул догадливо Раис.
— Значит, и Серёга тут, — сделал смелое предположение Боба.
Я отнял у Лёлика не без усилий бинокль и посмотрел на историческую личность. Увеличение было слабеньким, потому особых деталей разглядеть не удалось.
За колесницей шли толпой какие-то люди в белых тогах; за ними, выстроившись в некое подобие колонны, шагало человек пятьдесят музыкантов, громко, но нескладно исполнявших на разнообразных духовых инструментах нечто среднее между бравурным маршем и торжественной мессой.
Далее шествовали в большом количестве колонной по четыре как солдаты на марше дюжие мужики в нарядных пурпурных туниках без рукавов, позволявшие обозреть накаченные бицепсы, трицепсы и прочую мускулатуру. Зрители при их виде особенно рьяно закричали, засвистели, захлопали. Здоровяки в ответ степенно махали руками.
— Никак гладиаторы… — пробормотал Лёлик и отобрал у меня бинокль назад.
— Ты глянь, — толкнул его в бок Боба. — Серёги там нет?
— Откуда он там возьмётся, — проронил Лёлик.
— Да кто его знает… — пробормотал Боба. — Может, уже и в гладиаторы затесался…
За гладиаторами шли служители культа в тогах, с накидками на головах. Они размахивали длинными жезлами и предметами, очень похожими на кадила — тем более из них шёл сизый дым. Дюжие мужики тащили на богато украшенных носилках изваяния местных богов.
Далее ехали три двухколёсные повозки, отделанные слоновой костью и серебром. Каждую везла четверня золотисто-рыжих лошадей, которыми управляли подростки в коротких белых туниках, шедшие рядом с вожжами в руках. На каждой повозке имелось нечто вроде открытой беседки, состоявшей из тонких колонн, на которых держалась круглая золочёная рельефная крыша. В одной беседке располагалась бронзовая фигура совы, в другой красовался бронзовый павлин с раскинутым хвостом, в третьей виднелся вертикально торчавший сноп позолоченных изогнутых коротких копий — как мы коллегиально решили — вольное изображение молний громовержца Юпитера.
Процессию замыкала ещё одна группа жрецов. Они разбрасывали по арене лепестки цветов, зачёрпывая их из больших круглых мисок.
Публика первоначально живо и напористо горланила, приветствуя процессию. Но процессия, державшая путь вокруг арены, явно не торопилась, выступая торжественно и благочинно. Потому вскоре радостный напор бодрых криков начал явно сдавать свои позиции. Процессия остановилась возле вип-ложи. Цезарь слез с колесницы и вошёл в открытую для него неприметную дверцу в цоколе строения. С ним проследовали и сопровождавшие его колесницу люди в тогах.
Остальная процессия продолжила путь по арене. Большая часть зрителей горланить перестала, а остальные продолжали голосить нехотя и без огонька, словно выполняли скучную, но необходимую работу.
Вторая остановка произошла у, как её назвал Лёлик, хозпостройки. Уже гладиаторы покинули процессию и вереницей вошли внутрь. Остатки процессии всё-таки обогнули арену целиком — уже при вполне обыденном гуле трибун. Наконец, через те же ворота Помпы последний жрец покинул Цирк. Ворота после этого тут же закрылись.
На вип-балконе появился Цезарь, помахал рукой народу, который ещё разок разразился овациями и бравыми хоровыми воплями. Цезарь вытащил откуда-то кусок белой ткани, плавно махнул им и уселся. Снова взревели трубы.
Почти тут же распахнулись одни из ворот в цоколе хозяйственного сооружения, и оттуда порскнуло целое стадо перепуганных оленей. Рога их были увиты алыми ленточками, развевавшимися совершенно по-праздничному.