— Он уже работает, — отрезал Веспасиан.
— Это хорошо, — кивнул Вителлий. — Потому что, если по какой-то причине все пойдет не так, как мы… как ты надеешься, мне даже не хочется думать о последствиях.
Веспасиан стиснул зубы, подавляя гнев и заставляя себя не поддаваться на провокацию. Вителлий, однако, решил воспользоваться моментом и разбередить больное место, сколько будет возможно.
— Конечно, — протянул он, — план был рискованный. Я-то понимаю, что на войне риск неизбежен, но вот в том, одобрят ли в Риме такую опасную игру, не уверен. Буду лишь надеяться на то, командир, что они поймут твои побудительные мотивы так же, как и я.
Веспасиан поднял руку.
— Думаю, так оно и будет, трибун. Ты ясно выразил свои чувства.
— Не уверен, — отозвался Вителлий так тихо, что слышать его мог лишь Веспасиан. — Не знаю, как тебе удалось, но ты еще пожалеешь о том, что лишил меня командования. Рано или поздно. Вот увидишь. Так что прости, если я не хочу, чтобы твой план удался.
Веспасиан взглянул на него с нескрываемым отвращением и презрением.
— Ты правда хочешь, чтобы операция провалилась?
— Конечно.
— А люди, которые там дерутся? Их жизни ничего для тебя не значат?
Вителлий пожал плечами.
— Всего какая-то тысяча римлян. Какое это может иметь для меня значение? На весах истории они ничто. Помнить, дорогой Веспасиан, будут лишь тех, кто эту историю вершит. Кем ты считаешь себя? Одним из толпы или вершителем судеб? — Он испытующе взглянул на префекта и усмехнулся. — То-то и оно. Так что не нужно морализировать насчет этих людей: они гибнут ради тебя, чтобы ты смог занять свое место в истории. Будь любезен не лукавить и признать свои мотивы такими, каковы они есть… командир.
Прежде чем Веспасиан нашелся с ответом, Вителлий отступил на шаг, вытянувшись, отсалютовал префекту, сопроводив это кривой улыбкой, и, повернувшись, спустился на палубу. Веспасиан проводил его ненавидящим взглядом. Настанет день, когда они сведут счеты, и лишь одному из них будет суждено увидеть следующий рассвет. Но даже когда Веспасиан, приняв для себя такое решение, вновь поднял глаза на поднимавшийся из-за мыса дым, в сердце его оставалась горечь — ведь насчет его амбиций Вителлий был совершенно прав. Ну что ж, решил Веспасиан, в награду за такую проницательность трибун будет назначен командовать отрядом, который первым высадится на берег.
— Наведи катапульту вон туда, — крикнул Макрон командиру расчета метательной машины, указывая на вражескую бирему, зашедшую сбоку и уже начавшую разворачиваться по направлению к ним.
К счастью, Телемах явно отдал приказ захватывать находящиеся в руках римлян корабли, а не поджигать или топить их, однако в голове Макрона промелькнула мысль о том, что вряд ли ему стоит так уж благодарить за это пиратского вожака, учитывая число врагов, сближавшихся с его сильно поредевшей командой.
Из пяти его кораблей держались три, сбившиеся вокруг второй пиратской триремы и пока отражавшие атаки, следовавшие со всех направлений. Одна либурна была взята на абордаж при решительном численном превосходстве атакующих, и всех ее защитников безжалостно перебили, а вторая загорелась в результате того, что жаровня, от которой воспламеняли зажигательные стрелы, опрокинулась при столкновении с вражеским судном. Стремительно разросшееся пламя быстро охватило оба судна, так что матросам и корабельным пехотинцам не оставалось ничего другого, кроме как попрыгать в воду и попытаться вплавь добраться до других римских кораблей. К несчастью для них, на воде находилось множество лодок, которые тут же устремились к спасавшимся римлянам. Пираты, одного за другим, поражали их копьями, отправляя ко дну.
Расчет катапульты развернул метательную машину, наведя ее на приближавшийся корабль, после чего оптион, произведя окончательное прицеливание, рванул пусковой рычаг и отскочил в сторону. С громким щелчком машина по низкой дуге отправила в сторону противника тяжеленное копье со стальным наконечником больше чем в локоть длиной. Все на борту, затаив дыхание, следили за полетом. Снаряд угодил в самую гущу собравшихся на носу корабля пиратов, пробивая доспехи и круша кости. Римляне, потрясая кулаками, разразились радостными криками.
— Хороший выстрел! — одобрительно произнес Макрон. — Ну что вы стоите, как вкопанные? Взяли прицел, так добавьте им еще!
Расчет бросился к рычагам и воротам ставить машину на боевой взвод, а Макрон поспешил на корму, взглянуть, как идет бой у другого конца триремы. Палуба была заляпана подсыхающей кровью, лекари хлопотали возле раненых римлян, лежавших кто где по обе стороны корабля, хотя Макрон отнюдь не был уверен в том, что такая забота имеет смысл. Если пираты возьмут верх, всех этих раненых все равно перережут без малейшего снисхождения. Возможно, тех примерно десятерых человек, которые занимались ранеными, лучше бы бросить на защиту пока еще уцелевших кораблей. Однако, пробежав мимо человека, зажимавшего руками живот, чтобы не дать вывалиться внутренностям, центурион вдруг увидел это в ином свете. Большинство из них умирали, и самое меньшее, чем обязаны были им уцелевшие, это хоть как-то облегчить уход в тень. Он обошел груду тел, громоздившуюся вокруг главной мачты, и поднялся на кормовую палубу.
Центурион Миниций находился там с группой стрелков, вооруженных захваченными в пиратской оружейной кладовой луками. Внимание всех было сосредоточено на лодках, пытавшихся атаковать корму стоявшей в сцепке биремы. Быстрый взгляд показал Макрону, что две лодки полны мертвых тел, утыканных оперенными стрелами. Те немногие, кто еще уцелел в третьей, сбились в тесную кучку, прикрываясь маленькими круглыми щитами.
— Отлично, — кивнул Макрон и повернулся туда, где пираты, перебросив на все ту же бирему мостки, пытались прорваться на ее палубу. Корабельная пехота пока сдерживала их напор, однако было ясно, что еще чуть-чуть, и тонкое заграждение сметут напором тел. Макрон мигом осознал угрозу.
— Миниций, глянь туда. Посмотри, что можно сделать!
— Есть, командир. Ребята, по тем, на мостках, — целься!
Запели тетивы, поток стрел хлестнул по тесной толпе атакующих, и те, как и надеялся Макрон, мигом позабыли об атаке и заметались, ища спасения. Одни прятались за бортовым ограждением, другие, скорчившись, прикрывались щитами.
Макрон кивнул: еще одна угроза миновала. Но он понимал, что каждый его успех позволяет лишь выиграть хоть немного времени, чтобы дать возможность подойти флоту. Сейчас он удивлялся, с чего ему приспичило вызваться на это дело добровольцем; ведь когда Веспасиан спросил, есть ли желающие возглавить атаку, он первый вскочил на ноги. Нет, то, что операция будет рискованной, было, конечно, понятно с самого начала, но столь самоубийственной Макрон ее себе не представлял. Подобные мысли вообще редко посещали его голову. Он просто отправлялся туда, где шел бой, и старался делать свое дело как можно лучше. До сих пор это помогало ему выживать. Но все хорошее рано или поздно приходит к концу, подумалось центуриону. Быть может, настал и его час.
Безусловно, ситуация оптимизма не внушала. Римляне были зажаты в гавани, окружены дюжиной пиратских галер, и вырваться из этого окружения шансов у них не было. Но даже при этом он еще сохранил половину своих людей, оборонявших палубы сцепленных вместе кораблей, и пока это им удавалось. Обороняться легче, чем наступать, а брать на абордаж вражеские суда римляне больше не пытались. Эта стадия операции для них целиком и полностью завершилась.
Макрон не без удовлетворения оглядел залив. Другая трирема погружалась в воду, на виду оставались только надстройки да языки пламени, все еще пожиравшего остатки упавшего с мачты паруса. В гавани полыхало еще шесть судов, а на двух подожженных кораблях пираты, высадившись, потушили пожар, хотя урон их оснастке был нанесен такой, что та нуждалась в многодневном ремонте. Половина пиратского флота была в той или иной степени выведена из строя, а те корабли и люди, которые уцелели, клюнув на наживку, не спасались бегством, а ожесточенно атаковали силы Макрона. Веспасиан по прибытии одолеет их с легкостью. План префекта осуществлялся успешно, хотя казалось, что Макрон и его соратники будут принесены в жертву этому успеху. Центурион уже отдал приказ командирам: если враг будет одолевать, поджигать свои суда и отводить людей на те, которые пока еще в руках римлян. Правда, подумал он с мрачной усмешкой, когда пираты прорвутся на наш последний корабль и он тоже будет подожжен, каждому придется спасаться, как кто может, за бортом. А лекарям, что хлопочут возле раненых, придется позаботиться, чтобы бедняги не достались ни пиратам, ни огню.
— Командир! Центурион Макрон! Командир!
Громкий зов перекрыл шум битвы, лязг оружия и стоны раненых, и Макрон обернулся на голос. Оптион, командовавший расчетом катапульты, махал руками, стараясь привлечь его внимание.
— В чем дело? — крикнул Макрон, но у него так пересохло горло, что получился лишь невнятный хрип. Он сплюнул, прокашлялся, приложил руки ко рту и крикнул снова:
— Что у тебя?
— Вон там, командир! Взгляни!
Оптион указывал в сторону мыса. С палубы центурион не видел ничего, кроме моря, однако пираты на своих кораблях тоже поворачивались туда, в сторону отрытого моря, а спустя несколько мгновений тишины над водой прокатились крики злобы и отчаяния. Нахмурившись, Макрон снова всмотрелся в море, уже понимая с радостью и надеждой, что́ увидели там враги.
И в этот миг из-за мыса появился нос боевого корабля, а следом — и его корпус, щетинящийся вспенивающими воду веслами. Над палубой высилась мачта с установленным под углом, наполненным ветром красным парусом. И там, в центре паруса, даже на таком расстоянии угадывался силуэт римского орла.
Глава тридцать девятая
Когда перед триремой открылась панорама залива, у Веспасиана потеплело на сердце. Макрон и его люди поработали на славу. Значительная часть пиратских судов была уничтожена или повреждена, а остальные сгрудились вокруг кучки кораблей, где еще шла ожесточенная битва. А значит, как понял префект, хотя бы часть отправленных им на это опасное задание людей еще цела. Он глубоко вздохнул и улыбнулся, чувствуя, как отпускает чувство вины за то, что Макрон и его люди были фактически принесены в жертву. Пираты тоже завидели его приближение и, прекратив атаковать корабли Макрона, разворачивались навстречу новой угрозе. Но по мере того как в залив входило все больше и больше римских боевых кораблей, их решимость к сопротивлению сходила на нет. Времени на то, чтобы организовать оборону, уже не было, и пиратам оставалось лишь с нарастающим ужасом смотреть на приближающиеся к ним галеры императорского флота. Большая часть охваченных паникой морских разбойников устремилась искать спасения на берегу, и лишь немногие командиры, поняв, в чем их единственный, хоть и слабый, шанс, направили свои суда римлянам навстречу, приказывая грести изо всех сил в надежде проскочить горловину и вырваться из гавани, пока ловушка не захлопнулась окончательно. Веспасиан указал на них одному из своих младших трибунов.