Полностью.
Без осуждения.
Теперь я был свободен.
Войдя в комнату, я начал раздеваться. Сбросив удушающую рубашку и брюки на пол, я подошел к шкафу и открыл широкие двери. За этими деревянными дверями меня ждали только три вещи: черные спортивные штаны, темно-серая толстовка с капюшоном и кастеты с лезвиями. Три вещи, которые определяли того человека, с которым я так упорно боролся, чтобы скрыть. Человека, которым я был с четырнадцати лет, и человека, которого я больше не мог отрицать.
Потянувшись к вешалкам, я снял штаны и надел их на ноги. Я взял толстовку с капюшоном и надел ее на руки, застегивая молнию спереди.
Я поднял голову и посмотрел на последние вещи, оставшиеся в пустом шкафу. Мои пальцы напряглись, кровь закипела от возбуждения. Адреналин забурлил во мне от предвкушения боя, убийств и смерти Джахуа.
Подняв сжатые кулаки, я вытащил холодные куски стали и провел пальцами по острым заостренным лезвиям. Затаив дыхание, я медленно надел свои кастеты и вдохнул.
Мои глаза закрылись, когда пальцы сжались в кулаки, и я ощутил в себе чувство свободы.
Собираясь вернуться в гостиную, я увидел себя в зеркале, висящем на стене. Я встал, как вкопанный, и уставился на мужчину, который смотрел на меня.
Это был мужчина, которого я знал — Рейз.
Этот человек был в моем сердце. Это был я, боец, тот, кто калечил. Громил. Убивал.
Открыв дверь, я прошел по коридору в гостиную. Киса сидела на диване. Когда я вошел в комнату, ее губы приоткрылись.
Я стоял неподвижно и настороженно смотрел на нее. Киса поднялась на ноги, выглядя прекрасно в своей черной рубашке и обтягивающих джинсах. Ее длинные каштановые волосы рассыпались по плечам, а голубые глаза пленили меня.
Она встала передо мной, ее сладкий аромат окутал меня. Улыбка тронула ее розовые губы. Она протянула руки и погладила мою серую толстовку. Ее руки скользнули по моим ладоням и по костяшкам пальцев.
Она фыркнула от смеха. Ее нижняя губа задрожала.
— Solnyshko? — прошептал я, не желая видеть, как она плачет.
Она подняла взгляд к моим глазам и сказала:
— До этого момента я и не осознавала, как сильно скучала по тебе в таком виде. — Моя грудь сжалась. Киса подошла еще ближе, оказавшись у меня на груди. Ее руки поднялись и пробежались по моим волосам. — Мужчина, которого я узнала с первого взгляда, был моей второй половинкой, вернувшейся к жизни… чудесным образом, вернувшейся ко мне.
Я поднял руки, чтобы обнять ее за талию, и она склонила голову набок. Ее пальцы пробежались под моими глазами.
— Чего тебе не хватает, так это черных полос под глазами.
Я покачал головой.
— Я больше не пытаюсь скрыть, кто я есть. Я знаю, что я Лука Толстой.
Киса кивнула, борясь со слезами, но ее руки поднялись к моей шее, и она надела капюшон мне на голову.
— Нет, — прошептала она и мягко провела пальцем по моей щеке. — Вот так ты Рейз.
— Киса, — прохрипел я, мое горло сжалось.
— Тссссс, — успокаивала она. — Иди. Иди и останови Джахуа. Иди и приведи Заала обратно к Талии, ко всем нам. Его место здесь. С нами. — Я неподвижно смотрел на Кису.
Потом она взяла мою руку и прижала к своему животу. — И борись за нас. Останови Джахуа ради безопасности нашего ребенка. Ради нашей маленькой семьи. У тебя есть причина вернуться к нам, lyubov moya.
Я наклонился и поцеловал Кису в губы, шепча ей на ухо:
— У меня всегда была причина, Киса. Ты причина. Ты всегда была причиной. Ты всегда будешь причиной.
Соленые слезы Кисы попали мне на губы. Поцеловав ее в последний раз, я отстранился и направился к входной двери.
Когда я уже собрался покинуть дом, сзади раздался голос Кисы, заставивший меня остановиться.
— Лука. — Я повернул голову и увидел, что она стоит посреди комнаты и смотрит мне вслед. Затем, как только я собирался вернуться и взять ее на руки, она ласково улыбнулась и добавила: — Разрушь тот ад, детка.
Резко выдохнув, моя грудь наполнилась огнем от этих знакомых слов. Я выбежал из двери к ожидающему меня затонированному фургону Михаила.
Все быки позади нас сидели спокойно, ожидая моих приказов. Когда пассажирская дверь закрылась, Михаил сунул мне в руки винтовку. Я посмотрел на него, и он сказал:
— Как бы сильно ты не пугал меня своими лезвиями в клетке, я надеюсь, что ты знаешь, как обращаться с этим. Складской подвал, где прячется ублюдок Джахуа, будет заполнен охранниками с винтовками. У тебя не будет шанса сразиться с этими ублюдками вблизи.
Я обхватил винтовку руками и ответил:
— Не беспокойся обо мне. Беспокойся о себе, о том, чтобы вернуться живым.
Быки позади нас зашептались. Когда Михаил завел двигатель, он повернулся и произнес:
— Я работаю на твоего отца уже пятнадцать лет. — Я посмотрел на него, а он на меня. — Никогда, ни разу за всю мою службу, куда бы нас не посылали, ни князь, ни пахан не сражались рядом с нами. Алик Дуров дрался в «Подземелье». Он убивал на этих улицах только потому, что был больным сукиным сыном. Он обращался с нашими людьми, как с собаками, одноразовыми солдатами для развлечения. Но ты, ты сражаешься вместе с нами с гордостью, как брат по оружию. Ты даешь нам повод для гордости за семью Волковых и за наше положение в Нью-Йорке. — Он оглянулся, молча кивнув быкам, и добавил: — Ты ведешь нас с тех самых пор, как вернулся. И каждый из наших братьев здесь, и остальные солдаты братвы последуют за тобой даже в ад. — Михаил поерзал на сиденье: — Когда-нибудь ты станешь лучшим паханом, который у нас когда-либо был, сэр. И я буду гордо стоять рядом с тобой. Мы все будем.
От веры братьев в меня перехватило дыхание, и я разделял их гордость.
Почувствовав на руках стальные кастеты и винтовку на коленях, я, наконец, понял. Я знал, что это была та жизнь, для которой я был создан. Бои, насилие, годы убийств в ГУЛАГе и мои братья воры в законе.
Я был гребаным князем братвы Волкова.
И сегодня вечером я не подведу.
Я не подведу, пока ношу имя пахана в своем сердце. Я не остановлюсь, пока не сделаю нас самой сильной, самой страшной мафией во всем Нью-Йорке.
Я глубоко вздохнул.
Наконец-то я нашел свое место.
Глава 20Заал
Темнота.
Снова в темноте.
Я ненавидел эту чертову тьму.
Цепи туго и тяжело обвивали мои запястья и лодыжки. И в камере было очень холодно.
Я не знал, как долго я нахожусь здесь, в этом аду, но этого достаточно, чтобы пропустить солнце. Этого достаточно, чтобы пропустить свет.
Мой желудок скрутило от боли. Мне пришлось закрыть глаза и дышать носом, когда я думал о том, чего мне не хватает больше всего.
Талия. Моей Талии.
Гнев наполнил мою грудь, когда я вспоминал о ней, висящей на цепях, окровавленной и избитой. И Джахуа, держащий нож у ее горла.
Она была такой сильной. Умоляла глазами не отдавать мою жизнь взамен ее. Но это было невозможно. Мое сердце… мое сердце никогда не выживет, если я потеряю ее.
Лишь для нее оно было полным. Я приму наркотики, лишь бы защитить ее.
Талия будет в безопасности.
Звук охранника, входящего в камеру, пронзил темноту. Шаги приблизились ко мне.
Внезапно вспыхнул яркий свет. Я отшатнулся от белой вспышки.
— Поднимайся, — прошипел охранник на моем родном грузинском языке. — Хозяин хочет тебя видеть.
— Он мне не хозяин, — прорычал я. Охранник отступил, когда я поднялся на ноги и подошел к двери. Я видел страх на его лице.
Он был слаб.
Я протянул руки, но охранник не двинулся с места.
— Я не сдвинусь с места, — сказал я. — Делай то, зачем пришел.
Охранник попятился. В его трясущихся руках звякнули ключи. Ярость овладела мной, и, ударив рукой по металлическим прутьям, я взревел:
— Сделай это!
Охранник подпрыгнул, но отпер дверь. Я протянул руки. Схватившись за цепь, он повел меня по сырому коридору в темную комнату в конце. Мою кожу покалывало, когда воспоминания нахлынули на меня. Иглы, боль, крики… Анри… Анри…
Охранник потянул за цепь. Он распахнул дверь в комнату. Внезапно все стало знакомым: узкая кровать, ремни, которыми меня привязывали, единственная лампочка, свисающая с потолка, и запах. Запах химикатов, наркотика. Наркотика, который они вливали в мои вены, наркотика, который заставлял меня забыть обо всем.
Я не хотел забывать.
Я не хотел забывать длинные золотистые волосы, карие глаза и ту улыбку. Улыбку Талии.
Позади меня кто-то вошел в дверь. Я знал, что это был Джахуа. Я чувствовал его. Я мысленно видел его лицо, когда он приказывал убить мою семью. Я отчетливо слышал его голос, когда он приказывал охранникам стрелять, и видел выражение удовлетворения на его лице, когда он приказал стражникам оставить мою семью у стены, растерзанную и сваленную в кучу, как стадо забитых свиней. И я вспомнил его лицо, когда он пристегивал меня и брата ремнями и накачивал нас жидкой яростью.
— Привяжи его к стене, — сказал он. Охранник потянул меня за цепи, выполняя приказ.
Я повис на стене. Джахуа приказал:
— Плотнее.
Охранник потянул за цепи. Я стиснул зубы, когда мои руки вытянулись так широко, что мышцы горели.
Я дышал через нос, вдыхая и выдыхая, вдыхая и выдыхая, пытаясь притупить боль.
Внезапно передо мной появились две ступни. Переполненный злобой и ненавистью, я поднял голову и встретился взглядом с Джахуа. Его лицо исказилось от ярости, когда я посмотрел в его глаза. Отдернув руку, он ударил меня прямо в живот. Но я не отреагировал. Я даже не вздрогнул.
Лицо Джахуа покраснело. Схватив меня за волосы, он запрокинул мне голову и выплюнул:
— Ты, бл*дь, смеешь смотреть мне в глаза. Ты.
Я не сводил с него глаз и прошипел:
— Я помню. Я помню все.
Когда эта сука не отреагировал, то я сказал:
— Я помню, как ты пришел в наш загородный дом. Я помню, как ты убил мою семью. Я помню, как меня привели к тебе. Помню, как был привязан к кровати вместе с моим братом. Я помню, как ты экспериментировал на нас. Колол, бил, заставлял драться.