— Швайне!
На глазах у многих заключенных, работавших поблизости, Юрий Ломакин одним прыжком достиг офицера.
— Я тебе… получай, фашист! — и, выхватив нож, в одно мгновение перерезал ему горло.
Владимир кинулся на второго. Тот успел выхватить пистолет. Выстрел. Но туляк все же успел вцепиться в палача. Эсэсовец еще раз выстрелил, и Коваленко упал. Но тут подлетел Юрий. Он бросился как тигр, широко замахнувшись ножом. Палач торопливо выстрелил в упор и вместе с Ломакиным свалился на землю. Юрий мертв. Эсэсовец весь в крови.
Со всех сторон к месту неравного боя бегут охранники. С пистолетом в руках примчался лагерфюрер Шуберт.
Перед ним лежали два русских героя и два офицера. У одного эсэсовца перерезано горло, а второй, окровавленный, вопит о помощи.
— Машину! Врача! — закричал истерически Шуберт.
Гонцы побежали в больницу и в гараж.
В больнице врачи никак «не могли» собрать нужный инструмент и медикаменты. А у работавших в гараже заключенных мотор «не заводился».
Когда, наконец, подоспели медики, один офицер умер, а второй истекал кровью…
Глава сорок вторая
Четвертого апреля, после утренней проверки, узников оставили в лагере. Ни одну команду не выпустили за колючую проволоку. Все работы прекратились. На территорию лагеря вошли эсэсовские патрули. В Бухенвальде объявлено военное положение.
Днем комендант Бухенвальда полковник СС Пистер собрал всех заключенных-немцев и выступил перед ними с большой речью.
— Я располагаю сведениями, — сказал он, — что заключенные-иностранцы, особенно русские, имеют оружие и собираются, во-первых, перебить всех немцев внутри лагеря и, во-вторых, поднять восстание. Со своей стороны, я гарантирую вам жизнь, если вы, немцы, поможете мне, немцу, сохранять в лагере порядок и дисциплину.
А вечером Пистер вопреки обещанию «сохранять порядок» объявил приказ:
— Всем евреям немедленно со своими вещами явиться к главным воротам для эвакуации!
Лагерь пришел в движение: приказ означает начало массового уничтожения. Эвакуация — это смерть. Каждый заключенный понимал, что фашистам эвакуировать шестьдесят тысяч человек просто некуда. У гитлеровцев уже почти не оставалось подвластной им территории. Германия задыхалась между двумя фронтами. Ее армии целыми воинскими подразделениями сдавались в плен. Куда же могли гитлеровцы эвакуировать такую массу народа? Только на тот свет. Они и торопились это сделать.
Подпольный интернациональный антифашистский центр бросил клич:
— Все против эсэсовцев!
Последовал повторный приказ коменданта:
— Всем евреям к шести часам вечера выстроиться на аппель-плаце.
Узников охватила паника: сегодня берут евреев, завтра русских, а потом — остальных… Над лагерем поднялись гвалт, крики, мольбы, плач, проклятья… Евреи — а их за последний месяц прибыло в Бухенвальд из различных концлагерей более двенадцати тысяч — стали прятаться, куда только могли. Одни отдирали доски от пола, другие прятались в дальние углы бараков под нарами, третьи лезли на чердак, четвертые запирались в уборных, спускались в канализационные трубы. Многие ложились в кучи мертвецов.
Заключенные различных национальностей помогали евреям укрыться в надежных местах. Наиболее активным, еще способным бороться подпольщикам выдавали красные треугольники с буквой «Р» — русские.
В пустом двенадцатом блоке антифашисты спрятали большую группу еврейских товарищей. Среди них много врачей, медработников.
Андрей пробрался в двенадцатый блок, отыскал Соколовского.
— Идемте в наш барак. Там надежнее.
Но тот отказался:
— Спасибо, Андрей, мы останемся со своими.
Стрелки часов, установленных на главной башне, неудержимо приближаются к цифре шесть. В отдельных блоках, где подпольные группы были малочисленными или вообще не существовали, забегали старосты и их помощники. Спасая свои шкуры, они стали дубинками выгонять евреев из бараков и гнать их на центральную площадь…
В сорок второй блок прибежал связной от подпольного русского центра. Он отвел в сторону Мищенко и Андрея и передал приказ Смирнова:
«Немедленно собирать своих людей и вооружаться всем, чем только можно. Центр принял решение: не допустить уничтожения евреев. Будьте готовы действовать. Возможно, сегодня ночью выступим. Ждите указаний!»
Приказ центра моментально стал известен всем русским. Советские военнопленные стали спешно вооружаться, доставать тайно припрятанное оружие: железные прутья, самодельные ножи, плоскогубцы, палки и камни. Огнестрельного оружия ни у кого нет, но узники уверены, что его добудут.
К Алексею Мищенко подошел староста блока Альфред Бунцоль:
— Мы, немецкие коммунисты, хотим быть вместе с русскими.
Алексей знал, что приказ вооружаться пока издала только русская подпольная военно-политическая организация. Но он верил немецким товарищам, с которыми разделял мучения за колючей проволокой.
— Спасибо, Альфред, — Алексей пожал руку старосте.
Гарри Миттельдорп не отходил от Андрея. Он считал себя бойцом русского подполья.
— Вместе жили, вместе умирать будем!
К шести часам вечера на главной площади собралось не более восьмисот евреев. Эсэсовцы засуетились.
Насильно выгнанных на площадь евреев, среди них было и много узников других национальностей, которых прихватили «для количества», эсэсовцы вывели из лагеря.
Эвакуация провалилась. Впервые за всю историю Бухенвальда лагерь не выполнил приказа коменданта. Вызов брошен! Десятки тысяч узников со страхом поглядывали на сторожевые вышки. На них удвоили количество солдат.
Быстро сгущались сумерки. Густой туман, словно мокрое одеяло, закутал Бухенвальд. С низины повеяло сыростью и холодом. В бараках никто не спит. Все ждут решительных действий со стороны гитлеровцев. Но со стороны эсэсовского города не доносится ни звука. Выставленные наблюдатели сообщают одно и то же: на постах спокойствие. Но это спокойствие может быть обманчивым!
Нервы узников натянуты до предела. Из подпольного центра поступило указание: «Не спать! Ждать!»
После полуночи в барак пришел Валентин Логунов. Он проверил боеготовность группы, поблагодарил Алексея Мищенко за хорошую организацию. Потом вызвал Андрея и сказал:
— Возьми надежного парня и сбегай на кухню. Там приготовлен бачок баланды. Отнесете ее медикам. Только чтоб ни одна душа не пронюхала.
— Есть, товарищ командир.
Андрей осмотрел своих друзей и остановился на Курте. Кивнул ему. Курт понял его с полуслова. Через полчаса они доставили в двенадцатый блок небольшой бачок, наполненный теплой брюквенной похлебкой, и шесть паек хлеба.
Соколовский попытался было отказаться, но Андрей настоял:
— Не обижайте товарищей… Они отдают вам от чистого сердца.
Возвращаясь назад, Бурзенко и Курт неожиданно наткнулись на двух эсэсовцев. Они, осыпая ударами пожилого узника, гнали его перед собой.
— Шнель! Шнель!
Андрей и Курт прижались к стене. Когда гитлеровцы вступили в полосу света. Бурзенко ахнул: гитлеровцы вели Пельцера! Старый одессит шел и качался, закрывая голову от сыпавшихся ударов.
Не раздумывая, Андрей рванулся на охранников.
— Назад! — крикнул Курт, но было уже поздно.
Андрей в два прыжка очутился рядом с гитлеровцами. Кулаки боксера без перчаток, тяжелые от гнева и ярости, обрушились на ненавистных палачей. Ударом в челюсть он сбил одного и повернулся к другому. Тот схватился за кобуру, но вытащить пистолет не успел. Кулак боксера, описав дугу, достал открытый подбородок. Второй нацист, лязгнув зубами, свалился под ноги.
— Бежим! — Андрей схватил Пельцера за руку.
— Подожди! — задержал Курт. — Пистолеты возьму!
Они благополучно достигли своего барака. Андрей отдал Пельцеру свою куртку, а его робу бросил в печь. Но старый одессит отказался надевать куртку с чужим номером.
— Нет, нет… Могут и тебя вместе со мной…
— Надевай, тебе говорят!
Пельцер натянул куртку.
— Спасибо…
— Ложись на мое место!
Старый учитель полез на нары.
Медленно потянулось время. Ночь, кажется, стала бесконечной. В лагере ни звука. Евреи по одному и группами стали, крадучись, выбираться из своих убежищ и возвращаться в бараки. Голодные, продрогшие, они жались друг к другу, радуясь теплу, свету и людям.
Перед рассветом посыльный принес новый приказ центра. Алексей Мищенко разрешил разойтись и лечь отдыхать.
Подпольщики нехотя разошлись по своим местам. Андрей, не раздеваясь, лег рядом с Пельцером. Закрыл глаза, но сон не приходил. Разве можно уснуть, когда кругом такая зловещая тишина?
Утро наступило сразу, по-весеннему туманное и холодное. После подъема загремели репродукторы:
— Всем евреям быть к шести часам у ворот!
К воротам никто не пришел. На утренней проверке поднялся бунт. Еврей Курт Баум, который находился b заключении с 1935 года, набросился на блокфюрера и вырвал у него пистолет. Но выстрелить не успел. Эсэсовцы застрелили его. В поднявшейся суматохе с площади разбежалось около трех тысяч евреев. Они прятались где только возможно.
Узников распустили по баракам. Не успели они разойтись, как в лагерь вошли все блокфюреры в сопровождении рядовых эсэсовцев. Они направились к своим баракам.
Андрей с тревогой смотрел на ограду. Вдоль колючей проволоки появились вооруженные до зубов группы из охранного отделения. На вышках оживление. На каждом посту усиленные наряды. А дальше, за проволокой, за вышками, в хорошо защищенных укрытиях, эсэсовцы торопливо устанавливают скорострельные пушки и минометы.
Блокфюрер сорок второго барака, узколицый пожилой саксонец, вызвал старосту:
— Построить всех! Живо!
Узники, как обычно, быстро выполнили приказ. Вдоль барака выстроились восемьсот заключенных.
Эсэсовцы ведут себя вызывающе. У каждого автомат на груди, пистолет в руках. Они беснуются, зверствуют. Кулаки и кованые сапоги покоя не знают.
Узники молча переносили о