ет потерянной надежду привлечь Германию к участию в Восточном пакте». Вероятно, данное сообщение очень разозлило Потемкина. «Мне не стоило большого труда привести Лаваля к признанию того, что оптимизм его не обоснован и что мы подошли вплотную к вопросу о заключении франко-чешско-советского пакта взаимопомощи» Лаваль явно не это хотел слышать. Он начал отпираться, заявил, что многие в Национальной ассамблее ему противодействуют и он чувствует себя будто в осаде среди депутатов и сенаторов, предостерегающих от соглашения с СССР. Потемкин пытался загнать Лаваля в угол, но тот ловко увернулся. Снова гражданин Надзиратель не мог справиться с месье Зигзагом. Лаваль заявил, что не желал бы втягивания в войну. Вы обещали нам другое, возразил Потемкин и поинтересовался, следует ли ему доложить начальству о том, какая у Лаваля уклончивая позиция? «Лаваль завертелся, еще больше начал упрашивать меня обождать, стал развивать новые планы с участием Италии, которые якобы легче будут приняты общественным мнением Франции, больше всего боящейся военного союза с СССР». Потемкин начал терять терпение. «Я сказал, что вопрос о военном союзе не встанет, что пакт взаимопомощи был обещан нам французами за вступление в Лигу Наций, что Барту открыто заявлял союзникам о намерении правительства в случае отказа Германии заключить пакт и без нее».
Лаваль, согласно отчету Потемкина, был явно расстроен. Он пообещал запросить у Леже документы и подготовку конкретных предложений, которые обсудит с Потемкиным в ближайшие дни. Потемкин изложил в своей телеграмме, что едва он вернулся в посольство, как ему позвонил Лаваль и пригласил встретиться утром следующего дня, чтобы начать работу над предложениями в письменном виде[925]. При оглядке на события может показаться, что Потемкин немного выиграл у Лаваля, но так ли это? В тот день, возможно, удача была на стороне Потемкина, но на набережной Орсе было немало противников франко-советского соглашения. Открыто противостоял этой идее Баржетон, директор Политического департамента МИД. Мол, пакт сыграет на руку немцам и закроет возможность для изменений в германской политике. Каких таких изменений? Баржетон явно верил в сказки. Он доказывал, что любое соглашение с СССР должно носить временный характер, иначе возникнет риск заключения двустороннего пакта, «открыто направленного против Германии», который станет «постоянной основой нашей политики»[926]. Это во многом объясняет ужимки Лаваля на встрече с Потемкиным.
Тем же днем, 29 марта в Москве Пайяр, вернувшись к работе, имел беседу с Марселем Розенбергом перед отбытием последнего в Женеву. Пайяр сообщил, что говорил с Лавалем — тот буквально поглощен предвыборной кампанией в Обервилье. Читатели помнят, что Лаваль обсуждал эту тему с Потемкиным, и Альфан также поднимал ее в НКИД[927]. Отказ Потемкина вмешиваться, а также «игра козырями», которую вел Садуль, заметно действовали Лавалю на нервы.
На следующее утро, 30 марта, Потемкин вновь встретился с Лавалем во французском МИД, на этот раз в присутствии Леже. Месье Зигзаг повторил, что надежда на заключение пакта о ненападении с Германией не потеряна, но переговоры могут затянуться. Потемкин отметил: «Чтобы не терять время и не допустить деморализации среди друзей Франции и рассеять сомнение в лояльности [Франции] в отношении СССР, Лаваль решил действовать». Он планировал усилить безопасность в Центральной и Восточной Европе. И на том спасибо, должно быть, подумал Потемкин. Но в чем подвох? Лаваль предлагал заключить двусторонние соглашения о взаимопомощи с Францией и Чехословакией, а в будущем, возможно, и с Италией. Также он утверждал, что франко-советское соглашение должно быть заключено в ближайшем будущем независимо от каких-либо соглашений с Германией. Это был шаг вперед, и он соответствовал требованию СССР о переговорах. Затем Лаваль вручил Потемкину черновой вариант соглашения, где в двух абзацах, в формулировках Лиги Наций, говорилось о взаимопомощи[928]. Так вот в чем подвох… Комментируя французское предложение, Потемкин указал, что проблема кроется в привязке договора о взаимопомощи к Лиге Наций. Процедуры Лиги проходят медленно, сложно, требуют единогласных решений. Были и другие вопросы: что, если в Совете Лиги не будет единогласной поддержки? Также в черновике не было положения о предоставлении немедленной помощи. Потемкин обсудил ситуацию с находившимся в Париже Титулеску. Титулеску высказал мнение, что предложение Лаваля, при всех его недостатках, будет благосклонно принято общественностью. Турецкий, греческий и югославский министры также сочли, что это шаг вперед. Потемкин также отметил, что ему нелегко было охладить тот восторженный пыл, с которым воспринял проект документа турецкий министр[929].
В тот же день с Лавалем встретился сэр Джордж Клерк, британский посол в Париже, с целью прояснить происходящее и передать просьбу от Саймона умерить пыл. Титулеску в Париже, заметил Клерк, и британцы прекрасно осведомлены о его идеях по поводу пакта о взаимопомощи. Для Лаваля Титулеску был не единственным надоедливым собеседником, вторым был Эррио. Лаваль даже пожаловался Клерку на Эррио и его «неистово антигерманский» настрой[930]. Когда в итоге во второй половине дня Клерк встретился с Лавалем, он отметил: «Я как будто застал у дверцы буфета нашкодившего школьника, который еще не успел добраться до банки с вареньем»[931].
Неудивительно, поскольку днем ранее Лаваль передал Потемкину французский проект двустороннего пакта о взаимопомощи. Это был момент, когда вроде бы ждать больше нельзя, но остается еще столько способов потянуть время.
Новые предложения Москвы
2 апреля в ответ на проект Лаваля Литвинов отправил свежие предложения Сталину. В письме он пояснял, чем чревата увязка пакта о взаимопомощи с Лигой Наций. Слишком много проблем и слишком непрактично. Литвинов же предлагал немедленную взаимопомощь «в случае явной агрессии». Подобное положение должно было быть включено и в военно-воздушный пакт, и Иден заверил Литвинова, что Локарнские соглашения не могут помешать Франции предоставить помощь СССР в случае нападения на него. Следовательно, в предлагаемый пакт о взаимопомощи следует, в рамках встречного предложения, добавить один пункт. НКИД не первый обратился с такой просьбой, заметил Литвинов: о добавлении такового пункта уже просил Титулеску, и ему было отказано.
Затем Литвинов уже в сотый раз вернулся к проблеме Балтии, ибо предложения Лаваля лишали Прибалтийские страны защиты от Германии. Литвинов был убежден, что Франция никогда не согласится на то, чтобы двусторонний пакт охватывал еще и Прибалтику. Поэтому он, прежде чем принимать предложения Лаваля, рекомендовал рассмотреть вопрос о региональном пакте с участием СССР, Франции, Чехословакии и стран Балтии. Даже франко-советско-чехословацкий пакт был бы предпочтительнее двустороннего соглашения. Эти идеи Литвинов оформил в виде официального предложения из трех пунктов для представления Сталину[932]. В период со 2 по 9 апреля Сталин четыре дня посвятил официальным встречам в Кремле и в это время принял Литвинова. Очевидно, обсуждали пакт о взаимопомощи и литвиновскую справку.
Литвинов ответил Потемкину 2 апреля телеграммой, содержащей одобренные Сталиным директивы. Восточный пакт возможен без Германии и без Польши, но в него должны войти Франция, Чехословакия и Прибалтийские страны. Если Германия откажется присоединиться к Восточному пакту, западному военно-воздушному пакту не бывать. «На этой позиции, — писал Литвинов, — мы стояли и продолжаем стоять». Предложениями Лаваля Литвинов доволен не был. «Скажите Лавалю откровенно, что его колебания широко известны и отрицательно влияют как на позицию Англии, Германии и Польши, так и Малой и Балканской Антант, а также производят неблагоприятное впечатление на нашу общественность»[933]. Литвинов также давал понять Потемкину, что Польшу он все еще не исключает из рассмотрения. «Если есть малейший шанс участия Польши в пакте взаимной помощи, то мы не должны упускать его». Советское правительство, добавил Литвинов, намерено исключить из определения взаимопомощи проход Красной армии через польскую территорию — эта масштабная уступка была призвана успокоить польскую сторону[934].
К несчастью (хотя и вполне предсказуемому), тот факт, что Москва держала для Польши дверь открытой, никак не заинтересовал Бека. В Москву и обратно Иден ехал через Польшу, встречался с Беком и спрашивал того, будет ли Польша участвовать в многостороннем пакте взаимопомощи. Бек дважды ответил утвердительно. Давтян, узнав при встрече от Идена о сказанном Беком, был настроен скептически. Давтян заметил, что если Бек сказал «да», это вовсе не обязательно означает «да». Он мог ответить утвердительно, чтобы не расстраивать Францию, зная прекрасно, что Гитлер ответит категорическим «нет». Сам Бек неоднократно говорил, что Польша не будет присоединяться к соглашениям, которые могут быть обращены против Германии[935]. Литвинов услышал несколько иную версию этого бековского согласия: Польша ни при каких обстоятельствах не будет участвовать в Восточном пакте без Германии. Теперь на смену региональным пактам предлагалось некое общеевропейское соглашение. В сущности, бесполезная инициатива, пыль в глаза. Литвинов написал в Прагу Александровскому, чтобы предупредить Бенеша. Он также переслал советскому полпреду утверждения некоего неназванного польского дипломата о том, что Польша не будет возражать против захвата Германией Австрии и даже Мемеля. Советские разведслужбы также получили подобную информацию. Польша не соглашалась на формулу неделимого мира. В Варшаве считали, что если Германия аннексирует Австрию, то либо война будет локальной, либо военного сопротивления не будет вовсе, либо за оружие возьмутся только итальянцы. Источник подтвердил, что Польша противодействует Восточному пакту, особенно из-за обид на Чехословакию времен Польско-советской войны 1920 года, когда чехословаки сорвали плебисцит в Тешинской Силезии