Джульетта, казалось, не слушала, но кто знает?..
– Но футбол есть футбол. Вы по разные стороны. Так что ничего не выйдет, – закончила Гленда.
– А если я стану болеть за «Колиглазов»?
Днем раньше Гленда назвала бы это святотатством, а теперь – огромной проблемой.
– Для начала отец перестанет с тобой разговаривать. И братья тоже.
– Они и так со мной почти не разговаривают, только спрашивают, где жрачка. Сегодня я, типа, впервые увидела мяч так близко. И знаешь что? Мне совсем не понравилось. Слу-ушай… завтра в «Шобле» показ мод. Пойдем, а?
– Первый раз слышу, – Гленда фыркнула.
– Это гномий магазин.
– Судя по названию, ты права. Потому что не представляю, чтобы свой магазин так назвали люди. Ты бы стала жертвой первой опечатки.
– Ну, давай сходим. Может, типа, будет весело. – Джульетта помахала потрепанным экземпляром «Куля». – Новая микрокольчуга такая удобная и мягкая, она совсем не трет… это все здесь написано, а еще, а еще… рогатые шлемы снова вошли в моду, вернувшись из за… бве… ния… это, типа, их откуда-то из другого места привезли? И завтра будет… пре… зен… та… ция.
– Да, Джу, но мы не из тех, кто ходит на показ мод.
– Ты, мож, и нет. А мне почему нельзя?
– Потому что… потому что я не знаю, что надеть, – отчаянно сказала Гленда.
– За этим и ходят на показ мод, – самодовольно ответила Джульетта.
Гленда открыла рот, чтобы ответить резко, а потом подумала: это не парни и не футбол. Что страшного в показе мод?
– Ладно. Может быть, действительно будет весело. Так, на сегодня женские дела закончены. Сейчас я провожу тебя домой, загляну к вдове Крауди и все такое, а потом вернусь сюда. Твой отец, наверное, беспокоится.
– Он в пабе сидит, – безошибочно заметила Джульетта.
– Если бы он не сидел в пабе, то непременно бы беспокоился, – сказала Гленда.
Ей хотелось провести некоторое время горизонтально. День выдался долгим не только в длину, но и в глубину. Гленде нужно было некоторое время, чтобы все обдумать.
– Давай возьмем носилки!
– Это очень дорого!
– Ну, молодость бывает только раз, вот что я всегда говорю.
– Никогда раньше не слышала, чтоб ты так говорила.
Возле университета ожидали несколько тролльих носилок. Они стоили аж по пяти пенсов в один конец, зато подушки в корзине на шее у тролля были всяко удобнее, чем жесткие скамейки в омнибусе. Разумеется, это была недопустимая роскошь, поэтому занавески отдергивались, а губы кривились. Странно, не правда ли – там, где ты родилась, никому не нравится, если ты начинаешь выделяться. Бабушка сказала бы – всяк сверчок знай свой шесток. Не разочаровывай окружающих.
Она сама отперла дверь Джульетты, потому что та всегда возилась с ключом, и проследила, чтобы замок защелкнулся.
Лишь после этого Гленда открыла собственную дверь, такую же облупленную и грязную, как соседние. Она едва успела снять пальто, когда в ободранную филенку забарабанили. Распахнув дверь, она обнаружила мистера О’Столлопа, отца Джульетты, который застыл с поднятым кулаком. Вокруг еще витало облачко сухой краски.
– Я слышал, как ты вернулась, Гленди, – сказал он. – Глянь, че это такое?
В огромной ручище он сжимал хрустящий белый конверт. Такие нечасто встречались в Сестричках Долли.
– Это называется письмо, – сказала Гленда.
Мистер О’Столлоп умоляюще протянул ей конверт, и она заметила огромную букву «В» в ненавистном правительственном штемпеле, который неизменно вселял ужас и отчаяние в душу тех, кто еще не заплатил налоги.
– Его светлость прислал письмо! – со страхом произнес мистер О’Столлоп. – С какой стати ему мне писать, а? Я ни в чем не виноват!
– Может быть, откроем конверт? – подсказала Гленда. – Обычно именно так узнают, о чем в письме говорится.
Сосед вновь умоляюще взглянул на нее. В Сестричках Долли чтение и письмо считались несложной домашней работой, которую обычно предоставляли женщинам. Настоящий труд требовал широких плеч, сильной спины и мозолистых рук. Мистер О’Столлоп идеально подходил под описание. Он был капитаном футбольной команды Сестричек Долли и за один матч как-то откусил противной стороне три уха. Гленда вздохнула, взяла письмо из протянутой руки, которая, как она заметила, слегка дрожала, и ногтем вскрыла конверт.
– Здесь сказано: «Мистер О’Столлоп…» – начала она, и сосед вздрогнул. – Да. Это вы, – добавила Гленда.
– Там че-нибудь есть про налоги? – поинтересовался он.
– Кажется, нет. Слушайте дальше. «Я буду очень рад, если вы согласитесь почтить своими присутствием ужин, который я намерен устроить в Незримом Университете в среду вечером, в восемь часов, чтобы обсудить будущее знаменитой игры под названием футбол. Имею честь пригласить вас как капитана команды Сестричек Долли».
– Почему именно я? – возмутился О’Столлоп.
– Здесь сказано – потому что вы капитан.
– Да, но почему именно я?
– Возможно, он пригласил всех капитанов, – предположила Гленда. – Вы ведь можете послать по городу какого-нибудь парнишку с белым шарфом и проверить?
– Да, но представь, что позвали меня одного, – произнес О’Столлоп, явно вознамерившись исследовать бездну ужаса до конца.
У Гленды возникла отличная идея.
– Мистер О’Столлоп, в таком случае я бы сказала, что капитан Сестричек Долли – единственная достаточно важная персона, достойная обсуждать будущее футбола с самим правителем города.
О’Столлоп не мог выпятить грудь, потому что она и так у него была пожизненно выпячена, зато, слегка поднапрягшись, он стал почти квадратным.
– Да, это верно подмечено! – прогремел он.
Гленда мысленно вздохнула. Мистер О’Столлоп был могуч, но его мышцы потихоньку превращались в жир. Она знала, что у него больные колени. Знала, что он быстро выдыхается. В присутствии объектов, которые нельзя было толкнуть, пнуть или укусить, мистер О’Столлоп совершенно терялся. Висящие вдоль тела руки сжимались и разжимались, как будто пытались думать независимо от головы.
– Так че стряслось-то, а?
– Не знаю, мистер О’Столлоп.
Он переступил с ноги на ногу.
– Э… мож, эт все из-за того парня, «колиглаза», который сегодня упал и расшибся?
«Не исключено», – подумала Гленда, ощутив приступ ледяного ужаса. Впрочем, ведь каждую неделю кто-нибудь падал и расшибался. «Вовсе не обязательно это Трев или Натт. Разумеется, это кто-нибудь из них, я знаю… но я ничего не знаю, не могу знать, и если хорошенько себя убедить, может быть, ничего на самом деле и не произойдет…»
«Расшибся, – подумала Гленда сквозь рев ужаса в глубине души. – Не исключено, что он просто стоял не в том месте и не в тех цветах. Подобное поведение приравнивается к самоубийству. Расшибся? Верней сказать, убился…»
– Мои парни вернулись с футбола и сказали: че-то такое было. Они сами только слышали. Что кого-то, типа, убили.
– Они ничего не видели?
– Эт точно, ниче они не видели.
– Но очень внимательно слушали?
Эта фраза пролетела над головой О’Столлопа, даже не удосужившись задержаться.
– Значит, погиб кто-то из «колиглазов»?
– Да, – ответил О’Столлоп. – Болтают, что он умер, но ты ж сама знаешь, как врут эти поганцы «колиглазы».
– А где сейчас ваши сыновья?
На мгновение глаза старика сверкнули.
– Сидят дома, не то я с них шкуру спущу. На улицах полно всяких шаек, когда начинаются такие дела.
– Значит, теперь одной меньше, – заметила Гленда.
На лице О’Столлопа отражались боль и ужас.
– Они ж не плохие парни, сама знаешь. В душе-то они славные ребята. К ним просто придираются.
«Да, особенно в полицейском участке, – подумала Гленда, – когда пострадавшие говорят: ага, это они самые, вон те здоровяки, я их где угодно узнаю!»
Она оставила соседа качать головой и побежала по улице. Тролль, разумеется, не стал дожидаться здесь пассажиров. Не было никакого смысла околачиваться в местах вроде Долли и ждать, когда тебя измажут краской. Гленда подумала, что, может быть, сумеет нагнать его по пути в центр города. Примерно через минуту она поняла, что ее преследуют. Бегут следом в потемках. Если бы только она прихватила нож. Гленда выбрала тень погуще и, как только предполагаемый маньяк с топором поравнялся с ней, шагнула вперед и крикнула:
– Что тебе надо?
Джульетта взвизгнула.
– Они арестовали Трева, – и она заплакала, когда Гленда обняла ее. – Я знаю!
– Не говори глупостей, – потребовала та. – После больших матчей в городе всегда драки. Незачем так волноваться.
– Тогда почему же ты бежала? – быстро спросила Джульетта.
И Гленда не смогла ответить.
Слугобраз кивком, что-то буркнув, впустил его через заднюю дверь, и он зашагал прямо в свечной подвал. Несколько тамошних парней оплавливали свечи в обычной манере – педантично и очень медленно, – но Натта нигде видно не было, и тогда Трев, рискуя здравым умом и обонянием, заглянул в общую спальню. Натт спал на своей подстилке, держась за живот. Очень большой живот. Учитывая его субтильное, в норме, сложение, теперь вид у Натта был как у змеи, которая проглотила чересчур большую козу. На память Треву пришли пытливый взгляд и встревоженный голос Игоря. Он обвел глазами подстилку и заметил огрызок корки и несколько крошек. Судя по запаху, пирог был очень вкусный. Более того, Трев знал лишь одного человека, способного испечь такой соблазнительный пирог. Что бы ни лежало сейчас в желудке у Натта, радость, которая заставляла Трева буквально лететь по улицам, как только он вышел из участка, вытекла сквозь мыски ботинок.
Он зашагал по каменным коридорам в Ночную Кухню. Остатки оптимизма истекали по капельке, пока он шел по дорожке из крошек, но радость вспыхнула с новой силой, как только он увидел Джульетту – и, ах да, Гленду – на руинах Ночной Кухни, которая превратилась в хаос оторванных дверец и обкусанных корочек.
– А, мистер Навроде, – сказала Гленда, складывая руки на груди. – Всего один вопрос – кто сожрал все пироги?