нем, ему назначалось свидание за палаткой легата. Территория, на которой находился штабной городок, была ограждена натянутой веревкой, вдоль которой, по периметру, прохаживались часовые. Катон подождал, пока они, поравнявшись, разошлись в противоположные стороны, поднырнул под веревку и принялся петлять между темными повозками и парусиновыми палатками, пока не наткнулся на кожаный плотный покров.
Именно здесь ему было велено ждать, однако никто его почему-то не встретил. Катон замер, вслушиваясь в окружающую тишину и досадуя на слишком громкое биение своего сердца. Из темноты не доносилось ни звука. Может быть, девушка побоялась прийти? Или передумала? Или ей срочно что-нибудь поручили? Неожиданно кто-то схватил его за плечо, и Катон подскочил от испуга.
— Тсс! — прошептала Лавиния. — Быстрее, сюда!
Она потянула его за руку вниз — под колеса большой повозки.
— Что… — прошептал он, но Лавиния прижала руку к его губам. Ее тело, горячее и упругое, источало столь острый запах, что голова юноши пошла кругом.
— Кто тут? — прозвучал зычный голос. — А ну, выходи.
Катон затих, одновременно и напуганный, и возбужденный. В паху его волнами разливалось тепло.
— В чем дело? — послышался другой голос.
— По-моему, тут кто-то есть.
Возле повозки появились ноги, обутые в крепкие сапоги, и древко копья. Через миг подошел и другой часовой.
— Видишь что-нибудь?
— Пока нет.
Катон ощупью нашел пальцы Лавинии и крепко сжал их, а свободной рукой привлек ее к себе. Она на долю мгновения напряглась, потом подалась к нему.
— Похоже, все тихо.
— Говорю тебе, я что-то слышал.
— Скорее всего, что-то стукнуло внутри шатра.
— А по-моему, нет.
Губы Катона скользнули по гладким, остро пахнущим волосам, потом по горячей щеке и нашли мягкие губы. Лавиния не просто ответила на поцелуй, трепещущий язычок ее проник в его рот. По телу юноши прошел жаркий озноб, отозвавшийся сладким еканьем в чреслах.
— Послушай, здесь никого нет, — раздраженно сказал второй часовой.
— Может, и нет.
— Ну так нечего тут и топтаться. Если какой-то воришка и подбирался к командирским вещам, то теперь он уже далеко. Давай забудем об этом.
Второй часовой двинулся прочь. Первый после короткой паузы неохотно последовал его примеру, ворчливо бубня себе что-то под нос.
А Катон под телегой изнывал от томления, какого он не испытывал никогда в жизни. Его правая рука медленно поползла к бедрам девушки, однако Лавиния свела колени.
— Нет! — прошептала она.
— Почему?
— Не здесь!
— А чем плохо здесь? — спросил он в отчаянии.
— Слишком холодно, неудобно. Хозяйка присмотрела местечко, где нас не потревожат. — Девушка крепко сжала его руку. — Пойдем.
— Госпожа Флавия? — изумился Катон.
— Тсс!
Лавиния потащила его за собой. Выбравшись из-под повозки, они постояли какое-то время и, убедившись, что все спокойно, скользнули к шатру. Ловко управившись со шнуровкой, девушка приподняла полог, пропуская своего спутника внутрь. Там царил непроглядный мрак, но Лавиния, видимо, хорошо знала дорогу. Катон споткнулся, ступая на деревянный настил.
— Прости, — прошептал он. — Куда ты ведешь меня?
— В самое укромное место, какое мы смогли отыскать.
— Мы?
— Госпожа и я. Идем же.
Они прокрались по длинному узкому коридору вдоль навесных, накрепко зашнурованных стен и вышли в просторной зал, где смутно темнели очертания большого стола. С легким смешком Лавиния толкнула Катона на мягкий диванчик и, когда тот упал, прилегла рядом с ним. Губы их тут же слились в поцелуе. Катон, прижимая очаровательную плутовку к себе, сдернул с ее головы ленту и провел ладонью по шелковистым, рассыпавшимся во все стороны волосам. Неожиданно Лавиния вскинулась и, оседлав своего пленника, села ему на живот, лукаво поблескивая глазами.
— Что ты делаешь? — удивился Катон.
— Тсс! Будь умным мальчиком, лежи спокойно. — Лавиния приложила пальчик к его губам, а другой рукой пошарила у себя за спиной и громко прыснула.
— Вижу, ты уже готов взять меня, да?
— Да, — задыхаясь, отозвался Катон.
— Ну, хорошо. Хотя я на сегодня ничего подобного не планировала. Тогда мне нужно кое о чем позаботиться.
— О чем?
— О том, чтобы у нас не завелись ребятишки.
— Неужели нельзя это сделать потом? — пробормотал Катон, судорожно лаская ее. — Пожалуйста. Не уходи.
— Типичный мужчина! — Лавиния мягко шлепнула его по рукам. — Все вы такие. Наслаждаетесь, а разбираться приходится нам. Мне вовсе не хочется оказаться на сносях.
— Я сдержусь и выйду пораньше, — смущенно пообещал Катон.
— Ну конечно! Все вы так говорите. Я-то могу себя контролировать, правда могу, но, когда доходит до дела, обо всем забываю! И куда, ответь, потом бедной девушке деться?
— Тогда иди, — сказал Катон, удивленный ее прямотой. — Но поскорей возвращайся.
— Успокойся. Я сейчас же вернусь.
Лавиния деловито спрыгнула с его груди, обожгла на прощание поцелуем и скрылась. Катон остался лежать с бурно бьющимся сердцем, ошеломленный шокирующим прикосновением девичьей руки к его паху. Ему захотелось, чтобы ее пальчики повторили свой экскурс, и так остро, что он открыл глаза и привстал на локте. Лавиния все не шла, и молодой человек принялся с любопытством озираться вокруг, ибо его зрение, уже привыкшее к темноте, позволяло ему что-то видеть.
Минуты текли, и Катон завздыхал, его стали одолевать мучительные сомнения. Что она может делать так долго? Или… (он в ужасе замер) она решила воспользоваться самым действенным средством против возможной беременности, то есть не приходить вообще? Одна мысль о подобном исходе свидания так его устрашила, что он поспешил выбросить ее из головы. И вдруг осознал, что в зале находится кто-то еще. Юноша встрепенулся, готовый окликнуть беглянку, однако шорохи доносились вовсе не со стороны спальных секций шатра.
Он замер, практически не дыша, напряг слух и всмотрелся во тьму. Возле главного входа в палатку, насторожено пригнувшись, застыла темная человеческая фигура.
Катон обомлел. Он страшно перепугался. Не за себя, за Лавинию, которая вот-вот должна была появиться. Вдруг незнакомцу вздумается наброситься на нее? Но девушка все еще где-то задерживалась, и из глубины личных покоев легата не доносилось ни звука.
Незнакомец бесшумно, с уверенным проворством кота двинулся к стоявшему в центре зала столу. Он был невысок, плотен, завернут в плащ с капюшоном, а в руке его безошибочно угадывался короткий воинский меч, тогда как все вооружение юноши составлял только кинжал, да и тот находился сейчас в ножнах, которые в результате возни своевольно забились под его левую ягодицу. Но, хвала небу, ночной гость не заметил Катона и даже был настолько любезен, что шагах в десяти от кушетки повернулся к нему спиной, потом присел и с очевидной натугой потянул на себя из-под стола какой-то громоздкий предмет. Тот заскрипел, незнакомец замер, после чего потянул снова, уже более осторожно. В два-три приема ему удалось-таки вытащить сундук наружу, и он, склонившись над ним, принялся возиться с замком.
Все это время Катон лежал неподвижно, умирая от страха.
Наконец замок, звякнув, подался. Незнакомец, откинув крышку, стал рыться внутри сундука, видимо, в поисках чего-то конкретного.
И тут Катон шестым чувством понял: еще миг, и ночной визитер обернется. А когда это случится, вряд ли стоит надеяться, что он не заметит распростертую на кушетке фигуру. Осознав это, юноша осторожно подсунул левую руку себе под бедро и взялся за теплую, впечатавшуюся в обивку диванчика рукоять, потом приподнялся, чтобы ослабить давление, и резко, даже чересчур резко, рванул кинжал из ножен. Лезвие лязгнуло, и незнакомец, мгновенно развернувшись, занес меч над головой. Однако от неожиданности он, видимо, позабыл первую заповедь пехотинца, что меч — не топор, и рубящий сильный удар не задел проворно отпрянувшего Катона.
Юноша ответил выпадом в нависшую над ним фигуру. Острие кинжала пронзило плащ и, кажется, плоть.
— Дерьмо! — прорычал, отскакивая назад, незнакомец.
Катон вслепую метнулся налево, к коридору, в котором скрылась Лавиния, но запнулся о табурет и покатился по полу, обдирая в кровь руки. Противник устремился за ним с явным намерением не повторить прежней ошибки. Катон ощутил боль в ноге и увидел, что меч идет ему в горло.
— На помощь! — крикнул он, забиваясь под стол. — Люди, на помощь!
— Заткнись, говнюк! — злобно прошипел незнакомец, и Катон так растерялся, что на миг потерял дар речи. Однако противник стал тыкать мечом в темноту, и он заорал пуще прежнего:
— На помощь! Скорей!
Из спальной части шатра донеслись сонные голоса, и Катон с облегчением услышал, что кто-то зовет охрану. Услышал это и злоумышленник, он выпрямился и завертел головой, очевидно высматривая пути к отступлению. Неожиданно полог главного входа очертили полоски света.
— Сейчас! Я иду! — закричал часовой.
Ночной вор, подскочив к пологу, замер. Кончик копья отвел кожаный клапан в сторону, и пляшущий свет горящего факела проник внутрь шатра. Часовой шагнул в проем, и скрывавшийся слева от него злоумышленник взмахнул мечом.
— Берегись! — крикнул Катон.
Часовой повернулся на звук, и тяжелое лезвие плашмя стукнуло его по затылку. Легионер с хриплым стоном упал на колени, потом повалился ничком. Взметнулись искры. Выпавший из его руки факел, прокатившись по деревянному полу, уткнулся в ворох карт, сбитых в борьбе со стола. Увидев спину бегущего похитителя, Катон без колебаний ринулся следом и вбежал в секцию, сплошь уставленную столами. Очевидно, это была канцелярия, не имевшая наружного выхода, но злодей его и не искал. Подскочив к боковине шатра, он полоснул по ней мечом и скрылся во мраке ночи. Катон сунулся было за ним, но в глаза ему бросились огни приближавшихся факелов, и он тут же отпрянул.
Снова вбежав в отделение для совещаний, юноша краем глаза увидел, что карты уже пылают, но ему было сейчас не до них, он лихорадочно размышлял, куда деться. В спальных покоях поднялась суматоха, и Катон бросился в противоположную сторону. Возле разделительной стенки он упал на пол и попытался подлезть под кожаную боковину. Она крепилась к полу крючком, отстегнув который беглец протиснулся в следующий отсек и пополз дальше, проминая ладонями и коленями землю. Судя по отсутствию какого-либо настила, это была кухня, и Катон быстро ее пересек, чтобы затем поднырнуть под очередную, но уже более или менее свободно висящую полосу мягкой кожи. И выкатился под свет звезд, безмятежно взирающих на него со сплошь залитого ночными чернилами неба.