парня к Марцеллу. Сначала он отказывался говорить. Тогда префект вызвал следователей… — Микон сделал паузу и оглядел присутствующих офицеров. — Вам известно, как хорошо умеют они развязывать языки. Однако им понадобился почти час, чтобы сломать мальчишку. Его избили, прошлись каленым железом, а потом принесли долота. Один только взгляд на них заставил его сдаться. И все же, — задумчиво проговорил центурион Микон, — никогда не видел такой силы духа в подростке… или в рабе.
— Пожалуйста, продолжай, — вмешался Семпроний.
— Да, господин. Так вот, он сказал нам, что знает, где расположились мятежники, и что отведет нас туда, если Марцелл обещает вернуть его бывшему господину без новых пыток. Естественно, префект обещал ему это. После этого Марцелл созвал офицеров, угостил нас вином и сказал, что мы вернемся домой с триумфальной победой, гоня перед собой тысячи пленных рабов, а их предводитель в цепях будет влачиться следом за своими людьми.
На следующее утро он созвал все разъезды и приказал людям готовиться к ночному нападению на стан рабов. Центурион Альбин предложил ему отослать рапорт в Гортину, убеждая не торопиться с атакой, но Марцелл объявил, что куда проще вернуться в город вместе с пленниками после успешного нападения. Ничто не говорит так красноречиво, как успех — таковы были его слова. И мы выступили в горы, следуя указаниям мальчишки, привязанного к коню Марцелла. Поначалу все шло гладко… тропа была широкой, но когда стало смеркаться, а потом и темнеть, оказалось, что тропа сужается и становится все круче. Затем, после двух или трех часов пути, мы заметили неяркий свет на холме, расположенном в миле от нас. Это и был лагерь, как заверил нас мальчишка. Мы продолжили путь с большей осторожностью, Марцелл выслал вперед разведчиков. Какое-то время ничего плохого с ними не было, пока мы не оказались в полумиле от лагеря рабов. Тут один из разведчиков вернулся к нам с известием о том, что дорога пролегает по узкому ущелью, а потом круто взбирается на вершину холма. Марцелл усомнился и приказал колонне остановиться, чтобы снова допросить мальчишку. Тот был непреклонен, и утверждал, что попасть в лагерь можно только по этой тропе, если не считать обходной дороги, по которой в лагерь не придешь и к рассвету. Марцелл приказал нам идти вперед.
Ущелье оказалось очень узким, шагов двадцать шириной, стены его были крутыми, слишком крутыми, чтобы по ним можно было залезть наверх, и мы старались двигаться как можно тише, ибо звуки нашего движения гуляли по нему вдоль и поперек. Когда голова колонны уже начинала выходить на открытое место, вверху над нами на кромках скал вдруг загорелись огни. В руках рабов оказались облитые маслом вязанки хвороста, которые они поджигали и бросали на нас.
Микон снова умолк, вспоминая ужасы вчерашней ночи.
— Огонь был повсюду, вязанки рассыпались искрами вокруг нас. Кони, обезумев, бросались друг на друга, топтали пехоту. Огни осветили нас, и враги — то есть рабы — начали скатывать на нас камни… камни и бревна, в которые они вогнали железные шипы и крючья. Это была чисто мясорубка, господин. Марцелл погиб одним из первых, но все же успел достать меч и перерезать глотку мальчишке. Это было ужасно. Когда все случилось, парень остановился и разразился смехом. Прежде чем умереть, он плюнул в лицо Марцеллу. А мгновение спустя префекта раздавило бревно. Погиб на месте. Командира не стало, и некоторые из нас бросились вперед, к выходу из ловушки. Остальные повернули назад, третьи пытались укрыться от камней под скалами.
— И что ты предпринял? — спросил Макрон.
— Повернул назад, — признался центурион Микон. — Что мне еще оставалось делать? Я созвал всех своих уцелевших людей, и мы повернули назад через колонну тем путем, которым приехали в это место. Но рабы уже успели завалить путь, и ехать было некуда. Некоторые из солдат пытались расчистить завал, однако у рабов по обеим сторонам оврага были выставлены пращники, так что наши люди гибли как мухи. Однако они освободили проезд, и я повел по нему своих людей. — Микон украдкой посмотрел на остальных офицеров. — Мы поскакали к пращникам, чтобы дать всем остальным возможность расчистить баррикаду и вырваться из западни. Однако тут как из-под земли появились копейщики. Они лежали за пращниками, и когда мы помчались вперед, пращники бросились врассыпную, а мы оказались перед самыми остриями. После того как погиб последний из моих людей, я повернул назад и по тропе поскакал к равнине, прорвавшись по пути через горстку рабов, преграждавших путь к отступлению. Я не останавливался, пока не отъехал от ущелья на внушительную часть мили. Тогда я осадил коня, оглянулся и увидел полыхавшее в расщелине пламя. Гулявшие между скал крики и вопли наших людей до сих пор звучат в моих ушах. Копейщики рабов перекрыли путь к отступлению и перебили всех наших людей, пытавшихся вырваться из ловушки.
Центурион Микон поник головой.
— У наших людей не оставалось и полшанса, господин. И я не знал, что делать… возвращаться ли назад, в бой, или выполнить свой долг и явиться сюда с донесением.
— Итак, ты решил спасать свою шкуру, — фыркнул Макрон. — Вместо того чтобы ринуться на помощь погибающим друзьям. Типичное поведение засранца-ауксилария…
Катон склонился вперед:
— Ничего другого центурион Микон сделать не мог.
— Он мог погибнуть, как подобает солдату, а не бежать, поджав хвост, словно пес от плети, бросив своих солдат на смерть.
— Тогда кто доставил бы нам эту весть?
Макрон втянул воздух сквозь зубы. В легионах существовала нерушимая и прочная, как камень, традиция, требовавшая, чтобы центурион не отступал в бою ни на шаг. Очевидно, в когортах царили более вольные нормы.
— Ну, он наверняка мог найти кого-то и послать с донесением…
Семпроний постучал пальцем по доске.
— Довольно! Подобный разговор никуда нас не приведет. Вопрос состоит в том, что нам теперь делать? Этот разгром в корне переменил все соотношение сил. Марцелл увел с собой наших лучших людей и бездарно погубил их. Теперь мы располагаем несколькими небольшими подразделениями на севере острова, Десятой Македонской и когортой в Матале. Сколько всего наберется? В лучшем случае шесть сотен. — Семпроний покачал головой. — Владыки Тартара, каким образом эти ничтожные рабы сумели победить нас? Как могли они победить обученных солдат? Я недооценил и этих рабов, и этого их вожака-гладиатора.
Помалкивая, Катон пытался справиться с охватившим его гневом и негодованием. Вина за неправильную оценку положения, за недооценку его серьезности лежала на самом сенаторе. Они с Макроном представляли себе всю тяжесть ситуации, однако Семпроний пренебрег их опасениями. Соблазнительно было немедленно найти виноватого, однако теперь было не время для разборок. Любые разногласия между ними, людьми, распоряжавшимися в провинции, способны сделать опасную ситуацию еще хуже.
— Итак, — продолжил Семпроний, посмотрев на Макрона и Катона, — вы располагаете практическим боевым опытом. Что мы должны делать?
— Что мы можем сделать? — холодным тоном переспросил Макрон. — Мы оказались в меньшинстве, нас перехитрили и отвесили добрый пинок. Ничего лучшего, чем послать за помощью и затвориться в городе до ее прибытия, я не вижу.
Предложение явно не понравилось Семпронию, и он повернулся к Катону.
— А ты как считаешь?
— Макрон прав, господин. При таком количестве войск у нас нет другого выхода. Будет безумием с оставшимися силами выступать против рабов. Следует оборонять Гортину.
— Оборонять? — Семпроний поднял брови. — Но как? Землетрясение проделало в городской стене два-три десятка брешей.
— Это так, господин. И нам придется заделать их до того, как рабам приспичит пойти на Гортину.
— И ты думаешь, что они способны на это?
— На их месте я поступил бы именно так. Мы находимся в их руках, они могут ставить условия, угрожая уничтожить нас.
— Значит, необходимо немедленно приступить к починке стен.
Макрон покачал головой:
— Это невозможно, господин. Ущерб от землетрясения слишком велик. Даже если мы отправим на ремонтные работы всех мужчин, женщин и детей, потребуется слишком много дней.
Катон на мгновение задумался.
— Значит, нам придется оставить Гортину. Придется перевести всех ее жителей сюда, на акрополь.
— А хватит ли места для всех? — спросил Семпроний. — В городе более пятнадцати тысяч жителей. Условия жизни будут отвратительными.
Катон строго посмотрел на него:
— Либо они поднимаются сюда, либо пытаются договориться с рабами.
— А как насчет Маталы? — вмешался Макрон. — Какую-то часть людей можно было бы отослать туда. Если они выйдут без промедления, то успеют добраться до порта, прежде чем туда с востока придут рабы.
— Нет. Это слишком рискованно. Рабы могли уже выслать дозоры на разделяющую нас равнину. Для защиты отправленных в Маталу горожан нам придется послать сильное войско. А все люди нужны нам здесь, для защиты столицы провинции. — Катон на мгновение умолк. — Однако нам следует послать предупреждение центуриону Портиллусу и известить его о случившемся. Ему придется защищать жителей Маталы. Разумно также приказать ему перевести все городское население в акрополь.
Семпроний осел в кресле.
— Боги мои, эти рабы обратили нас в бегство… Они запрут нас в городе, как крыс в норе… Когда об этом узнают в Риме, я могу считать себя конченым человеком.
Кашлянув, Катон негромко произнес:
— Но если мы не попытаемся сделать все возможное, чтобы спасти оставшееся, господин, мы можем потерять всю провинцию. Этого император никогда не простит. — Дав своим словам попасть в цель, он продолжил: — Главное в том, что мы просто не должны были оказаться здесь. И лишь по слепой случайности наш корабль оказался возле берегов острова, когда по ним ударила волна.
— И что с того?
— То, что я не вижу, за что можно призвать тебя к ответу. Ситуация едва ли могла оказаться хуже, и ты сделал все возможное, чтобы восстановить порядок.