— Мы договорились встретиться за штабным шатром у повозок. Все у нас шло хорошо, но тут вдруг вокруг поднялась кутерьма. Шум, крики и все такое. Мы, может быть, и продолжили бы, но ее кликнула госпожа, и… и она убежала.
— Надо было чуть задержаться и все закончить, — заметил Макрон.
— Для этого уже не было времени, — сказал Катон с сожалением. — Она убежала, и мы даже не успели условиться о новой встрече. Которая теперь неизвестно когда состоится: я ведь тут, а она — увы! — там.
— Не дрейфь, парень. Я уверен, она прибережет для тебя свои ласки.
— Надеюсь, что так, командир.
— Значит, ты находился там, когда принялись ловить вора? Ты видел что-нибудь?
— Ничего, командир. Когда началась кутерьма, я тут же смылся оттуда и, прибежав к нам, завалился в постель.
— Похоже, ты пропустил всю забаву.
— Да, командир. Пропустил, командир.
Катон нарочито вздохнул, впрочем вздох все равно получился искренним. Макрон от души посочувствовал пареньку.
— Давай отвлечемся и поглядим, как у меня продвигается со словами, — сказал он, и вправду желая развлечь дурачка. — Ты называешь слово, а я произношу его по буквам. Идет?
— Да, командир. Попробуем, командир.
Экзаменовка пошла. Задания были достаточно сложные, но Макрон, запинаясь, пыхтя, с честью с ними справлялся. Продравшись через такие дебри, как «крепостной вал», «часовой» и «метательное копье», он облегченно вздохнул, а Катон вновь погрузился в раздумья. Если часовой оправится от ранения, кольцо расследования начнет смыкаться. Можно не сомневаться, что оно очень скоро сомкнется, и что тогда? Пытки? Пытки, невыносимые страдания, самооговор, унизительная смерть перед строем. Правда, если с Лавинией все в порядке, она наверняка подтвердит, что он мало в чем виноват, если только… Он вновь сбился с шага, ибо мысль была неприятной. Если только она не побоится впутываться в столь опасное дело. А что сделает Флавия? В конце концов, все с ее попустительства и пошло. Она ему — друг, но притом и супруга легата. И совсем не исключено, что супруга легата возьмет сторону своей служанки. Ровно по тем же соображениям, что и та. А он шагает тут и не знает, как все там развивается — у него за спиной.
— Катон?
Он вздрогнул:
— Да, командир?
— Этот человек, которого нам нужно встретить…
— Нарцисс?
— Тише, — буркнул Макрон. — Ребятам, что сзади, не положено знать его имя.
— Прошу прощения, командир. Так что же ты хочешь спросить?
— Тебе доводилось встречать его во дворце?
— Да, командир. Он был близким другом отца или, по крайней мере, считался таким. Пока не взлетел много выше.
— Расскажи мне о нем, — попросил Макрон и пояснил, заметив вопрос на лице своего оптиона: — Я хочу знать, каков он, чтобы не дать маху при встрече. Ну там, не разозлить его из-за какой-нибудь ерунды. Как-никак он дружок императора, понимаешь? Нет, не то что бы я боялся его или решил к нему подольститься, ты ведь знаешь, такая хрень не по мне. Просто мне хочется, чтобы он, находясь на нашем попечении, был всем доволен. Думаю, нам это вовсе не повредит.
Катон задумался. Задача была непростая. О Нарциссе он знал очень много нелестного, но понимал, что распространяться об этом нельзя. А его холодность к отцу в последние годы не оставляла сомнений, что никакое приятельство прежнего времени не позволяет рассчитывать чьим-то там отпрыскам даже на тень покровительства со стороны столь влиятельного лица. И то сказать, ведь к его мнению прислушивается сам император. Чуть ли не больше, чем к мнению Мессалины, своей беспутной и амбициозной жены.
— Ну?
— Это — большой человек. Я хочу сказать, весьма выдающийся. Правда, со стороны он может показаться несколько высокомерным и замкнутым, но лишь потому, что несет на своих плечах слишком тяжкое бремя. Раньше рабы во дворце говорили, что у него больше мозгов, чем у всех. — Катон помолчал. — Короче, уважать его можно, — подытожил он и умолк, не вполне уверенный в справедливости своего заключения.
— Что ж, все это прекрасно, да только не то. Я хочу знать, можно ли мне с ним поладить?
— Поладить?
— Ну да, я имею в виду, свойский ли он малый? Любит ли выпить, ценит ли шутки? Я, например, нашел бы чем его позабавить.
— Нет, командир. Он не поймет. Не пытайся развлечь его, ладно? — Катон передернулся, представив, как покоробят утонченного сибарита грубые шуточки на солдатский манер. — Оставайся собой, командир. Просто делай, что должен. А когда вам придется общаться, побольше молчи.
Глава 25
Флавия сидела за складным рабочим столом своего отлучившегося куда-то супруга. Из соседнего отсека доносился смех Тита, с визгом отбивавшегося от пытавшейся накормить его завтраком няньки. Время катастрофически уходило, и как-то, хотя бы урывками, надо было наверстывать то, что не успелось на Рейне. Теперь она набрасывала послание дальнему родственнику, командиру кавалерийского подразделения, с которым рассчитывала увидеться по прибытии в Гесориакум, а на очереди у нее были письма римским друзьям, тем, кого следовало уведомить о своем возвращении. Также имелась настоятельная потребность черкнуть пару строк управляющим дома на холме Квиринал и виллы в Кампании. И городской особняк, и усадьба должны быть готовы к приезду хозяйки. Впрочем, все перечисленное не требовало особых усилий, кроме того, чем она занималась прямо сейчас. Часто обмакивая в чернила кончик пера, Флавия продолжала писать, останавливаясь порой, чтобы скопировать тот или иной фрагмент развернутой перед ней карты.
Через какое-то время с улицы донеслись голоса, и ей едва удалось спрятать свою работу под ворохом других документов. В палатку размашистым шагом вошел Веспасиан. Флавия улыбнулась и, отложив стило, поднялась, чтобы поцеловать мужа.
— Боюсь, дорогая, тебе придется прерваться, — сказал тот с нотками извинения в голосе. — Даже жене легата не позволено задерживать легион.
— Но разве ты не позволишь мне хотя бы прийти в себя после суматохи прошедшей ночи?
— Прийти в себя… от чего? Это армия, солдаты спят мало.
— Я не служу в армии, — возразила Флавия.
— Нет, но ты делишь с ней ложе.
— Солдафон! — Флавия нахмурилась. — И почему я не вышла за какого-нибудь толстячка, отставного сенатора, лелеющего свои виноградники возле столицы? Что мне за интерес прозябать в глуши с человеком, искренне ставящим превыше всех радостей жизни свой воинский долг?
— Я тебя сюда не тянул, — сказал негромко Веспасиан.
Флавия взяла лицо мужа в ладони, заглянула в самую глубину его глаз:
— Я же шучу, дурачок. Я старомодна и вышла замуж по любви, а не по расчету.
— Но ты могла сделать лучшую партию.
— Нет, не могла. — Флавия поцеловала его. — Тебя ждет величие. Такое, о каком ты и не мечтаешь. Это я твердо могу тебе обещать.
— Это пустой разговор, Флавия. Пожалуйста, замолчи. В последнее время о таких вещах стало опасно не только говорить, но и думать.
Флавия вновь заглянула мужу в глаза. И улыбнулась:
— Конечно-конечно. Ты прав, как всегда. Я буду осторожна в речах. Но помяни мое слово, ты войдешь в историю. И вовсе не как военачальник, командовавший каким-то там легионом. Тебе просто надо переступить через свою республиканскую скромность. Стать чуточку амбициозней, и все.
— Может быть. — Веспасиан пожал плечами. — Но всякого рода амбиции — это дело неопределенного будущего, а в настоящем, думаю, мне сильно повезет, если я удержусь на своем теперешнем месте.
— Почему, дорогой? Что случилось?
— Этот ночной инцидент…
— Пожар?
— Не сам пожар, а тот, кто его устроил. Вор. Он похитил нечто весьма ценное. То, что Нарцисс вменил мне держать в секрете. Как только этот вольноотпущенник дознается о пропаже, моей военной карьере придет конец.
— Пусть что-то украдено, но твоей вины в этом нет, — возразила Флавия. — Он не может сместить тебя только за это.
— Может. И еще как. Он будет вынужден так поступить.
— Почему? Неужели пропавшее имеет такое значение?
Веспасиан позволил себе слегка улыбнуться:
— Имеет или не имеет, особой разницы нет. Есть правила, каким все должны подчиняться.
— Правда? — обеспокоенно спросила Флавия. — В таком случае, когда мы прибудем в Гесориакум, позволь мне поговорить с этим человеком. Он был когда-то моим добрым другом. Еще во дворце, в прежние времена.
— Я предпочел бы пока не планировать ничего. Мы не в Гесориакуме, расследование ведется. Есть вероятность, что счастье нам улыбнется и мы все же отыщем и вора, и документ.
— Как часовой?
— Плох. Хирург говорит, что он потерял много крови. Марш для него — очень тяжкое испытание. Любой переход может оказаться последним.
— Тогда, если он доживет до Дурокорторума, почему бы его там не оставить? Пусть поправляется, раненый армии только обуза. А здоровый боец всегда найдет способ нагнать свой легион.
— Но он в этом случае останется без присмотра.
— Ну так оставь с ним Партенаса, он очень сведущий раб. Особенно в медицине. Ему удавалось поставить на ноги многих практически уже безнадежных больных.
— Ладно, — кивнул снисходительно Веспасиан. — До городка раненого понесут на носилках, это получше, чем трястись в санитарной повозке. А последующий покой, думаю, даст ему шанс. Ну, хорошо, а теперь ты, надеюсь, распорядишься о немедленной упаковке вещей?
— Безусловно, мой повелитель.
— Вот и прекрасно! Да, кстати. — Веспасиан пошарил за пазухой. — Скажи, тебе это знакомо?
— Дай-ка взглянуть. — Флавия бросила взгляд на ладонь мужа и утвердительно покивала. — Да. Это наголовная лента Лавинии. Откуда она у тебя?
— Я нашел ее здесь, на одной из кушеток. Странно, ты не находишь?
— Что же тут странного?
— Вечером ее не было. А Лавинии решительно нечего делать в штабном отсеке шатра. Ты не знаешь, чего ради она могла бы сюда заявиться?
— С чего бы? Ты здесь командуешь, а не я.