— Мы с Колетт и синьорой Сенигаллиа ухаживали за общим садом, — сказала Микела Нобиле.
— Точно не помню. Но, кажется, незадолго до этого Марко, сын синьоры Сенигаллиа, упал. И мы собрались возле него, хотели убедиться, что малыш не пострадал, — сказала синьора Колетт.
— Мой сын Марко сидел на качелях, а я его раскачивала, я провела так добрых полчаса, — сказала синьора Сенигаллиа.
А дети? Маленькая подруга Терезы Валерия. Дочь Руссо Беатриче. Сын Сенигаллиа Марко. Что запомнили малыши?
По их словам, они все вместе играли в прятки, как обычно.
У каждого своя версия происходившего в тот бесконечно короткий промежуток времени! Может, у этой горстки людей разные воспоминания?
Карабинеры допросили и консьержа, его жену и других жильцов, тех, которые оставались дома в момент исчезновения девочки.
И у каждого в какой-то момент появилось ощущение, что полиция пытается выяснить, есть ли у него алиби. Как если бы вместо группы близких людей, ждущей, затаив дыхание, желанного результата — одной большой семьи, как звучало всегда, — они все оказались кучкой подозреваемых.
— Будьте любезны, расскажите, что делали в это время? — спрашивали капитан Рибальди или старший сержант Борги.
Вито, консьерж, безвылазно сидел в будке у ворот. Его жена — взгляд ее птичьих глаз остановился на муже — сухо сказала:
— Я убиралась.
Синьора Руссо, воспользовавшись тем, что ее дочь находилась во дворе под присмотром других взрослых, читала книгу на диване, а ее муж в соседней комнате разучивал роль для нового фильма.
Карло, подросток, лежал с температурой в своей комнате.
Синьор Сенигаллия и синьор Нобиле вместе сидели в квартире первого, обсуждая вопросы, касаюише-ся кондоминиума (одно пятно плесени все никак не хотело исчезать).
Фабрицио Манчини — единственный, кто жил один, — пытался починить сломанную раковину, а затем пошел попросить у своей соседки, синьоры Франчески Феррарио, гаечный ключ.
Синьора Франческа Феррарио работала, пока ее старшая дочь Анджела спала в своей комнате, а затем к ней пришел Фабрицио Манчини, который искал ключ.
В конце каждого разговора, который капитан Рибальди называл интервью, а жильцы — допросом, он или старший сержант всегда повторяли один и тот же вопрос:
— Вы действительно уверены, что ничего не видели?
— Ничего.
Выходит, Тереза просто растворилась в воздухе? Исчезла у всех на глазах всего за четверть часа?
Жильцы были в отчаянии, пожимали плечами:
— Все, что вам нужно, мы в вашем распоряжении.
Они никогда не говорили я. Всегда только мы: двор.
7
В полицейском участке, в кабинете, который больше походил на детскую, в присутствии Франчески, капитана и старшего сержанта дама-психолог с длинными светлыми волосами и пухлыми, будто накачанными силиконом губами — почему Франческа вдруг стала рассматривать ее рот, вместо того чтобы сосредоточиться на том, что происходит? — задавала вопросы ее старшей дочери. В комнате было много игрушек — конструкторы, пара кукол, красный пластиковый домик, фломастеры, — но Анджела, сидевшая на маленьком желтом стульчике, не смотрела на них. И на мать тоже. Она сосредоточенно разглядывала пол, болтая ногами.
— Ты играла сегодня? — спросила психолог.
— Да.
— Во что ты играла?
— Я рисовала.
— А потом?
— В повара.
— Тебе нравится играть в повара?
— Да.
— Это твоя любимая игра?
— Нет.
— Вы когда-нибудь играли в повара с Терезой? — В прятки.
— Тереза твоя подруга?
— Да.
— В какие игры ты обычно играешь с Терезой? — В прятки.
— А еще?
— С горки катаемся.
— Здорово… И еще что делаете?
— Смотрим мультики.
— А еще?
— Еще играли с Бирилло… но его больше нет, — и только тогда Анджела взглянула на мать. — Где папа? — спросила она.
— Бирилло звали… — начала было Франческа, но психолог сделал ей знак замолчать.
Франческа закусила губу и посмотрела на дочь. Ее девочка казалась такой маленькой и уязвимой, здесь, среди незнакомцев, которые задавали ей вопросы. Тот, кто говорит, что дети ничего не понимают, сам ничего не понимает.
— Кто такой Бирилло?
— Аристокот, — выпалила Анджела, но потом исправилась и посерьезнела — Кот.
— Твой кот?
— Мой и Терезы.
— Его больше нет, потому что он сбежал?
— Его больше нет, — девочка посмотрела в глаза психолога, вспыхивающие и гаснущие под завесой густых ресниц.
Они долго говорили о котенке, психолог и девочка. Никто из жильцов ни словом не обмолвился о Бирилло и его смерти (и о пожарах, но даже Франческа, когда настала ее очередь говорить с карабинерами, не упомянула ни зверька, ни пожары), и Франческа боялась, что под легким, но настойчивым давлением психолога ее дочь расплачется. Но нет. Похоже, она не слишком хорошо знала дочь, которую сама родила. Не знала эту храбрую маленькую девочку?
— С кем еще ты обычно играешь во дворе?
— С Валерией.
— И все?
— С Карло.
— А еще?
Анджела не колебалась.
— С Марко, — вопрос-ответ.
— Больше ни с кем?
— С Беа.
— С вами еще кто-нибудь когда-нибудь играл? Хоть раз?
Анджела замолчала. Поджала губы. Воздух в комнате завибрировал.
— Нет.
— Ты уверена?
— Да.
— Точно уверена? Я никому не скажу, обещаю. Анджела сидела неподвижно, все еще хмурясь.
Франческе хотелось утащить ее из этого места, отвести домой, прижать к груди, исполнить любое ее желание — сделать все, чего дочь захочет или в чем нуждается. Психолог очень профессионально вырывала детство из рук ее девочки. Это было так душераздирающе, так несправедливо! А где другая невинная малышка? Нет, она не в безопасности со своей семьей, а где-то под дождем, который превратился в град, под этим ужасным ветром. Одна, в темноте, под этим градом. С незнакомцами, которые причинили ей боль.
Тебе страшно, Тереза?
Где ты?
Перестань, перестань думать… я не хочу больше думать, не хочу больше видеть. И в ее голове — даже если Франческа этого не замечала — у Терезы было лицо ее старшей дочери.
— Нет, — сказала Анджела.
— С вами еще кто-нибудь когда-нибудь играл?
— Мамы. И один дядя.
— Какой дядя?
Вибрация в комнате усилилась — теперь это был еще уловимый звук или неприятное мерцание.
— Этот… дядя… у ворот…
— Какой дядя?
Франческа увидела, как ее дочь сжалась в комочек на стуле от этой мощной вибрации взрослой жизни, и сказала:
— Ты имеешь в виду Вито, дорогая?
— Да.
— Вито — консьерж кондоминиума. Когда его жена сидит в будке, он иногда играет с детьми. Он порядочный человек.
Не теряйте время, терзая мою дочь! Найдите пропавшую девочку, она одна, и она боится.
Если не найдете, я вас прокляну.
— Папа! — обрадовалась Анджела, забираясь в салон черного «Рено сценик».
Эмма на коленях у отца вскрикнула. Массимо ждал их в машине, сегодня он сумел уделить время семье.
Он тоже, как и Франческа, чувствовал себя виноватым. С тех пор как они узнали об исчезновении Терезы, они думали, жили, действовали под руководством великого кукловода, имя которому — чувство вины.
Но поговорить друг с другом никак не решались. Когда рядом не было девочек, они искали любой повод чем-то заняться: умыться, прибраться, принять душ.
Только бы не оставаться лицом к лицу.
— Как все прошло, детка? — спросил Массимо, передавая Эмму Франческе — та запротестовала, она хотела остаться на руках у отца, — и подождал, пока жена усадит ребенка в автокресло. Потом завел двигатель автомобиля, который раньше был их милой, хорошей машиной, а теперь, как и все остальное, стал чужим.
— Ну? Расскажи мне, дорогая, — сказал Массимо, отъезжая от полицейского участка так быстро, как только мог.
— Я скучала по тебе, — Анджела приподнялась и с серьезным видом положила руку на голову отцу.
«Римский сад» тоже больше не был прежним. К дому они пробирались через толпу зевак и репортеров. Они возникли из ниоткуда, едва ли не через секунду после исчезновения Терезы. Окопались напротив ворот, обвешались микрофонами, как гроздьями артишоков. Мелькали вспышки фотоаппаратов, лампы камер. Репортеры постоянно забирались в фургоны и выбирались из них. Прятались под зонтами или, чтобы урвать хоть крупицу сенсации, бесстыдно бросались на жильцов под проливным дождем. Они не уезжали ни на минуту. Героически вели новые репортажи, один за другим, под струями воды. Они импровизировали с цифрами и статистическими данными о пропавших без вести детях: «Каждую неделю в Италии пропадают в среднем десять несовершеннолетних, и только семь процентов из них впоследствии удается обнаружить», вспоминали самые известные случаи: «Дэниз Пипитоне, пропала без вести 1 сентября 2004 года, около 12 часов дня возле своего дома в Мадзара-дель-Валло[16], сегодня ей было бы семнадцать. Анджела Челентано, пропала 10 августа 1996 года на Монте-Файто[17], ей было всего три года, сегодня ей бы исполнилось двадцать четыре», — они не замолкали ни на минуту. Эти имена детей звучали мрачным предзнаменованием, но в них было что-то неестественное, потому что они совсем не походили на имя их девочки. Разве неясно, что Тереза не такая, как другие?
Помимо журналистов перед домом толпились зеваки, а еще они бродили по окрестностям. И, шагая под дождем в этой толпе незнакомцев, ощущая едкий запах их пота, глядя в незнакомые лица, Франческа невольно думала, что, возможно, среди них был тот или та, у кого сейчас Тереза, и этот человек вернулся за другой жертвой, за другим малышом.
8
Марика и ее муж Джулио держались за руки. В каждом ввдеообращении, в каждом интервью, в каждом репортаже. А в другой руке Марика всегда сжимала любимую игрушку Терезы. Плюшевого Робин Гуда, рыжего, яркого, идеально чистого лиса: зеленый костюм и шляпа с красным пером, белая мордочка, черный нос — облик обнадеживающий и милый, своей безупречностью только подчеркивающий отчаяние и боль осиротевших родителей. По телевидению, в газетах, в прямом эфире во дворе или в «Римском саду» Марика и Джулио всегда действовали одинаково: мать умоляла тех, кто что-нибудь знал, сообщить об этом, постоянно запиналась, сбивалась с мысли, потом плакала; отец говорил серьезно, но сдержанно, просил, но не умолял. Деловито,