Боба стеснительно ухмыльнулся в ответ и вдруг тихо, но убедительно ляпнул:
— А у нас лаврушку в похлёбку кладут…
У римлянина физиономия стала вытягиваться, но он быстро взял себя в руки, вновь приветливо улыбнулся и заговорил глубоким бархатным баритоном прирождённого оратора:
— Судя по вашим манерам и одеяниям, вы прибыли к нам издалека. А я, как лицо, наделённое волей римского народа и сената верховной властью, несу ответственность за то, чтобы наши гости ни в чём не испытывали неудобств и прочих недоразумений.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил его Джон, а затем учтиво осведомился: — Насколько мы понимаем, это ты — Гай Юльевич Цезарь?
Римлянин на миг озадачился, но затем, ещё шире заулыбавшись, утвердительно кивнул. Коллеги, и без того разглядывавшие римлянина как занятный музейный экспонат, стали пялиться на него уж и вовсе безо всяких церемоний.
Надо сказать, было довольно-таки странно видеть наяву человека, чьё имя в умственном нашем понимании было накрепко связано с героико-историческими эпопеями, запечатлёнными в учебниках и романах, тем более, так сказать, бытовой Цезарь внешностью своей на героя особо не тянул, а более походил на ушлого бухгалтера.
Имел он суровую линию тонкогубого рта, горбатый вислый нос, крепкий подбородок и выпуклые скулы, внушительный лоб с залысинами, плавно переходивший в плешь, которую обрамляли скудные остатки волос, росших жидкими прядями цвета застарелой горчицы. Лицо его было изрезано морщинами и имело тот кирпичный оттенок, который присущ как проводящим долгое время на открытом воздухе, так и солидным любителям тёмного пива. Так что внешностью Цезарь обладал довольно-таки заурядной, и вот только глубоко посаженные чёрные глаза его смотрели со спокойной властностью привыкшего повелевать.
— Итак, вы чужестранцы, — утвердительно молвил Цезарь, прерывая затянувшееся молчание. Одной рукой он теребил себя за подбородок, а другой поглаживал по башке собаку, примостившуюся подле него.
— Твоя проницательность сродни твоему величию, Цезарь, — на всякий случай заявил я на патетический манер.
(Кстати, хочется к слову заметить, что тыканье исторической особе — это вовсе не признак нашего вопиющего бескультурья, а следование тогдашним оборотам речи, ибо именовать уважаемую личность во множественном числе тогда ещё принято не было.)
Цезарь посмотрел на меня с видом начальника, ещё не дозревшего до понимания утончённых образцов ненавязчивой лести, и, кашлянув, продолжил:
— Ну что же! Я очень рад тому, что наш великий Рим почтили своим посещением столь представительные и солидные мужи, — при этом он сладко поулыбался и покивал головой.
— Да уж нет! — вмешался напористо Джон. — Это мы преисполнены громадного удовлетворения и прочих чувств от посещения сего славного города и особенно от натурального лицезрения его выдающегося и заслуженного государственного деятеля.
Данный дифирамб пришёлся уже впору. Цезарь осоловело ухмыльнулся и довольно засопел, но быстро собрался и как бы ненароком спросил:
— А давно ли вы изволили прибыть в Рим?
— Да, пожалуй, не так давно, сколько недавно, — уклончиво ответил я.
Цезарь подумал и решил подобраться с другого бока, пытаясь ненавязчиво разобраться с нашим происхождением:
— А давно ли находитесь в пути?
Я слегка запнулся, обдумывая наиболее бессодержательный ответ, но тут не вовремя встрял Серёга, всё ещё находившийся в состоянии, как это выражаются психиатры, моторного возбуждения:
— Да ещё три дня назад домашние пирожки жевали!
Цезарь озадаченно отвалил челюсть и, в очередной раз внимательно оглядев нас, произнёс:
— А вы совсем не похожи на италийцев. Скажу даже, вы не похожи ни на одно племя, каковые мне довелось наблюдать в моих походах в Испанию, Галлию и Британику. Или я чего-то не понимаю?
Серёга было вознамерился вновь заговорить, но сидевший рядом Джон своевременно пихнул болтуна в печень, а я, воспользовавшись заминкой, быстро проговорил:
— Всё правильно! Просто наш друг ещё не совсем оправился после того, как в Цирке ему столь великодушно была дарована жизнь… — тут я многозначительно притормозил, давая Цезарю прекрасную возможность принести официальные извинения и подтвердить наш дипломатический иммунитет, но недоделанный макаронник лишь одобрительно улыбался и кивал, отчего мне пришлось продолжить несолоно хлебавши: — … И потому в его словах прозвучало не то, что он хотел сказать. А сказать он хотел следующее: путешествие наше началось так далеко и так давно, что наша память не сохранила более точных сведений… — после столь лихо закрученного ответа я позволил себе доброжелательно улыбнуться.
Цезарь не остался в долгу и улыбнулся ещё шире. Я улыбнулся из-за всех сил, но тут же напоролся на уж совсем грандиозную улыбку. Ответить достойно мне уже не хватало природных способностей; я с надеждою посмотрел на коллег. Те мигом сориентировались, и в Цезаря ударил целый залп улыбок, ухмылок и тому подобных гримас, подтверждавших наши совершенно дружеские намерения. С особенным блеском отстрелялся Серёга, умудрившийся поймать солнечный луч полированной фиксой и запустить зайчик Цезарю прямо в глаз.
Цезарь ошарашено зажмурился, отодвинулся осторожно вбок и, словно бы невзначай, спросил:
— Кстати, насчёт цирковых игр, как вам сегодня понравилось?
Серёга вмиг поскучнел, сморщился гадко и пробормотал:
— Да шёл бы ты…!
— О, конечно, конечно! — заторопился я высказаться погромче, здраво рассудив, что Цезарю совсем необязательно знакомиться с некоторыми пожеланиями возможных аспектов своего жизненного пути.
— Я очень рад! — убедительно сказал Цезарь и в самом деле очень обрадовался.
Затем он скучающе поглядел в сад и, как бы безо всякой задней мысли, поинтересовался:
— А вы случайно не заметили, вроде что-то гремело всё во время игр?
— Именно гремело. И даже молнии были, — ответил я с непроницаемым как японская маска лицом, что, к сожалению, никак нельзя было сказать о коллегах, вмиг приосанившихся и как один поправивших вооружение.
Цезарь внимательно изучил их кульбиты и уже с некоторой настороженностью спросил:
— А не находите ли вы, что эти громы как-то связаны с телесными повреждениями, нанесёнными гладиаторам, львам и прочей живности?
Я подумал и глубокомысленно молвил:
— Отчего же…
Цезарь подобрался как боксёр на ринге — его напряжение передалось псу, заворчавшему утробно — и вкрадчиво спросил:
— А не имеют ли отношение к смертоносному грому вот эти заковыристые штуки?… — и потянулся к лежавшему на коленях у Серёги шмайссеру.
Серёга мигом спрятал автомат за спину и набычился недобро. Цезарь отдёрнул руку и отвалился на спинку кресла.
Но тут Раис, напрочь позабыв об уговоре блюсти секреты, гордо брякнул:
— А как же!…
Цезарь помолчал, а потом просительно произнёс:
— А не могли бы вы мне показать, как эти громы гремят…
Мы с коллегами перекрёстно переглянулись; большинство мимически проголосовало за положительный ответ.
— Отчего ж не показать, — с ленцой сказал Джон. — Боба, покажи…
Боба пожал плечами, встал, подошёл к балюстраде и осмотрелся. Затем хмыкнул и, неопределённо ткнув пальцем в сад, спросил:
— Юльевич, тебе вон та ваза нужна?
Цезарь посмотрел в указанном направлении и осторожно ответил:
— Да нет…
— Ну тогда смотри…
Боба вскинул пулемёт, прицелился и выпустил короткую очередь. Каменная ваза разлетелась вдребезги.
От грохота выстрелов Цезарь подпрыгнул и заметно побледнел; потомок Цербера взвизгнул и кинулся прятаться под кресло.
Немного погодя на террасу, стуча сапогами, влетело несколько легионеров с обнажёнными мечами. Увидев своего патрона живым и невредимым, они остановились, не зная: чего делать.
Джон небрежно указал на вояк и наставительно сказал:
— Вот если таких в рядок поставить штук десять, так одним… э-э… громом насквозь можно всех и прошибить, — при этом бессовестно преувеличив технические характеристики нашего вооружения.
Цезарь задумчиво посмотрел на легионеров, а потом, спохватившись, махнул им:
— Идите, идите себе…
Служивые, топоча и оглядываясь, ушли.
— А как эти штуки работают? — с некоторой опаской поинтересовался Цезарь.
— А знать это тебе ни к чему, — строго сказал приободрившийся Лёлик и даже погрозил пальцем.
Джон одобрительно кивнул и проинформировал:
— Всё равно кроме нас никто ими управлять не может.
Раис самодовольно надул щёки и заявил, подведя теоретическую базу:
— Нам их боги нашенские вручили в личное пользование!… — подумал и добавил значительно: — За особые заслуги!
Боба побаюкал пулемёт в руках и строго подвёл итог:
— Так что даже трогать не моги!
Цезарь задумался, глядя украдкой на наше стрелковое оружие, а потом спросил осторожно:
— А чего будет?…
— Амбец! — сурово предрёк Джон.
— Чего? — придурковато переспросил Цезарь.
— Кранты! — крикнул ему как глухому Лёлик.
— Не понял… — растерянно ухмыльнулся Цезарь.
— Полный песец! — весело посулил Серёга.
Цезарь недоумённо пожал плечами.
— Короче, божья кара на весь римский народ на вечные времена, — развёрнуто доложил я.
— Ага… — пробормотал Цезарь и задумчиво опустил веки.
Затем зыркнул на нас разгоревшимся взором и совершенно бессовестно польстил:
— Наверное, вы могучие и непобедимые воины!…
— Да уж! — не выдержал Раис, напыжившись индюком. — В случае чего любое войско или там целый легион одной левой могём!…
— Неужели можете… то есть могёте?! — Цезарь в восторге аж хлопнул себя по ляжкам.
— Могём! — солидно подтвердил Раис.
Цезарь восхищённо потряс головой, пару раз закатил глаза и сладко поцокал языком; потом, решив, видно, что восторгов достаточно, задумался, почесал лысину, а затем деловито осведомился:
— А как вы вообще относитесь к военным походам? Ать-два, понимаете, свежий воздух, новые впечатления, немножко посражался, победил и н