«Но мне надо работать!»
«Это все равно невозможно, если ты целыми днями занимаешься девочками, Франческа. Отдохни».
«Но куда мы можем поехать? — спросила Франческа, сидя на кровати. — К моему отцу?»
«Нет, — сказал дом. — Ты станешь нервничать еще больше».
«Ты прав, — сказала Франческа. — Так куда? К друзьям в Милан?»
«Нет. Друзья будут приставать с вопросами, никакого отдыха. А потом, твои друзья, твой отец — где они были все это время?»
«Ну, мы могли бы просто поехать куда-нибудь вчетвером».
«Нет. Тогда вам с Массимо придется круглые сутки заботиться о девочках».
«Так куда? Куда?»
«Поезжайте к родителям Массимо во Фьезоле. Старики обрадуются возможности какое-то время побыть с малышками, а у вас с мужем появится время во всем разобраться. Остаться наедине. И заняться любовью. По-моему, вы очень давно этого не делали».
«Ты уверен?» — спросила Франческа, легла на кровать, и ее глаза тут же закрылись, как по волшебству.
«Конечно, я уверен» — заявил дом.
Франческа с надеждой улыбнулась, потом нахмурилась: «Массимо не сможет никуда поехать. Даже на два дня. Ты же знаешь, у него работа».
«Попробуй, — сказал дом. — Чтобы попробовать, тоже нужно мужество. Засыпай».
И Франческа заснула.
11
— Хорошо. Мы можем уехать в пятницу и вернуться в воскресенье вечером. Что скажешь, Фра?
Хорошо? Франческа не верила своим ушам. Массимо сказал «да»? Разве это не он постоянно твердил о работе, долгой дороге, усталости и о том, что время неподходящее, что его нет никогда и ни на что, кроме новой жизни, в которую он погрузился с головой? Жизни, в которой незнакомец, десять лет являвшийся ее мужем, мужчиной, с которым она делила радости и печали, внезапно свернул с прежнего пути и пошел по дороге, которая увела его от всего, что они построили, что планировали и о чем мечтали.
«Но теперь он с тобой согласился, — сказал дом. — Не жалуйся. Улыбайся. И не болтай слишком много, не испорти все. Будь краткой».
Франческа улыбнулась мужу.
— Отлично, — сказала она.
«Теперь можешь что-нибудь добавить…» — посоветовал дом.
«О’кей».
«Франческа?»
«Да?»
«Ни на что не жалуйся. Настоятельно тебе советую».
Массимо доставал посуду из посудомоечной машины и расставлял ее по местам, пока она убирала на кухне и придумывала, что ему рассказать («Попробуй найти что-нибудь забавное в том, как прошел твой день, — предложил дом. — Или, лучше, гораздо лучше, спроси его о чем-нибудь, спроси что-нибудь о нем»), чтобы хоть как-то сократить расстояние между ними. Но ничего не приходило в голову. Ей пришлось сдаться. Но Массимо, выйдя из кухни, погладил ее по спине. Она повернулась и улыбнулась ему. Он тоже ей улыбнулся.
В пятницу утром Массимо проснулся, как всегда, рано, но на этот раз сделал это ради семьи. Открыв глаза, Франческа увидела, что он уже упаковал чемоданы и готов выезжать. Ее переполнила безмерная радость, и впервые сразу после пробуждения она не подумала о Терезе — о том, как та стоит одна под градом или под палящим солнцем, увезенная прочь незнакомцами. Очень скоро карабинеры вернут ее домой.
Она села и открыла рот, чтобы сказать «доброе утро» мужу. Комната начала кружиться, и живот скрутило. Франческа успела вовремя вскочить, чтобы ее не вырвало прямо в постель. Вскоре оказалось, что у нее грипп, температура тридцать девять и горло горит огнем.
— Поедем в следующие выходные, хорошо? — сказала она Массимо, седевшему рядом с ней, — она лежала в постели, он держал ее за руку.
Муж смущенно закусил губу, опустил глаза.
— Вообще-то… ты ведь знаешь моих родителей… Мама уже несколько дней готовит, отец накупил девочкам игрушек. Они ждут… Все подготовили. Если я им сейчас скажу, что мы не приедем, они ужасно разволнуются, бедолаги, а еще… Я взял день и…
Я точно не смогу в следующие выходные, — он ласково поглаживал руку Франчески. — Ты не расстроишься, если мы все равно поедем?
— Хотела бы я поехать, но просто не могу. Боюсь голову поднять, чтобы меня не вырвало… — С неожиданным пониманием она посмотрела на мужа. — Ты хочешь сказать — поедете вы втроем? Не расстроюсь ли я из-за этого?
«Он все равно хочет поехать, понимаешь?» — сказал дом.
«Из-за девочек, конечно, чтобы они сменили атмосферу», — пояснила Франческа.
«Но есть еще и ты, — сказал дом. — Разве вам не надо что-нибудь сделать вместе, вдвоем? Хоть раз, один раз, что-нибудь для тебя?»
Все окна внезапно распахнулись, и стало очень-очень холодно.
— Я замерзла, — сказала Франческа Массимо, и он подоткнул ей одеяло.
Тогда, в пучине лихорадки, она не могла поручиться, поговорили они с мужем или нет. Только вспомнила, что в конце концов Массимо забрал девочек и они ушли. Радостная Анджела, сияющая от предвкушения грядущей поездки и возможности повидать дедушку с бабушкой, даже не соизволила взглянуть на мать перед отъездом. Эмма моргнула и крепко обняла отца, повернувшись к ней спиной.
— Папочка, — нежно сказала она.
Массимо попрощался, избегая взгляда Франчески. Они ушли наслаждаться жизнью. Без караулящих за каждым углом чудовищ. Без пропавших без вести девочек.
Или все было не так? Может, Анджеле так не хотелось расставаться с матерью, что она даже немного поплакала? А Эмма испустила один из своих истерических воплей? И Массимо ушел очень грустный, с виноватым видом, но ведь он пообещал?..
Она не знала. С трудом встала с кровати. Закрыла все окна. Опустила жалюзи. Попила воды, правда, губы остались сухими, как и горло. Залезла под одеяло. Попыталась представить счастливый, свободный от чудовищ мир, который должна была открыть для себя маленькая девочка из «Подруги-темноты», но так кружилась голова, что Франческа ничего не увидела. Снаружи светило солнце. Дождь прекратился. Должно быть, на улице стало тепло, приятно тепло, освежающе. Но тут, в комнате, было холодно, так холодно! И дом сказал: «Теперь ты и правда одна».
В субботу днем Франческа наконец пришла в себя. Зазвонил телефон. Она попыталась поднять голову. Голова больше не кружилась. Она прикоснулась пальцами ко лбу. Кажется, едва теплый. Мобильник продолжал звонить. Она взяла его. Номер Массимо.
— Привет, Фра, как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Лучше, намного лучше, а вы как, как дела, развлекаетесь?
Потом Анджела захотела рассказать ей, как интересно гостить у бабушки с дедушкой: «Не хватает только тебя-а-а», и Психо завопила, когда услышала ее голос:
— Палец! Папочка?
Когда Франческа положила трубку, дом сказал: «Они веселятся без тебя. Ты разрываешься ради них, а им на тебя плевать». Она ответила: «Я не знаю, что мне делать. Что думать». Дом поднял жалюзи: «Иди погуляй, ты не можешь всю жизнь просидеть взаперти».
«Но я больна».
«Ты выздоровела».
«Что, если у меня все еще небольшая температура?»
«У тебя ее нет».
«Разве я не должна отдохнуть?»
«Иди», — приказал дом и включил душ.
Франческа разделась, ступила в душевую кабинку, и струи горячей воды приободрили ее. Выйдя, она задержалась перед зеркалом. Возможно, все не так уж и плохо. Кроме того, ей всего тридцать пять.
Она вытиралась, глядя на свое отражение: лицо, шея, грудь, живот. Это ее тело, оно живое и теплое. Телефон зазвонил снова, еле слышно, словно из другого измерения. Она не собиралась отвечать — и был ли звонок? — ей просто нужно было побыть в этом мире, оставаться красивой, принимать душ, дышать и… Что, если кто-то звонит ей, чтобы рассказать о Терезе? Что, если что-то случилось с ее дочерьми? Она выбежала из ванной голая, мокрая, схватила очки и телефон, посмотрела на экран. Тереза? Анджела? Эмма?
Это оказался отец. Сердце все еще бешено колотилось. Она глубоко вздохнула. Попыталась найти верный тон.
В последнее время отец звонил ей чаще обычного, и она отвечала, что все хорошо, ему не о чем беспокоиться, что все в порядке, девочки тоже. «Уверена? — спрашивал он. — Просто я чувствую, что все не совсем хорошо, но не критично, иначе я бы уже приехал. Но если хочешь, я все равно приеду». Нет-нет, я уверена, папа. И он с легкой душой вешал трубку.
Она снова посмотрела на телефон — сердцебиение унялось, разум прояснился, и тело, которое она ощущала таким близким, таким своим всего мгновение назад. снова стало далеким — и застыла так. пока не прекратились звонки. Ей хотелось выйти на улицу. а не разговаривать. Уйти прямо сейчас. И долго ходить по улицам.
12
Она гуляла, как казалось, уже несколько часов. Сначала долго пробивалась сквозь поток людей перед воротами и на ближайших улицах, потом стало гораздо легче. А вот куда это она забрела?
После града и прохлады пришла удушливая жара.
Был уже поздний вечер — часов девять, Франческа не смотрела на телефон, — а совершенно нечем дышать. Она огляделась и, рассматривая лачуги с крышами из листового железа и изъеденными непогодой стенами, поняла, что оказалась за границей жилого района своего квартала (моего квартала?). Вдалеке завыла собака. Небо раздулось от жары, свинцово-серое марево скрывало черноту ночи. Звезд не видно. Вокруг ничего, кроме лачуг, гор мусора и неухоженной растительности. На этом бесконечном пространстве —4 по крайней мере, так ей казалось, когда она щурилась в темноту, — если полиция ошиблась, Тереза могла потеряться. Пораниться. Оказаться в ловушке. Сейчас, в эту самую минуту, подвергаться истязаниям. Тереза могла уме… Заткнись.
Неужели она пришла сюда в трансе, не видя, куда идет? И потерялась. Возможно, провалы в памяти вернулись? Она сходит с ума? Она уже сошла с ума?
Франческа крутанулась вокруг своей оси, узкая тропинка пробивалась между деревьями и кустами, дальше растворяясь в пустоте. Кто угодно мог подкрасться к ней со спины. Если она закричит, никто ее не услышит. Что, черт возьми, она наделала! Она вытащила телефон, чтобы вызвать такси. Экран был черным как ночь, как небо, и не подавал признаков жизни. Что-то зашелестело в кустах: животное, ветер или человек?