[967]. Да и Францию уже никто принимать в расчет не будет. На это французское правительство ни в какие времена не могло пойти.
Литвинов завершил свой отчет в Политбюро мыслью о том, что пакт-пустышка все же лучше, чем ничего:
«Я могу лишь повторить уже ранее высказанную точку зрения. Не следует возлагать на пакт серьезных надежд в смысле действительной военной помощи в случае войны. Наша безопасность по-прежнему останется исключительно в руках Красной Армии. Пакт для нас имеет преимущественно политическое значение, уменьшая шансы войны как со стороны Германии, так и Польши, и Японии. Кроме того, пакт может оказаться препятствием осуществлению стремлений Польши к созданию антисоветского блока из Польши, Германии и Франции плюс некоторые другие страны. Если стать на эту точку зрения, то те или иные формулировки статей и протоколов значительно теряют в своем значении»[968].
Аргумент Литвинова о том, что с пактом-пустышкой лучше, чем без всякого пакта, Политбюро приняло. 23 апреля Литвинов направил инструкции Потемкину, где обозначил программу-минимум и программу-максимум при заключении соглашения. Советская сторона все еще добивалась от Франции гарантий для Прибалтики в обмен на равнозначные советские гарантии в отношении Бельгии; если же французы отказываются от Балтии, то советская сторона откажется от Бельгии. Литвинов все еще желал включения в текст пункта о режиме наибольшего благоприятствования, но отвергал формулировки, требовавшие в вопросах взаимопомощи отсылки к «державам Локарно». Он предлагал альтернативные формулировки в тех местах, где прослеживались попытки Франции закрепить свой уход от ответственности. Суть его инструкций Потемкину была в том, чтобы, выдвинув максимум нерешенных вопросов с советской стороны, в итоге решить минимум из них. Это было ближе к пожеланиям французов[969].
С целью уладить оставшиеся разногласия в Париже были возобновлены переговоры. Лаваль в разговорах с Альфаном не вдавался в подробности бесед с Потемкиным и продолжал настаивать, что оставшиеся разногласия связаны исключительно с формулировками[970]. 24 апреля с Альфаном встретился Литвинов, и посол впервые взглянул на ход переговоров с другой стороны, и этот взгляд плохо соответствовал рассказам Лаваля. По словам наркома, у него создалось впечатление, что французское правительство больше не ведет переговоры о «независимом, искреннем сотрудничестве».
Французские переговорщики вышли из соглашения, которое было выгодно советской стороне. Литвинов настаивал на принятии серьезного, внушающего доверие соглашения, которое бы способствовало делу мира, не являлось бы формальным выражением удовлетворения, а давало бы обеим сторонам конкретные преимущества. По словам Альфана, Литвинов выразил озабоченность советской стороны тем, что страны, подписавшие Локарнские соглашения, закрывают глаза на германскую экспансию на востоке. Что мог сказать на это Альфан? Он понятия не имел о том, какая позиция у Сарджента из Центрального департамента британского МИД. На набережной Орсе его не поставили в известность об этих переговорах, при этом он настойчиво повторял, что французское правительство полно желания прийти к соглашению[971].
Саботаж англичан
Таких гарантий Литвинов не принял бы, не получив подтверждения от Потемкина, а этого не произошло. 27 апреля Потемкин срочной телеграммой сообщил, что британский поверенный Рональд Кэмпбелл прибыл на набережную Орсе по указанию Саймона, чтобы выразить обеспокоенность в связи с отсутствием в формулировках пакта отсылок к Лиге Наций. Британский МИД ввели в заблуждение. Кэмпбелл, очевидно, предложил привязать пакт не только к Уставу Лиги, но и к условиям Локарнских соглашений, которые СССР не подписывал. Следуя инструкциям своего МИД, Кэмпбелл переговорил с Лавалем 19 апреля. Это было в самый разгар споров между Потемкиным с одной стороны и Лавалем и Леже с другой. На самом деле Лаваль не сообщил Кэмпбеллу всех детелей происходящего, а попросту обманул его. «Русские создают трудности, поскольку они не удовлетворены тем, что получили», — заявлял Лаваль. «Подвох» на переговорах, как уже понял читатель, был связан с тем, что французы решили подправить уже согласованный текст[972].
Информация советского посольства о попытке саботажа со стороны Великобритании оказалась верной. Сарджент был инициатором указаний для посольства в Париже, одобренных Саймоном и направленных на то, чтобы лишний раз предостеречь французов от выхода за рамки Локарнских соглашений в каких-либо пактах с советской стороной. Ванситтарта, похоже, загнали в угол. Размолвка между Ванситтартом и Сарджентом мешала британскому МИД выступать с внятными заявлениями. Были сплошные метания. Майский слышал о демарше Кэмпбелла и 26 апреля встретился с Ванситтартом, чтобы выяснить, будет ли британское правительство выступать против франко-советского и чешско-советского пактов о взаимопомощи, работа над которыми находилась на завершающей стадии. Майский уверял, что задал вопрос дважды, но оба раза Ванситтарт заявил, что британское правительство не намерено противодействовать пактам, и это «не только его личное мнение, но и мнение правительства». Ванситтарт предупредил, что «очень важно, чтобы пакты были в русле Лиги Наций». Данная загадочная фраза, как он выразился, призвана значительно поспособствовать благосклонному или по крайней мере терпимому отношению к данным пактам в британских политических и журналистских кругах. И ни слова не сказал о Сардженте[973].
«Об этом [английском] демарше, — писал Потемкин, — явно подготовленном самими французами, Леже торжественно сообщил сегодня в моем присутствии Лавалю. В наших сегодняшних переговорах Лаваль все время прятался за англичан и их предупреждение. Сообщаю это, чтобы яснее представить вам атмосферу переговоров»[974]. Леже торжествовал, сообщает Потемкин, поскольку последнее слово должно было быть за британцами. Переговоры теперь были похожи на конкурс, в котором советская сторона всеми правдами и неправдами пыталась заставить французов заключить альянс против смертельного врага, а французы должны были перехитрить советских коллег, как будто пакт им был не нужен, как будто таким образом они делали Советскому Союзу одолжение. Согласно Клерку, британскому послу в Париже, французы, возможно, пойдут на символические уступки, чтобы позволить советской стороне сохранить лицо. Французы «остались в проигрыше», говорил Лаваль так, будто этим хвастался. Ведь «если дойдет до дела, французская помощь будет для России несоизмеримо полезнее, чем российская помощь для Франции»[975]. Весной 1940 года, когда «дошло до дела», Франции вполне мог прийти на помощь мощный союзник в лице СССР. Читатели наверняка задумывались, какая дорога привела Францию к краху в 1940 году и какие на этой дороге были основные вехи… Начать стоит с весны 1935 года, когда Лаваль и Леже с апломбом доказывали, что, подписывая франко-советский пакт, они делают Советскому Союзу огромное одолжение. Помните, что в итоге СССР выдержал проверку войной. Франция нет.
Похоже, что с французской стороны никто не оповестил британцев о том, что Леже и Бадеван исказили уже согласованный текст и что именно эта бесцеремонная выходка, а отнюдь не раздражение Литвинова привела к заминке на последнем этапе и ужесточению советской позиции. Когда посол Клерк пытался прояснить эту загадочную ситуацию, Леже ответил, что отчасти она связана с «восточной манерой торговаться» и советско-германскими «заигрываниями» с торговым соглашением[976]. Леже прекрасно знал, что загвоздку породил он сам, что заигрывание — никакое не заигрывание, как ранее Литвинов велел Потемкину передать французам. Леже не просто избегал правды, в дипломатической практике это не редкость. Он откровенно лгал, а вот это уже встречается не так часто.
Франко-советский пакт
Лаваль и Потемкин смогли, наконец, договориться 30 апреля. Официально они подписали пакт в Париже 2 мая. Покойный Жан-Батист Дюрозель назвал его «шедевром пустословия»[977].
Так оно и было. Литвинов не считал произошедшее триумфом. «В виду неуступчивости Лаваля во время переговоров и употребленных им методов, — писал Литвинов Потемкину — я не мог решиться на излишне “сердечную” телеграмму ему. Чтобы не слишком раздражать его, я счел нужным воздержаться от посылки телеграммы Эррио. Я рад, что Вы вспомнили о нем. Во время пребывания здесь Лаваля я найду случай публично упомянуть Эррио»[978]. Это было бы как наступить на больную мозоль Лавалю, поскольку было известно, какое отвращение у него вызывало участие Эррио.
В то же время Литвинов резко отреагировал на вмешательство британцев, отправив телеграмму Майскому и потребовав объяснений. «Мы имеем сведения и о других способах давления англичан с целью срыва пакта». Он потребовал, чтобы Майский срочно встретился с Ванситтартом[979].
Тем временем в МИД Великобритании…
Ванситтарт еще раз успокоил Майского, добавив, что советская сторона зря так горячится. Он сказал Майскому — «вы слишком подозрительны». «Разумеется, в Англии, — продолжал он, — есть люди, которые хотят и считают возможным заключить соглашение с Германией. Для того, чтобы нужным образом трансформировать британское общественное мнение, все еще необходима большая просветительская работа»