Римский сад — страница 66 из 69

Сразу за границей «Римского сада». Как будто это проклятое место мешало ему уйти. Хоть раз ты на моей стороне, «Римский сад». Чудовище уничтожено.

Впервые в жизни Франческа поняла, что значит радоваться чьей-то смерти. И не нашла в этом ничего ужасного. Закон оказался не на ее стороне, но Карло сам отыскал единственно правильный выход. Умер, расплачивясь за то, что сделал с маленькой Терезой. Умер, спасая от себя ее дочерей. Во что превратил меня этот квартал?

Соседи, до сих пор считающие ее одной из них, рассказывали ей новости — общий огород, кофе у меня и у тебя, собрания, — и Франческа жадно впитывала все это, надеясь уловить что-то иное. Но нет, будто ничего не произошло. Она для вида погоревала об общей потере. И повела девочек домой. Их ждут покой, свобода.

Да, но в тюрьме сидит невиновный человек. И Франческа не защитила его — она действительно стала одной из них, одной из жильцов кондоминиума. И тем вечером она слово в слово задавала злобные вопросы Колетт. Почему у тебя нет детей? Почему у тебя нет женщины? Почему ты не можешь быть нормальным? Почему ты не можешь быть таким, как все? Фабрицио поклялся, что не имеет никакого отношения к смерти Терезы. Как я моги тебе верить, если я тебя не знаю? Да, она так ему и сказала — я тебя не знаю. Ты меня знаешь, Франческа. Ты единственная меня знаешь. Но она ему не поверила. Она сама так сказала, она, которая считала себя особенной, лучше, чем все эти, которая клялась, что не бросит его.

Но, оказалось, она как все. Даже хуже.

Франческа открыла дверь, с горечью думая о маленькой Терезе, которая умерла в руках Карло. Казалось, она поворачивала ключ в замке целую жизнь назад. И дом, с тех пор как она предала Фабрицио, больше не разговаривал с ней. Она огляделась. Что мне теперь делать?

«Франческа», — ее имя эхом заметалось между белыми стенами, отскочило от книжного шкафа, от телевизора, растаяло на полу, оставив после себя влажное пятно.

«Дом, — сказала Франческа, чувствуя, как сердце колотится в горле. — Ох, дом. Ты вернулся. Фабрицио невиновен, понимаешь? Он невиновен, и он в тюрьме! Я ему не поверила».

«Франческа, успокойся», — сказал дом.

Франческа послушалась. Кого еще ей слушать?

«Сядь на диван, включи телевизор, дыши».

Франческа села на диван, включила телевизор.

«Попробуй расслабиться на минутку».

«Расслабиться?» — из телевизора донеслись голоса, появилось изображение, и туман в ее голове медленно рассеялся. Младший сержант в полицейском участке… что он ей сказал?

«Синьора, когда вернетесь домой, посмотрите новости».

В прямом эфире прошла пресс-конференция представителей полиции. Все обвинения с Фабрицио сняты.

Свидетельские показания детей были подвергнуты серьезной проверке. Которую не прошли. СМИ широко комментировали новость. Например, вполне обоснованно утверждали, что жители «Римского сада» промыли мозги своим детям: они были настолько убеждены, что в преступлении виноват Фабрицио Манчини, что настроили против него своих собственных детей. В пример приводили тысячи подобных случаев. «Кто-то из родителей неправильно понимает слова своего ребенка. И начинает нервничать понапрасну. Убеждает себя, что за словами сына или дочери скрывается нечто большее. Ребенок, ощущая тревогу родителя, тоже начинает волноваться. И, в свою очередь, убеждает себя, что то, о чем говорит родитель, действительно произошло. Он не выдумывает, а принимает на веру слова взрослого. И как только это случится с одним ребенком, убедить других не составит труда. Так рождается чудовище».

Да. Таких случаев известно много. Но немало и других случаев, когда дети говорили правду. А их не услышали. И не помогли им. «МЫ ТОЧНО УВЕРЕНЫ, ЧТО ВСЕ ИМЕННО ТАК И ПРОИЗОШЛО?????» — написал один пользователь в «Твиттере», крича о заговоре. Что бы Франческа ни думала, сеть уже наполнили оскорбительные высказывания в адрес карабинеров и обвинения их в некомпетентности.

Так вот что имела в виду старший сержант Борги, когда сказала, что преступник определенно на свободе! Возможно, поэтому она так жестко разговаривала с Франческой. Наверное, старший сержант по телефону получила подтверждение, что Фабрицио невиновен, и приняла Франческу за одну из экзальтированных психопаток, которые отправили своих детей на передовую и использовали их как оружие в своей войне.

Оправдан! Ее разум был похож на карусель, и эта карусель вознесла к небу и Франческу, и ее дом, и «Римский сад», и Италию, и Землю, и всю Вселенную — вверх, на невообразимую высоту, в безбрежность пространства. Момент чистого счастья, когда метатель ножей переводит дыхание, вытирает лоб, оглядывается, и ты понимаешь, что трюк завершился. Больше он ничего в тебя не бросит. Он устал или ему все равно. А ты еще жив.

Фабрицио. «Невиновен», — сказал дом.

— Мама, я голодная, — заныла Анджела.

— Конечно, дорогая, я приготовлю тебе что-нибудь поесть.

«Разыщи Фабрицио», — сказал дом.

— Мама, мама, мама, мама! — завопила Эмма.

— Я иду, милая.

«Разыщи Фабрицио, — сказал дом. — Скажи ему, что ты совершила самую большую ошибку в своей жизни».

— Горячо, мама. Подуй! — велела Анджела.

— Конечно, дорогая, подую, — согласилась Франческа. И подула на пасту с соусом, которую приготовила дочери.

«Это твой шанс, — сказал дом. — Иди к нему».

Анджела уронила вилку. Франческа наклонилась поднять.

«Франческа?»

Пока Франческа кормила Анджелу, пока купала Эмму, дом продолжал давить на нее. «Давай, Франческа. Давай, Франческа. Давай, Франческа», — он не замолкал ни на секунду.

Но метатель ножей вернулся. К сожалению, передышка длилась всего несколько минут. «Я все неправильно поняла, дом, — голос Франчески скрипел, будто несмазанные ворота, раздавался вороньим карканьем. — Я ужасный человек. Я ему не поверила. Я поверила им. Он никогда мне этого не простит. Я решила, что он педофил-убийца, верила в это всем сердцем, дом. Я проснулась утром и поверила в это.

Я заснула и поверила в это».

«Что ты, черт возьми, говоришь, Франческа, это невозможно! Невозможно, чтобы ты даже не попыталась!» — стены дома дрожали.

Франческа молчала.

«Что будешь делать? — голос дома звучал умоляюще, впервые в жизни. — Останешься здесь с мужем, в этом логове предательства, в этой чужой жизни? Франческа, я не могу в это поверить. Франческа, только не ты».

«Массимо ошибся, потому что боялся. Жильцы ошиблись, потому что боялись. Единственный, кто не должен был ошибаться, это я. У меня нет оправданий. И я бросила его».

«Что ты говоришь, жильцы — чудовища, и ты это прекрасно знаешь!»

«Ты ошибаешься, дом, — Франческа провела рукой по голове дочери, — жильцы в основном хорошие люди. И у меня есть обязанности. Я мать».

«Так что ты будешь делать?»

«Я скажу тебе, дом. Я проснусь. Приготовлю завтрак. Одену девочек. Отведу Анджелу в школу. Эмма пойдет в детский сад. Через полгода я приготовлю рождественский ужин. По воскресеньям с мужем и дочерьми буду путешествовать по окрестностям. И спать со своим мужем».

«И ты не попытаешься его найти?»

«Я напортачила. Я думала только о себе. Если бы мы уехали, я с девочками, куда бы мы отправились? Стоит ли растить их без отца? Отца, который… какие у него недостатки, если задуматься? Я не имею права поступать так со своими дочерьми».

«Франческа, — голос дома стал резким. — Это отговорки. Правда в том, что у тебя нет сил уйти отсюда».

Франческа какое-то время молчала. «А если это так? Если у меня действительно нет сил? Если их не хватает даже на то, чтобы просто жить? А, дом?»

11

Месяц спустя

Тот же кабинет. И две женщины сидят лицом друг к другу. Одна за столом, другая — там, где всего месяц назад сидела Франческа.

Женщина за столом все та же: стройная, в форменной одежде, она, кажется, не испытывает никаких эмоций. У другой волосы очень короткие, выглядят так, будто кто-то выстриг их клочьями, в гневе, невыразительное бледное лицо, темные круги под огромными льдисто-голубыми глазами. Очень внимательными глазами, от взгляда которых ничего не ускользает. Ее руки лежат на коленях. Она без конца перебирает пальцами со сгрызенными под корень ногтями.

Разговор, похоже, подошел к концу, и старший сержант Борги повернула ноутбук экраном к Марике:

— Вы уверены, что хотите это увидеть?

— Почему так долго… — Марика не спрашивала и не упрекала.

— Это требует времени, синьора. Он все стер. Он был подростком. Дети такого возраста отлично разбираются в технике.

Лицо Марики исказила гримаса, губы сжались в длинную черную линию. Она положила руки на ноутбук, пальцы дрожали.

— Вы уверены, что не хотите дождаться мужа? Вдвоем вы могли бы…

— Нет, — остановила ее Марика. — Моего мужа больше нет. Есть только тело, которое дышит; почти не ест и пялится в пространство.

— Не буду вам мешать, — тихо сказала Борги. Встала.

Марика на секунду глянула в окно. Был конец июля, и всего минуту назад над Римом сияло безжалостное солнце. А теперь сгущались тучи. Она нажала на кнопку «Плей».

На экране появилось искаженное лицо Карло. Он, вероятно, сидел за своим столом перед компьютером. Позади него можно было разглядеть кое-что из обстановки: кусок кровати, плакаты на стене, закрытую дверь. Несколько секунд Карло молчал. Затем вздохнул и сказал:

— Марика.

Марика вздрогнула, услышав свое имя.

За дверью на видео послышался шум. Карло занервничал. Видимо, нажал на паузу, потому что запись прервалась на какое-то время, а потом возобновилась.

— Марика, я много раз пытался… Я много раз пытался найти в себе смелость сказать тебе правду. Но не смог, — он вздохнул, раз, другой. — Ты не представляешь, сколько раз я пробовал. Подойти к тебе и сказать… — он покачал головой. — Сколько раз я… Но я должен все тебе рассказать. Я должен это сделать. Так что, поскольку у меня не хватает смелости поговорить с тобой, я скажу все так, и, может быть, однажды… — он замолчал, с трудом переводя дыхание. Покачал головой. Провел рукой по лицу. — Я готов.