При произнесении Майским этой едкой шутки присутствовал Ванситтарт. Он, «лукаво глядя на Черчилля, громко рассмеялся. Черчилль немного смутился, покраснел, и, хлебнув еще полстакана виски, перешел к другим темам». Майский был явно поражен умением Черчилля пить спиртное, не пьянея. Реши он приехать с визитом в Москву, этот талант бы ему пригодился.
Черчилль задавал вопросы про советскую авиацию, о том, как прошел сбор урожая, все это время он не переставая прикладываться то к виски, то к вину. «Что ж, я очень рад, — резюмировал он, — если Ваша страна будет крепкой и сильной, мы от этого можем только выиграть». После того как поговорили об успехах социализма, настала пора Майскому менять тему, и он спросил мнение Черчилля о международной обстановке. «Проблема всех проблем — Германия», — произнес Черчилль. Еще 18 лет назад он ответил бы иначе: тогда для Британской империи главную опасность представляла русская революция.
Теперь времена изменились, и для Черчилля, по крайней мере на ближайшие 10–15 лет, СССР уже не выглядел как угроза. Затем Черчилль сел на излюбленного конька британских дипломатов и политиков, говоря, что у Советского Союза и Великобритании есть один общий интерес: содействовать сохранению мира и безопасности. СССР война не нужна, согласился Черчилль, она не принесет ничего хорошего. Величайшую опасность сегодня представляет собой Германия, «это огромная научно организованная военная машина с полудюжиной головорезов типа американских гангстеров во главе. От них всего можно ожидать. Никто не знает точно, чего они хотят и что будут делать завтра».
Затем, осушив еще один бокал вина, — что Майский заметил с нескрываемым восхищением — Черчилль продолжил свой монолог. СССР не имеет ничего общего с нацистской Германией, где «полдюжины озверелых гангстеров делают все, что их правая нога хочет». И кто знает, где они нанесут свой первый удар. Вряд ли это будет СССР, он слишком силен. Возможно, Голландия или какая-нибудь территория в Юго-Восточной Азии. Ванситтарт, который успел вернуться в обеденную залу и теперь сидел и внимательно слушал, в тот момент заметил, что в таком случае Германия рискует нарваться на конфликт с Японией. Или, продолжал Черчилль, немцы выберут Австрию, Чехословакию или Балканы с целью занять «Срединную Европу» (Центральную Европу). В этом случае Германия будет диктовать свою волю Британской империи, чего допустить нельзя. Гитлер сможет отправлять самолеты бомбить Лондон, продолжал рассуждать Черчилль. Погибнут и пострадают сотни тысяч, миллион людей, город сравняют с землей, «но мы, британская нация, не сложим оружия».
«Он проглотил еще одну рюмку коньяка, — записал Майский, — и затем продолжал свои “размышления вслух”, в процессе которых я время от времени вставлял то наводящие вопросы, то пояснительные замечания». По мнению Черчилля, германская угроза столь велика, что обо всех остальных угрозах можно попросту забыть. Хотя его тревожит вероятность японской агрессии на Дальнем Востоке, он не хотел бы сложностей в отношениях с Японией. Британия сохраняет свои позиции в Китае и Юго-Восточной Азии исключительно потому, что японцы это ей позволяют. «Япония в любой момент может нанести им сокрушительный удар… Но все-таки Черчилль готов на данный отрезок времени предоставить Японии свободные руки в Китае».
Майский поинтересовался, какие Черчилль видит конкретные меры, чтобы держать Германию в узде. По его словам, меры были «совершенно ясны и конкретны. Логика вещей создает примерно такую же международную обстановка, какая была перед 1914 годом. Англия, Франция и СССР должны объединить свои усилия для предотвращения новой войны. Другие государства, также заинтересованные в сохранении мира, должны сгруппироваться около этих трех держав. Гитлеру должна быть противопоставлена столь могущественная коалиция, чтобы всякая попытка агрессии являлась для него величайшим риском». Идея Черчилля была в том, чтобы создать оборонительный альянс с целью поддержания мира.
Конечно, «из-за тактических соображений (особенно в Англии)» словосочетаний вроде «военный альянс» следовало избегать и скрыть эту инициативу за фасадом договора о «коллективной безопасности под эгидой Лиги Наций». Из записей Майского непонятно, как он отнесся к тезисам Черчилля, но, скорее всего, он нашел, что они полностью соответствуют негласной политике СССР.
Черчилль заявил, что в случае успеха немцев «Англия стала бы игрушкой германского империализма». Затем он коснулся положения дел в Англии. Он не скрывал, что имеет место большое внутреннее противостояние, «сильное течение» в пользу «западной безопасности», иными словами, стремление заключить соглашение с Германией, которое гарантировало бы мир Западной Европе в обмен на предоставление ей свободы действий в Восточной и Юго-Восточной Европе. Сторонники этих идей, по словам Черчилля, были не против отправить Германию воевать против кого-то еще, будь то в Восточной, Юго-Восточной или Центральной Европе, а Англию и Францию оставить в покое. Майского это не удивило, он слышал подобное раньше. Черчилль назвал подобные идеи «сплошным идиотизмом», однако заметил, что, «к сожалению они еще пользуются значительной популярностью в известных кругах Консервативной партии». При этом Черчилль был уверен, что таким, как он и Ванситтарт, удастся отстоять идею неделимости мира, и Англия вместе с Францией и СССР образуют костяк нового оборонительного альянса, который будет сдерживать Германию. Черчилль заявил, что полностью одобряет пакты, которые СССР заключил с Францией и Чехословакией (о которых читатель узнает уже скоро), и в целом считает советскую политику весьма разумной, сдержанной и лишенной просчетов. Черчилль упомянул о Хоре, с которым у него не ладились отношения из-за разногласий по поводу индийской политики. Он разделял мнение Ванситтарта о том, что Хор — умелый дипломат и реалист, и он хотя и не осознает полностью немецкой угрозы британским интересам, впоследствии переменит свое мнение, нужно дать ему время. В консервативных кругах в отношении Германии будет наблюдаться разброд и шатание, но «мы должны заранее запастись достаточными терпением и выдержкой». Да, терпение было нелишним, тем более что Черчилль разделял мнение Ванситтарта о руководстве Лейбористской партии: тори были не единственными, кто говорит глупости, когда речь шла о нацистской Германии. «Черчилль сказал, что у него «часто просто уши вянут, когда он слышит слюнтяйские рассуждения лейбористских лидеров». Да, они потихоньку начали приходить в себя, вот только это заметно в парламентской курительной комнате, где, по словам Черчилля, люди высказываются более откровенно, но никак не в зале заседания Палаты общин. На этом и завершилась долгая беседа. Черчилль выразил радость по поводу знакомства и надежду на то, что встреча не последняя[854].
Британию штормит
«Разброд и шатание» в британской политике проявились четыре дня спустя, 18 июня, когда британское правительство подписало с нацистской Германией соглашение о соотношении численности военно-морских сил. Германский военно-морской флот, согласно документу, мог достигать 35 % численности британского. Таким образом, по инициативе двух стран произошла денонсация Версальского договора и Великобритания стала соучастницей морского перевооружения Германии. Англо-германские переговоры завершились 12 июня, в тот день, когда Хор впервые встретился с Майским. Неудивительно, что новый глава МИД так неуверенно ответил на раздраженное требование Литвинова не заключать сторонние сделки с Гитлером. Если судить новый британский кабинет по его делам, то начали они неважно.
Когда Литвинов узнал о соглашении, он как будто даже и не был удивлен: обычный эгоизм вероломного Альбиона. «Заключение морского соглашения, — писал Литвинов Майскому, — является вопиющим нарушением не только Версальского договора, но и договоренности Англии с Францией как в Лондоне, так и в Стрезе. Франция, несомненно, имеет все основания протестовать. Нам же заявлять что-либо по существу соглашения вряд ли приходится. Если соглашение заключено с согласия Самюэля Хора, то это несколько нарушает представление о нем как о франкофиле»[855].
20 июня лорд Бивербрук приехал в посольство на обед к Майскому. Обсуждали, скорее всего, политику и новое правительство. Бивербрук не был столь скептически настроен. Он полагал, что Болдуин осознает германскую угрозу и страстно желает улучшения отношений с Францией и СССР. Но Болдуин был политиком и слишком погряз во внутрипартийных дрязгах вместо того, чтобы занять жесткую и последовательную позицию. «Б[ивербрук] чрезвычайно недоволен англо-германским морским соглашением, — отметил Майский, — он считает его опасным политически и с военной точки зрения». Смысл соглашения был в том, чтобы навести мосты между Англией и Германией, но никаких гарантий безопасности Великобритании оно не предоставляло. А германский флот разрешенной численности, сосредоточенный в Северном море, станет «постоянной угрозой безопасности Великобритании, особенно в случае какой-либо войны». А почему же британское правительство подписало это, очевидно невыгодное для себя, соглашение? — спросил Майский. «Избирательные соображения», — ответил Бивербрук. Лейбористы и консерваторы боролись за голоса «пацифистов» на предстоящих парламентских выборах. Таких голосов было много, и обе партии состязались друг с другом в заявлениях о приверженности миру. Бивербрук не упомянул, но в те дни как раз проходило так называемое голосование о мире. Результаты опроса должны были быть опубликованы в конце июня, и они продемонстрировали бы силу пацифистских настроений в Великобритании. Бивербрук, по его словам, лишь ждал подходящего момента, чтобы начать кампанию против англо-германского морского соглашения. «Пусть несколько схлынут первые “восторги” по случаю соглашения, — писал Майский по поводу позиции Бивербрука, — пусть станет возможным более хладнокровное отношение к морскому договору, — тогда он ударит»