– А вы не собираетесь тренироваться, сэр? – поинтересовался Думминг, придвигая к себе следующую бумажку.
– Я капитан! Мне тренировки не нужны, – Чудакулли развернулся к двери и остановился, взявшись за дверную ручку. – Вчера вечером у меня был долгий разговор с бывшим деканом. В глубине души, разумеется, он приличный человек.
– Насколько я понимаю, атмосфера в Необщей комнате была достаточно дружеской, аркканцлер, – ответил Думминг. «И обошлась недешево», – добавил он мысленно.
– Ты знаешь, что молодой Адриан Турнепс – профессор?
– Да, аркканцлер.
– Хочешь тоже быть профессором?
– Честно говоря, не очень, аркканцлер. В университете должны остаться одна-две должности, которые я не занимаю.
– Да, но они взяли и назвали свою машину Пексом! Не очень-то оригинально, как по-твоему?
– О, в конструкцию внесены существенные отличия. Насколько я знаю, для концентрации диаметрального блита Пекс использует кур.
– Кажется, да, – ответил Чудакулли. – Во всяком случае, что-то такое я слышал.
– Хм…
Это было весьма весомое «хм», которое вполне могло послужить якорем для небольшого корабля.
– Что-то не так? – уточнил Чудакулли.
– Э… да нет, аркканцлер. А бывший декан не упоминал о необходимости полностью перестроить морфический резонатор, чтобы внести необходимые изменения в интерфейс блита и слуда?
– Кажется, нет, – ответил Чудакулли.
– О, – Думминг явно был озадачен. – Ну, Адриан непременно что-нибудь придумает. Он очень умный.
– Да, но все это основано на твоих исследованиях! Ты придумал Гекс. А теперь они утверждают, что Адриан тут самый умный. Он даже на коллекционной карточке есть!
– Как мило, сэр! Приятно, когда ученые пользуются заслуженным признанием.
Чудакулли почувствовал себя москитом, который пытается ужалить стальной панцирь.
– Хм… искусство волшебства и впрямь теперь иное, чем в мое время, – сказал он.
– Да, сэр, – уклончиво отозвался Думминг.
– И кстати, мистер Тупс, – заметил Чудакулли, открывая дверь, – мое время еще не прошло.
Вдалеке послышался вопль. Затем грохот. Чудакулли улыбнулся. День внезапно прояснился.
Когда они с Думмингом вернулись в Большой зал, большинство волшебников сгрудились вокруг одного из игроков, который лежал на полу. Над ним хлопотал Натт.
– Что случилось? – спросил Чудакулли.
– Сильный ушиб, сэр. Нужно положить компресс.
– А… – взгляд аркканцлера упал на огромный, окованный медью сундук, на первый взгляд самый обычный… не считая того, что он стоял на многочисленных крошечных ножках.
– Чертов сундук Ринсвинда! – прорычал Чудакулли. – Значит, его хозяин где-то неподалеку. Ринсвинд!!!
– Я не виноват!
– Он говорит правду, сэр, – сказал Натт. – Я должен извиниться, поскольку произошло общее недоразумение. Поскольку упомянутый волшебный сундук обладает сотнями ножек, господа волшебники решили, что он будет играть в футбол «как черт», цитирую. В каковом предположении, вынужден признать, они ошиблись.
– Я ведь предупреждал, – произнес бывший декан, стоя с краю толпы. – Доброе утро, Наверн. Ну и команда у тебя.
– Эти ножки только путаются между собой, – заявил Бенго Макарона. – А потом сундук упал на мяч, завертелся, потерял равновесие и, к сожалению, врезался в мистера Тряпкинса.
– Ну что ж, на ошибках учатся, – подытожил Чудакулли. – А теперь скажите – вы готовы продемонстрировать мне что-нибудь дельное?
– Кажется, я готов, аркканцлер, – произнес тоненький, но бодрый голосок из-за спины аркканцлера.
Чудакулли повернулся и увидел человека, который фигурой и назойливостью тембра напоминал флейту-пикколо. Он каким-то образом вибрировал, даже стоя на месте.
– Профессор Ритурнель, магистр музыки, – шепнул Думминг на ухо Чудакулли.
– А, профессор, – бесстрастно отозвался Чудакулли. – Вижу, вы привели с собой хор.
– О да, аркканцлер, и должен сказать, я восхищен и преисполнен внутреннего света от того, что наблюдал сегодня утром! Я без особых затруднений набросал черновой вариант песнопения, как вы просили!
– Я просил? – шепотом уточнил Чудакулли.
– О, вы же помните, что речь об этом заходила, вот я и решил предупредить профессора, – ответил Думминг.
– Снова ИА, да? Ну ладно…
– Песнь основана на традиционной мелодии, – продолжал профессор Ритурнель, – и представляет собой так называемую валедикту, то есть славу победителю. Вы позволите? Исполняется а капелла, разумеется.
– Валяй, – сказал Чудакулли.
Магистр музыки извлек из рукава короткую дирижерскую палочку.
– Я поставил здесь в качестве примера имя Бенго Макароны, поскольку на нынешний момент он, если не ошибаюсь, забил два превосходных «гола», или как это у вас называется, – объяснил Ритурнель, обращаясь с непривычным словом очень осторожно, как с обнаруженным в ванне пауком. Он взглянул на свое маленькое стадо, кивнул и…
– Слава уникальным качествам магистра Бенго Макароны! Уникальным качествам Макароны слава! Слава не! Слава не! Слава необыкновенному таланту, которым более никто не обладает! Слава! Слава ще! Слава ще! Слава щедрым богам! SINGULA SINGULAR SINGULA!
Примерно через полторы минуты Чудакулли кашлянул, магистр замахал палочкой, и хор вразнобой замолк.
– Я допустил нечто предосудительное, аркканцлер?
– Э… в общем, нет, магистр, но… э… не кажется ли вам, что получилось несколько… длинновато? – Чудакулли прекрасно слышал, что бывший декан не особенно старался подавить смешок.
– О, что вы! Более того, сэр, я предполагал, что в финале объединятся сорок голосов. Не сочтите за хвастовство, но я создал настоящий шедевр!
– Но это должны петь футбольные фанаты, понимаете?
– Что ж, – произнес магистр, держа свою палочку довольно-таки угрожающим образом, – разве в обязанности образованных классов общества не входит задавать тон нижестоящим?
– Он прав, Наверн, – сказал заведующий кафедрой бесконечных штудий, и Чудакулли ощутил, как в нем пробудился дух покойного дедушки. Он порадовался, что в зале нет той служанки… как, бишь, ее? Ах да, Гленда, умница – но, пускай ее здесь и не было, очень похожее выражение Чудакулли заметил на лице Трева Навроде.
– В будни – быть может, – огрызнулся он, – но только не по субботам. В любом случае ты молодец, Ритурнель, и я надеюсь в будущем услышать что-нибудь еще.
Магистр музыки поспешно вышел, и хор, как один человек, резво зарысил следом.
Чудакулли потер руки.
– Ну, господа, может быть, покажете, чему вы научились?
Пока игроки рассредотачивались по залу, Натт сказал:
– Должен сообщить, что профессор Макарона делает огромные успехи. У него несомненный талант к футболу.
– Ничуть не удивлюсь, – бодро ответил Чудакулли.
– А библиотекарь, разумеется, – прирожденный вратарь. Особенно в связи с тем, что он, стоя по центру ворот, способен дотянуться до обоих столбиков сразу. Противникам будет нелегко его обойти. И, разумеется, вы тоже примете участие в игре, аркканцлер.
– Невозможно стать аркканцлером, если не умеешь схватывать на лету. Пока что я просто понаблюдаю.
И он стал наблюдать. Когда Макарона во второй раз, как серебряный вихрь, пронесся по всему залу и загнал мяч в ворота соперников, Чудакулли повернулся к Думмингу и сказал:
– Что скажешь? Мы ведь выиграем?
– Если только Макарона будет играть за вас, – ввернул бывший декан.
– Перестань, Генри. Давай, по крайней мере, здесь будем играть только в футбол.
– Полагаю, сегодняшняя тренировка скоро завершится, сэр, – сказал Думминг. – Сегодня, в конце концов, банкет, и нужно некоторое время, чтобы привести зал в порядок.
– Извини, шеф, но он прав, – подтвердил Трев, – а нам еще надо опустить люстру и поменять свечи.
– Да, но мы подготовили небольшую демонстрацию к сегодняшнему вечеру. Может быть, аркканцлер не откажется посмотреть? – спросил Натт.
Чудакулли взглянул на часы.
– Да, конечно, мистер Натт, но времени у меня мало, поэтому я непременно посмотрю ее потом. В любом случае вы все молодцы и отлично поработали! – прогремел он, уходя.
Ночной рынок как раз разворачивался на Саторской площади, когда Гленда и Джульетта сошли с омнибуса. Анк-Морпорк жил на улице и именно там черпал еду и развлечения – а поскольку в городе остро ощущалась нехватка жилья, улица вдобавок была местом, где можно было болтаться, пока не освободится местечко на полу. Повсюду стояли лотки, фонари наполняли вечерний воздух зловонием и, в качестве побочного продукта, некоторым количеством света.
Гленда никогда не могла устоять перед соблазном заглянуть на рынок. Особенно сейчас. Она умела готовить все на свете, ей-богу, и очень важно было об этом помнить, чтобы в хаосе мыслей не утратить почву под ногами. И на рынке стояла Верити Колотушка, королева моря.
Гленда охотно общалась с Верити, которая всего в жизни достигла сама, хотя и не отказывалась от маленьких подарков судьбы, если таковые попадались на глаза (они были так широко расставлены, что Верити напоминала рыбу тюрбо). Как и океан, который ее обогащал, Верити имела скрытые глубины: она сколотила достаточно средств, чтобы купить одну лодку, затем другую и, наконец, целый ряд на рыбном рынке. Но она по-прежнему лично выкатывала тележку на площадь почти каждый вечер и продавала мидии, гребешки, креветки, крабов, рапан и свои знаменитые горячие рыбные палочки.
Гленда часто закупалась у Верити. Ровня, которая не угрожает твоему собственному благополучию, достойна уважения.
– Что, идете на большое чаепитие, девочки? – весело спросила Верити, помахивая палтусом в знак привета.
– Да, – гордо ответила Джульетта.
– Обе? – уточнила Верити, взглянув на Гленду.
Та твердо ответила:
– Ночная Кухня расширяется.
– Ну, лишь бы вам было весело, – отозвалась Верити, переводя взгляд (теоретически) с одной на другую. – На-ка, попробуй, это прелесть что такое. Дарю.