– Не беспокойтесь за Джульетту, – сказал Натт, который шел следом.
– А кто сказал, что я беспокоюсь? – огрызнулась Гленда.
– Вы сами. Выражение лица, осанка, тело, реакции, интонации… то есть всё.
– А тебе вообще незачем смотреть на мое всё… то есть на мое тело!
– Я имею в виду всего лишь то, как вы стоите, мисс Гленда.
– То есть ты читаешь мои мысли?
– Да, так может показаться. Прошу прощения.
– А о чем думает Джульетта?
– Не уверен на все сто, но ей нравится мистер Трев. Она думает, что он занятный юноша.
– Значит, ты и Трева читаешь как книжку? Ну, она не из приличных.
– Э… нет, мисс. Он обеспокоен и смущен. Кажется, он пытается понять, что из него получится в дальнейшем.
– Трев всегда был бездельником.
– Он думает о своем будущем.
В ту самую секунду, когда последние слуги поспешно встали по местам, в дальнем конце Зала распахнулись огромные двери. Это не произвело никакого впечатления на Гленду, которая погрузилась в собственные мысли, тщетно убеждая себя, что горбатого не отмоешь добела. «Впрочем, Трев и впрямь притих. И стихи он написал очаровательные. Ведь это очень много значит – стихи. Кто бы мог подумать? Совсем на него не похоже».
Натт внезапно исчез, и в широко раскрытые двери вошли капитаны со своими приближенными. Все они нервничали, большинству было неловко в непривычной одежде, у некоторых уже заплетались ноги, поскольку волшебники имели своеобразные представления об аперитиве. На кухне наполняли тарелки, повара бранились, и печные заслонки гремели, когда… когда… что там в меню?
Незримая жизнь Незримого Университета состояла из союзов, междоусобиц, обязательств и протекций, смешанных, переплетенных и крепко связанных воедино. Гленда чувствовала себя как рыба в воде. Ночная Кухня всегда проявляла щедрость по отношению к прочим труженикам, и сейчас Большой зал был ей кое-чем обязан, пусть даже главной ее заслугой было то, что она держала рот на замке. Она подошла к Блестящему Роберту, одному из старших официантов. Он сдержанно кивнул ей, как кивают человеку, знающему о тебе кое-какие вещи, которые ты не стал бы доводить до сведения своей матушки.
– У тебя есть меню? – спросила Гленда. Из-под салфетки возник листок. Гленда в ужасе его просмотрела.
– Но они это не едят!
– Да ладно, – Роберт ухмыльнулся. – Хочешь сказать, для них это слишком шикарно?
– Вы кормите их «а-ля». Так называется почти каждое блюдо! Но к еде с «а-ля» нужно привыкать постепенно. По-твоему, эти люди похожи на тех, кто каждый день обедает на иностранном языке? Ох, боги, даже пиво «а-ля»!
– У нас широкий выбор вин. Но они предпочитают пиво, – холодно ответил Роберт.
Гленда уставилась на капитанов команд. Они явно наслаждались жизнью. Перед ними стояли бесплатная жратва и выпивка, и пусть даже еда имела странный вкус, ее было много, а пиво – оно и есть пиво. И его тоже хватало.
Что-то ей не нравилось. Да, футбол в наши дни – сущий ужас, но… Гленда даже не могла понять, что именно ее беспокоит… но…
– Прошу прощения, мисс.
Гленда опустила взгляд. Какой-то юный футболист решил довериться единственной женщине в зале, у которой не было в руках как минимум двух тарелок.
– Чем могу помочь?
Он понизил голос.
– Эта намазка рыбой пахнет, мисс.
Гленда обвела взглядом ухмыляющиеся лица.
– Это называется икра, сэр. Для прибора полезно.
Все сидевшие за столом, как один, разразились пьяным хохотом, но юнец лишь озадаченно хлопнул глазами.
– Какого прибора, мисс?
Вновь последовало бурное веселье.
– Да уж явно не из тех, что кладут на стол, – ответила Гленда и ушла под общий смех.
– Очень любезно с твоей стороны пригласить меня, Наверн, – сказал патриций Витинари, жестом отсылая прочь блюдо с закусками, и повернулся к волшебнику справа. – А, я вижу, к вам вернулся аркканцлер, прежде известный как декан. Великолепно.
– Ты, возможно, помнишь, что Генри уехал в Псевдополис… в Коксфорд. Он… э… – Чудакулли замолчал.
– …новый аркканцлер, – закончил Витинари. Он взял ложку и принялся внимательно рассматривать ее, как что-то редкое и весьма любопытное. – Ох, боги. А я думал, что аркканцлер может быть только один. Разве нет? Один аркканцлер и только одна Шляпа, разумеется. Но это ваши волшебные дела, в которых я разбираюсь слабо. Поэтому прошу меня извинить, если я не так понял.
В медленно поворачивающейся ложечке его нос казался то длинным, то коротким.
– Тем не менее мне как стороннему наблюдателю пришло в голову, что это может привести к некоторым трениям.
Ложечка перестала вращаться.
– Разве что самую малость, – ответил Чудакулли, не глядя на Генри.
– Да? Судя по отсутствию людей, превращенных в лягушек, вы, господа, видимо, воздержались от традиционных способов выяснения отношений. Прекрасно. Когда дело туго, старые товарищи, связанные узами взаимного неуважения, просто не в силах убить друг друга. У нас есть надежда. А, суп.
Последовала короткая пауза, пока половник переходил от тарелки к тарелке. Затем патриций сказал:
– Чем я могу помочь? В этой ситуации я беспристрастный судья.
– Прошу прощения, милорд, но я рискну предположить, что вы отдаете предпочтение Анк-Морпорку, – сказал аркканцлер, прежде известный как декан.
– Правда? Но с тем же успехом можно сказать, что в моих интересах ослабить общеизвестное влияние университета. Вы понимаете? Тонкий баланс между горожанами и учеными, незримым и приземленным? Двойной фокус власти. А еще можно сказать, что я воспользовался возможностью смутить моего умудренного друга, – он слегка улыбнулся. – У тебя еще хранится официальная Шляпа аркканцлера, Наверн? Я заметил, в наши дни ты перестал ее носить и, кажется, отдаешь предпочтение новой, более стильной, с симпатичными ящичками и небольшим встроенным баром.
– Мне никогда не нравилось носить официальную Шляпу. Она все время ворчала.
– Она действительно умеет разговаривать? – уточнил Витинари.
– Думаю, точнее будет «зудеть», поскольку единственная тема ее разговоров – что теперь все не так, как раньше. Утешает меня лишь то, что на Шляпу жаловался каждый аркканцлер за последнюю тысячу лет.
– То есть она говорит и думает? – невинно спросил патриций.
– Полагаю, что так.
– Значит, ты не можешь ею владеть, Наверн. Шляпа, которая говорит и думает, не может быть ничьим имуществом. В Анк-Морпорке нет рабов, Наверн, – он лукаво погрозил пальцем.
– Да, но Шляпа – это символ. На что будет похоже, если я без борьбы уступлю звание единственно возможного аркканцлера?
– Честно говоря, не знаю, – ответил патриций Витинари, – но поскольку до сих пор почти все настоящие сражения между волшебниками заканчивались полнейшим хаосом, я думаю, что ты, по крайней мере, будешь слегка смущен. И, разумеется, позволь напомнить тебе, что ты не возражал, когда Билл Ринсвинд из университета Пугалоу преспокойно назвал себя аркканцлером.
– Да, но он далеко отсюда, – возразил Чудакулли. – И Четвертый континент, в общем, не в счет, тогда как колледж в Псевдополисе, о котором сейчас речь, – сплошь выскочки, и…
– Значит, проблема только в расстоянии? – уточнил Витинари.
– Нет, но… – начал Чудакулли и замолчал.
– Стоит ли об этом спорить – вот вопрос, – сказал патриций. – Мы здесь имеем, господа, лишь небольшую размолвку между главой почтенного и всеми уважаемого учреждения и представителем новой, амбициозной, относительно неопытной, но весьма настойчивой школы мысли.
– Вот-вот, – подтвердил Чудакулли.
Витинари воздел палец.
– Я не закончил, аркканцлер. Дайте-ка подумать… Кажется, я сказал, что произошла размолвка между древней, неспособной к развитию, устаревшей и косной организацией и собранием энергичных молодых ученых, которые полны свежих, волнующих идей.
– Эй, погоди, в первый раз было не так! – запротестовал Чудакулли.
Витинари откинулся на спинку кресла.
– Нет, аркканцлер. Помнишь наш недавний разговор о значении слов? Все дело в контексте. А потому я предлагаю, чтобы ты предоставил главе университета Коксфорд возможность ненадолго надеть официальную Шляпу аркканцлера.
Нужно было очень внимательно слушать то, что говорил патриций Витинари. Иногда слова, на вид совершенно послушные, скалили зубы и кусались.
– Сыграйте в футбол за Шляпу, – предложил Витинари.
И взглянул на их лица.
– Господа. Господа. Не торопитесь, обдумайте. Важность Шляпы преувеличена. Средства, при помощи которых состязаются волшебники, – в основе своей не магического свойства. Подлинная борьба и, более того, соперничество, на мой взгляд, будут полезны обоим университетам, и простые люди развлекутся, тогда как в прошлом, когда волшебники ссорились, им приходилось прятаться в погреба. Пожалуйста, не отвечайте чересчур поспешно, иначе я решу, что вы недостаточно подумали.
– Между прочим, я умею думать очень быстро, – сказал Чудакулли. – Это будет никакое не состязание, а полнейшая несправедливость.
– Совершенно верно, – заметил Генри.
– Ага, вы оба считаете, что это будет совершенно несправедливо, – произнес Витинари.
– Конечно. У нас намного моложе профессорский состав, за нами – сила, энергия и широкие поля Псевдополиса.
– Превосходно, – подытожил патриций Витинари. – По-моему, вызов брошен. Университет против университета. По сути, город против города. Война, но без утомительной необходимости подбирать с поля боя головы, руки и ноги. Жизнь есть борьба, господа.
– Вынужден согласиться, – ответил Чудакулли. – Хотя я не намерен лишаться Шляпы. И должен заметить, Хэвлок, что сам ты не больно-то поощряешь вызовы.
– О, мне их бросают не так уж редко, – сказал Витинари. – Дело в том, что побеждаю я. Кстати говоря, господа, я прочел в сегодняшней газете, что новые избиратели в Псевдополисе вчера проголосовали за то, чтобы не платить налоги. Когда увидишь президента, Генри, пожалуйста, без колебаний передай ему, что я буду просто счастлив помочь советом, когда он сочтет необходимым. Приободритесь, господа. Никто из вас не получил то, чего хотел, но вы оба получили то, чего заслуживаете. Раз горбатого можно отмыть добела, Шляпа может сменить владельца. И горбатого придется отмыть добела, господа, иначе мы все обречены.