и обстоятельствами. И личности эти поочередно вылезают наружу, чтобы справляться с жизненными трудностями. Словно обученные псы: этот — охотничий, этот — санки возить, а этот — наркотики искать или глотки рвать. Сам же человек, их законный хозяин, должен тщательно следить, чтобы конкретный пес вылезал из будки исключительно в нужное время. Это была игра, которую Геннадий вел сам с собой. Увлекательная игра. Рискованная. Но подполковник считал, что может себе позволить любые «шизофренические» игры, поскольку психика у него была — железобетонная. Он готов был дать подписку, что физически не способен «поехать крышей». И полсотни лучших в стране врачей и психологов поставили бы под его подписью свои закорючки. Тем не менее, когда требовалось «сменить правила игры», подполковник Черепанов «спускал с поводка» соответствующую личность, и эта личность решала возникшие проблемы. А сам ее хозяин стоял в сторонке и наблюдал. Спокойно и сосредоточенно. Готовый в любой момент «перехватить управление».
Поэтому, если возникала необходимость убивать, Черепанов убивал. Но если была возможность не убивать, подполковник ее использовал.
В данном случае — передоверив «зачистку территории» своему другу Гонорию Плавту, для которого отправлять вражеских солдат в лучший мир было так же естественно, как помочиться с горки.
Избавив вандалов от лишних вещей, кентурион по очереди перекинул их через борт — в руки Геннадия, который предал тела неторопливому течению реки.
Скрипнул и пополз вверх рей, увлекая за собой тяжелый квадратный парус.
«Черт, — подумал Черепанов, — могут услышать…»
Не услышали. Геннадий полоснул ножом по канатам, закрепленным на берегу, и перемахнул через борт. Темный парус над головой наполнился ветром. Плавт на корме уже взялся за рукоять рулевого весла и уверенно направил лодку прочь от берега. Минута — и береговой откос поглотила темнота, только тусклый свет догорающего костра еще некоторое время служил ориентиром. Пока и его не поглотила ночь.
Побег удался.
Глава двадцать восьмая,в которой выясняется, что рикс Дидогал не любит, когда его кидают
На рассвете они миновали изобилующее мелями устье и выплыли на настоящий водный простор. Дунай. Теперь Черепанов узнал эту реку. Собственно, мог и раньше вспомнить, потому что по-английски Дунай и в его мире назывался Danuby. И видел его Геннадий неоднократно, поскольку бывал и в Чехии, и в Словакии, и в Венгрии. Сейчас подполковнику иногда чудилось, будто он узнает знакомые берега.
— Мы спустимся пониже, — сказал Плавт. — К Понту[40], к Мезии[41]. А то здесь по обе стороны варварские поселения. Правобережным мы платим: якобы за охрану наших границ. Но… — римлянин усмехнулся, — варвары и есть варвары. Мы спустимся ниже, там уже наши. Высадимся и станем искать Максимина…
Ветер спал. Тяжелую лодку медленно влекло вниз по течению. Вставало солнце…
— А я уж подумал: ты готов служить этому рыжему вандалу, — сказал Черепанов. — Ты так с ним торговался из-за золота…
Гонорий рассмеялся, поскреб подбородок.
— Оброс, — пробормотал он. — Не люблю.
Достал нож, выправил кромку точильным камнем и принялся соскребать щетину со щек.
— Если бы я не торговался, он бы мне не поверил, — пояснил кентурион. — Да и золото нам не помешает. Неужели ты впрямь подумал, что я могу предать мой Рим?
— Ну… — Геннадий смутился, что с ним в последние двадцать лет бывало редко. — Я не знаю ваших обычаев.
— Обычаи наши просты, — сказал Плавт («хр-рс — хр-рс» — прошуршало лезвие, соскабливая щетину). — Есть Римский Мир. Миропорядок. Цивилизация. Все остальное должно ему служить. Только так.
— Ты уверен?
— Да. И ты должен быть в этом уверен, если хочешь служить Риму. Ты хочешь?
Вопрос был задан прямо и требовал такого же прямого ответа.
— А разве у меня есть выбор?
— Выбор всегда есть. — Гонорий плеснул на ладонь немного вина из кожаной фляжки, снятой с убитого вандала, размазал по лицу. — Хочешь? — Он протянул Черепанову нож.
— Не сейчас. — У него не было сейчас желания бриться. Тем более тупым ножом вместо привычного «жиллет-слалом-плюс».
— Рим — это все. Но что есть Рим? — Вопрос был риторический. — Рим есть сила. А сила Рима (толстый грязный палец назидательно воздет вверх) в непобедимых орлах римских легионов. Золотой орел на древке аквилы[42], друг мой Геннадий, это великий символ Рима. Для легионера его орел выше Юпитера и Олимпа и всяко важнее болтунов из сената. Римские орлы хранят величие Рима. Они рождают Августов. Армия Рима — это и есть Рим.
— А как же законы, народ, культура?
— Все это есть, потому что есть мы. Ты видел варваров. Что для них культура? Что для них наши боги, наши обычаи и законы? Свиньям ни к чему умелые повара. Свиньям все равно, что жрать. Что помои, что фаршированные финики. И чтобы свиньи не лезли в триклиний[43], у входа должен стоять слуга с палкой. Служить римскому орлу — высочайшая честь, друг мой! И ты, я уверен, вполне достоин этой чести. Ты увидишь, ты почувствуешь… Эх, Череп! Когда я сейчас вспоминаю, как сверкает на солнце орел моего легиона, как стоят мои воины: плечо к плечу, щит к щиту, кентурия к кентурии…
Геннадий увидел, как по свежевыбритой кирпичного цвета щеке кентуриона сползла прозрачная слезинка…
— Это такое счастье, Череп, — пробормотал Плавт. — Это лучше сирийской куртизанки, лучше самых изысканных деликатесов…
— Я понимаю, — мягко проговорил Черепанов. — Я понимаю тебя. И уважаю твои чувства. Но взгляни на берег: мне кажется, там кое-кто знакомый.
Плавт моментально обернулся:
— Клянусь тестикулами Марса — вандалы! Наши вандалы!
Именно так.
Вдоль берега, обгоняя медленно плывущую лодку, скакала цепочка всадников. И в одном из них без труда угадывался рыжий вождь Дидогал. До берега было метров триста, но рыжего Геннадий узнал бы и за километр — по сверкающей кирасе и огненной гриве.
Он что-то кричал сердито, но слова съедало расстояние.
Плавт помахал ему рукой, потом изобразил руками, как перерезают горло. При этом он выпустил рулевое весло, и лодку тут же повернуло боком. Ничего худого, впрочем, не произошло. Как несло их течение, так и продолжало нести. Ветра не было, и парус обвис тряпкой.
Всадники помчались берегом дальше и вскоре пропали за очередной излучиной. Только человек десять продолжали неспешно двигаться вровень с лодкой.
— Может, за весла — и к тому берегу? — предложил Геннадий.
— А-а-а… — римлянин махнул рукой. — Ничего они нам не сделают. Руки коротки — дотянуться.
Так они и плыли — с береговыми сопровождающими. Ветра все не было, но это было не важно. Километра три-четыре в час они делали. Вполне достаточно.
Черепанов поспал немного, потом сменил у руля Гонория, чтобы и тот подремал. Но римлянин спать не стал. Занялся изучением военных трофеев. Оружие было неплохое. И еды в рундуках на корме было достаточно. А вот денег было маловато. Дюжины две монет разного достоинства, но все мелких. Немного рубленого серебра. Золота не было совсем. Плавт ворчал недовольно: жалел о потере того, что взяли на квеманском капище. Не маячь на правом берегу вандалы, он непременно начал бы подбивать Черепанова высадиться и забрать спрятанное в лесу имущество.
Спокойная жизнь кончилась, когда река сделала очередной поворот. Дунай за излучиной сузился примерно до полукилометра, и течение усилилось. Это само по себе было бы неплохо. Плохо то, что впереди, примерно в паре километров ниже по течению, обнаружился городок с пристанью. И от этой пристани как раз отчаливали две крохотные лодочки, полные людей. Крохотными, впрочем, их делало исключительно расстояние. На самом деле они ничуть не уступали размерами той, на которой плыли друзья. Но в отличие от их посудины, послушно влекомой рекой, эти суденышки щетинились несколькими парами весел и уверенно разворачивались против течения.
— Плавт, подъем! — гаркнул Черепанов. — У нас проблемы!
Римлянин вскочил, глянул и сразу сообразил, чем пахнет.
Пока Геннадий без особого успеха пытался развернуть тяжелую неуклюжую посудину к правому берегу, римлянин освободил конец, и рей соскользнул вниз, опуская бесполезный парус.
Лодку продолжало нести вниз, неуклонно приближая к судам, выгребающим вверх по течению. Похожие издали на черных многоногих жуков, они упорно, хоть и довольно медленно, ползли вверх по реке.
Гонорий закрепил в ременных уключинах пару здоровенных весел.
— Брось! — крикнул он Геннадию, пытавшемуся как-нибудь закрепить руль. — Орк с ним! Взялись!
Они разом вскинули весла. Лодка неуклюже развернулась.
— И… раз! И… раз!
Весла оказались крайне неудобными. Тем более одной пары для их посудины было явно мало. Римлянин и подполковник минут пять упирались изо всех сил, взмокли, но сильное течение неуклонно сносило их обратно на стрежень. Вдобавок природа отпустила очередную шутку: подул ветер. И подул, разумеется, от правого берега, что вообще свело на нет все усилия.
— Брось, — пропыхтел Гонорий, забрасывая свое весло на борт. — Бесполезно.
— Согласен. — Черепанов последовал его примеру. — Будем драться? Или попробуем вплавь?
— Не выйдет, — буркнул римлянин. — На кораблях нас в момент достанут. Утопят, как щенят. Нет уж! Если мне суждено подохнуть, то я хочу прихватить с собой за компанию пяток варваров.
Кентурион натянул через голову кожаный, с железными нашивками «жилет», принадлежавший одному из покойных вандалов. Черепанов сделал то же самое. Хорошо, что «броник» был не цельный, а со шнуровкой на боках: прежний хозяин был на пару размеров мельче Геннадия.
Лодки противника приближались. Уже можно было различить отдельные лица: разумеется, на носу первой балансировал старый знакомец Дидогал в сверкающей золотом кирасе. Стало слышно и слаженное уханье гребцов. Четыре пары весел — по два гребца на каждое — уверенно толкали вандальские корабли вперед.