м факт, что британское правительство видит смысл в переговорах с нацистской Германией. Литвинов, видя, что Гитлер одержим завоевательными планами, давно оставил подобные мысли. Он считал единственно возможным выходом вооружиться до зубов и заключить военные союзы с европейскими государствами, которые ощущают угрозу со стороны Германии, и, конечно, с Соединенными Штатами. Как представитель своего ведомства Литвинов отлично справлялся; но он был вынужден отстаивать политику своего правительства, то есть Политбюро и лично Сталина. В дипломатических кругах в Москве было прекрасно известно, что позиция Литвинова целиком зависит от отношений со Сталиным, и в начале 1935 года эти отношения были хорошими[902]. Задним числом очень просто рассуждать о том, чего люди не поняли и не сумели предвидеть. Но в этом невозможно упрекнуть Литвинова, Крестинского, Эррио, Поль-Бонкура и, конечно, Ванситтарта и Черчилля. Они прекрасно все понимали. Однако тогда, зимой 1935 года, из всех правительств лишь у советского было ясное понимание германской угрозы и мер, которые следует принимать.
Поразительное терпение
Советский Союз в отношениях с британцами и французами был поразительно терпелив. Однако, с точки зрения СССР, у него не могло быть иных союзников в противостоянии с нацистской Германией, кроме тех, с которыми он так усердно пытался выработать общую позицию. Советскому правительству оставалось лишь проявить терпение и настойчивость. Пример советской терпеливости — ситуация с англо-французским коммюнике от 3 января. С 17 по 20 февраля Литвинов прошел путь от памятной записки Лавалю в весьма агрессивном тоне до сдержанно-примирительного ответа на запрос от французского и британского послов три дня спустя[903]. 19 февраля Литвинов, наряду с Крестинским и Стомоняковым, провел более двух часов у Сталина[904]. Нам неизвестно, что обсуждали на встрече, но главной темой разговора вполне могли быть Восточный пакт, англо-французское коммюнике, позиция немцев и варианты ответа на запросы французского и британского правительств. Выбор был на самом деле только один — ответ в примирительном тоне, который был дан 20 февраля. В нем приветствовалась англо-французская инициатива и затем излагалась советская программа, с которой читатели, исходя из предшествующих комментариев Литвинова и указаний для Потемкина, уже познакомились. По сути, в советской декларации предлагалось для противостояния военной агрессии заключить пакты взаимопомощи при поддержке СССР, Франции, Великобритании и Италии, а также Малой и Балканской Антант. Советская декларация уже на следующий день была опубликована в «Известиях»[905].
Некоторые политики в Париже и Лондоне наверняка вздохнули с облегчением. На следующий день Альфан встретился с Литвиновым, чтобы выразить благодарность за советскую декларацию. Французское и британское правительства, сказал он, были хорошо осведомлены о немецкой стратегии, направленной на выделение различных элементов англо-французского коммюнике, и пытались расстроить планы Германии. Ответ Литвинова Альфану был выдержан в вежливом, примирительном тоне и не имел ничего общего с предыдущим, исполненным желчи письмом Потемкину[906]. Лаваль и Саймон также выразили благодарность и выступили с заверениями, которые Потемкин и Майский передали в Москву[907].
Обмен вздохами облегчения и любезностями, однако, не уменьшил обеспокоенности Литвинова по поводу расплывчатости позиций Лаваля и Саймона. Намерены ли они и дальше держать прежний курс на заключение Восточного пакта, взаимопомощь, неделимость безопасности в Западной и Восточной Европе? В конце февраля обсуждались возможности визита Лаваля и Саймона в Москву и Саймона — в Берлин. Читатель помнит, что визит Саймона был отложен на фоне «дипломатической» болезни Гитлера после публикации 4 марта британской Белой книги по вопросам обороны с призывом увеличить военные расходы. 9 марта нацистское правительство объявило о наличии у него в распоряжении люфтваффе. Неделю спустя, 16 марта, в нарушение Версальского договора Гитлер объявил о возобновлении воинского призыва и о существовании 500-тысячной германской армии. Так был похоронен Версальский договор.
Читатель помнит, что Литвинов был не в восторге от вероятного визита Саймона в Москву, хотя НКИД не давал даже малейшего повода думать, что данный визит для Москвы нежелателен. Из Женевы Литвинов получил информацию, что Саймон по-прежнему пытается отговорить Францию от идеи заключения пакта о взаимопомощи и что Фланден колеблется и ждет, какой путь выберет Британия[908]. На французов давил не один Саймон. Леже также пытался затянуть дело. Как показали контакты британского МИД с французской стороной, Леже и другие сотрудники французского внешнеполитического ведомства «были не в восторге от идеи двустороннего франко-советского пакта и враждебно настроены по отношению к любому слишком тесному сближению Франции и СССР»[909]. В разговоре с британским послом сэром Джорджем Клерком Леже отметил, что «последовательно сражался против данной тенденции [по отношению к двустороннему франко-советскому пакту о взаимопомощи. — М. К.], иногда даже со своими министрами (Бонкуром и Барту), ибо это не способствовало бы восстановлению доверия, а именно доверие является основой прочного мира». Был ли он неправ? «Он [Леже] сказал мне, — докладывал Клерк, — что всеми силами пытается избежать заключения, в рамках единообразного регионального соглашения, отдельного франко-русского соглашения»[910]. Многие лицемерили по поводу коллективной безопасности и взаимопомощи, но только не Литвинов и Сталин.
Потемкин встречался с Лавалем почти каждый день, а также по вечерам, на светских мероприятиях, где они также обсуждали дела. Следуя указаниям Литвинова, Потемкин пытался удержать Лаваля в заданном русле, а кроме того, советовал, как ему помешать Саймону осуществлять одностороннюю британскую политику уступок Гитлеру[911]. Как бывший школьный учитель, он пытался усадить нерадивого ученика за уроки… Напрасный труд! Было сказано, что британский министр иностранных дел оказывает давление на французов с целью заставить их уступить Берлину[912]. Майский слышал, что Лаваль, как он выразился, что-то там темнит[913]. Для Москвы в этом не было ничего удивительного.
Литвинов все еще волновался о безопасности стран Балтии. Он подготовил справку для Сталина, в которой вновь поднял эту тему. «В переговорах с Барту… мы добивались распространения гарантий пакта и на Балтийские страны, указывая, что оккупация Германией этих стран была бы началом наступления на СССР, что мы не можем ждать, пока германские армии перейдут наши границы и что поэтому Франция должна оказать нам помощь немедленно по переходе германских военных сил своей восточной границы». Франция не согласилась на такое положение в договоре, но Литвинов настаивал; Барту дважды поднимал вопрос в Совете министров и дважды получал отказ. «Я заявил Барту, — добавил Литвинов, — что меня это решение не удовлетворяет и что от требования касательно Балтийских стран я не отказываюсь, и Барту соглашался в нужный момент еще раз обсудить этот вопрос».
Было ясно, что Литвинов воспринимал Прибалтийский регион как слабое место в советской обороне перед лицом вероятной нацистской агрессии. Британские идеи «компромиссного» многостороннего пакта о ненападении и необязывающие «консультации» не снимали озабоченности СССР. Литвинов отмечал:
«Должен, однако, оговориться, что я отнюдь не уверен, что даже компромиссное предложение окажется приемлемым для Германии. Но как при компромиссе, так и при первоначальной форме пактов, о которой договорились с Барту, незащищенными остаются ПриБалтийские страны, ибо если даже мы и захотели бы прийти на помощь этим странам, то при дальнейшем развитии военных операций и наступлении Германии на наши границы, мы уже лишились бы и французской помощи, поскольку мы сами первые начали бы войну с Германией для защиты Прибалтики. В этой области нам предстоит очевидно большой спор с Францией и Англией»[914].
Литвинов в этом вопросе был непреклонен. Он привлек к нему внимание Потемкина примерно в тех формулировках, что содержались в докладе Сталину. В случае германской угрозы «мы должны равнодушно смотреть на оккупацию Прибалтики и ждать перехода германской армией нашей границы, для того чтобы вступила в действие гарантия Франции»[915].
Литвинов хотел составить проекты текстов Восточного пакта на тот маловероятный случай, если на него согласится Германия, а на случай ее несогласия — пакта о взаимопомощи с Францией[916]. Ведь Гитлер открыто оставил Францию и Великобританию с носом. Когда на переговоры прибыл французский посол, Литвинов держался с нарочитым спокойствием. Советское правительство — подписант Версальского договора, пожал он плечами в ответ на вопрос Альфана: что ж, посмотрим, как поступит Франция. Посол не попался на удочку и ушел от прямого ответа. Литвинов съязвил: британская тактика, которую поддерживает Франция, послужила стимулом для германской агрессивности. Согласно отчету Альфана об этой встрече, Литвинов предложил британцам отменить предстоящий визит Саймона в Берлин[917]