ть поддержку их ВМС. Однако полемика между Англией и Францией «значительно ослабила значение возможных военных санкций против агрессора»[1025]. Отчет Литвинова, безусловно, лил воду на мельницу сталинского цинизма, однако, несмотря на то что он все еще был в отпуске на юге, в письмах больше Абиссинский кризис не упоминался.
2 ноября Литвинов предоставил Сталину «тезисы» о влиянии данной ситуации на советские интересы. Итальянская война в Абиссинии и усиление англо-итальянского конфликта не шло вразрез с советскими интересами. Поражение Италии или окончание войны под давлением Лиги стало бы смертельным ударом не только для Муссолини, но и для фашизма в целом и для Германии в частности. Уход Италии из так называемого Европейского концерта держав создавал предпосылки для более тесного сотрудничества между Великобританией, Францией и СССР. Удачные действия Лиги Наций против Италии «ослабляют шансы агрессии со стороны Гитлера». СССР не был бы против дальнейших санкций Лиги или других санкций против Италии, если бы их вводила только Англия. Некоторое ухудшение советско-итальянских отношений было неизбежно, так как СССР выполнял обязательства перед Лигой. Но дальнейшее обострение было нежелательным. «Потому без надобности не следует выступать открыто застрельщиком радикальных мер против Италии»[1026]. По этим словам видно, что Литвинов был не так уж расстроен хаосом, который творился в отношениях Франции, Великобритании и Италии, и даже разрывом отношений между СССР и Италией. У наркома оставались те же цели: организовать союз Англии, Франции и СССР для борьбы с нацистской Германией и попытаться сохранить Италию, несмотря на Абиссинский кризис. Его предположение, что итальянское вторжение в Абиссинию могло бы отрицательно повлиять на нацистскую Германию, кажется наивным. Тем не менее для Литвинова Лига Наций оставалась потенциальным оружием борьбы с немецкой агрессией, если только сработают санкции. Однако ни одно из этих умозаключений не было верным.
Тем не менее Литвинов старался предотвратить разрушение советских отношений с Италией, несмотря на риск вызвать раздражение британского МИД. Он составил отчет о двух последующих встречах с Валентино. Нарком снова сказал, что советское правительство не заинтересовано в расширении санкций и оно не будет поддерживать никакие другие ограничения, кроме тех, что принимают все члены Лиги. Он также добавил, что Италия не ответила взаимностью на попытки СССР избежать ухудшения отношений.
В Риме происходили нападения на советских официальных лиц. Валентино ответил, что в Москве перед итальянским посольством проходили демонстрации. Они были мирными, пояснил Литвинова, и это не то же самое, что нападения на советских граждан. Отношения ухудшались[1027]. Валентино вернулся через неделю в начале декабря и снова заговорил о санкциях. «Мы не стремимся причинять ущерба итальянским интересам, — повторил Литвинов, — но в то же время мы не выступаем против того или иного размаха женевского учреждения». Он продолжил: «Мы допускаем, что нам придется в дальнейшем когда-нибудь самим обращаться к Женеве, в частности, в случае нападения Германии на Балтийские страны, и мы не хотим, чтобы нам тогда могли напомнить выступление против санкций в других случаях. Если Муссолини считает, что такая наша позиция окончательно скомпрометирует в дальнейшем советско-итальянские отношения, то и нам, конечно, придется сделать отсюда соответствующие выводы».
Однако, подчеркнул Литвинов, позиция СССР остается неизменной, несмотря на различные недружественные проявления в Италии, включая систематическую антисоветскую кампанию в прессе. Валентино в ответ разразился жалобами, которые ничего не решали. Советско-итальянские отношения развивались в нежелательном направлении[1028].
Возвращение в Лондон
С другой стороны Литвинов не знал, что делать с британской политикой. У СССР и Великобритании пересекались интересы в плоскости Абиссинского кризиса, и тем не менее в Женеве Великобритания не только не искала поддержки у СССР, а даже избегала контактов, которые ранее поддерживал с наркомом Иден. Что случилось? Литвинов написал Майскому: «Я не думаю, чтобы это можно было объяснить только неприятными для Англии статьями и комментариями в нашей печати. Возможно, что Англия в отношении нас переживает некоторое разочарование. Она, может быть, полагала, что, вступив в Лигу, мы отказываемся от всех наших принципов и готовы пойти на любые компромиссы. Из принципиальной позиции, занятой нами, по вопросу об империализме и колониях англичане могли сделать тот вывод, что соглашение с нами по интересующим ее вопросам невозможно и что мы вообще являемся неподходящим для нее партнером. Но возможно и другое — худшее предположение, а именно, что враждебный нам Хор уже решил пойти на создание новой европейской комбинации с Францией или без нее, но включающей Германию и исключающей СССР».
Рассуждения Литвинова навели Майского на мысль, что, возможно, Хор подумывает заключить сделку с Германией за счет СССР. Кажется, самая безумная идея, о которой сообщалось в «Таймс», заключалась в том, чтобы заручиться поддержкой Германии в отношении санкций против Италии в обмен на отказ Франции от ратификации франко-советского пакта. Хор, безусловно, нашел бы подходящего партнера в лице Лаваля, если бы британцы действительно этого хотели. Майский вернулся в Лондон из отпуска. Литвинов велел ему попробовать получить ответ, когда он в следующий раз встретится с Ванситтартом и Хором[1029]. У наркома были причины для волнения. После разговора с британским поверенным Чарльзом Рубинин заранее предупредил, что Иден и Ванситтарт сталкиваются с сопротивлением, пытаясь придерживаться своего курса на сотрудничество с СССР[1030].
Майский вернулся в Лондон в начале ноября и начал заново налаживать контакты со своими обычными партнерами. 6 ноября он встретился с Хором, который приветствовал его настолько учтиво и льстиво, что посол сразу насторожился. Как и велел ему Литвинов, он спросил насчет слухов о том, что Великобритания пошла на уступки Германии, чтобы поддержать санкции против Италии. Хор их опроверг. Майский отнесся к этому с одобрением. «В самом деле, — добавил он, — платить Германии премию за участие в санкциях против Италии было бы равносильно тому, как если бы инфлуэнцу стали лечить прививкой тифа». Хор засмеялся и добавил, что у советских подозрений нет никаких оснований[1031]. Если почитать отчеты обоих дипломатов, то можно заметить, что они хорошо ладили — недавно приехавший в страну большевик и английский тори. Хор посмеялся над подозрениями Майского, но полпред упорно пытался получить информацию. Он подчеркнул, что советское правительство хотело, чтобы санкции против Италии сработали, так как это станет предупреждением другим, более сильным агрессорам. Очевидно, он имел в виду Германию и Японию. Италия — не очень опасный агрессор, заметил Хор[1032].
Разговор между ними ничего не решил. Сарджент не передумал. Он всячески пытался урегулировать вопрос с Германией, когда и если наступит подходящий момент[1033]. Только подумайте: когда советский посол разговаривал с Сарджентом? Ответ: никогда, что не могло быть случайностью. Через два дня после разговора с Хором Майский встретился с Ванситтартом. Их беседа шла, как обычно. Следуя инструкциям Литвинова, Майский задал много вопросов. «На одном из них он особо настаивал, — отметил Ванситтарт, — а именно, он хотел знать, были ли правдой слухи об англо-франко-германском соглашении за счет России». Ванситтарт ответил, что эти слухи вообще ничем не были подкреплены, хотя, конечно, он не упомянул взгляды Сарджента. «Очевидно, господин Майский отнесся к ним с большим подозрением, но мне кажется, он ушел успокоенным». Когда посол уже собирался уезжать, Ванситтарт снова, как обычно, заговорил о пропаганде и в особенности о вмешательстве в британские парламентские выборы. Майский, как обычно, увернулся от ответа с типичным советским апломбом, хотя, конечно, Ванситтарта это не убедило. Он рассмеялся, что неудивительно. «Я вас, советских людей, совсем не понимаю. Я понял бы, если бы у вас, коммунистов, был шанс на то, что в парламент выберут 150 ваших членов. Но сейчас максимально они могут рассчитывать на одно или два места. Какую практическую ценность это несет? В чем смысл портить отношения? Как мне кажется, игра не стоит свеч».
Майский ответил, как обычно[1034]. Помните, Ванситтарт не возражал против того, чтобы Майский вел переговоры с лейбористами или либералами. Литвинова не убедил отчет посла: «У меня получилось впечатление, что Ванситтарт Вам чего-то недоговаривал и отнюдь не держался так, как в предыдущих беседах». Возможно, это произошло, когда Ванситтарт начал рассуждать про пропаганду. Обычно это свидетельствует о защитном приеме и желании сменить тему[1035].
Через 10 дней Майский и Ванситтарт беседовали уже более подробно. Ванситтарт спросил Майского о его впечатлениях от поездки домой в отпуск. Майский ответил на удивление прямолинейно. Или, во всяком случае, так он отчитался перед Москвой. Советское правительство выступает в поддержку дальнейшего развития англо-советских отношений, но в последние несколько месяцев появились сомнения относительно направления британской политики. «Особенно сильное впечатление на наше общественное мнение произвел факт заключения англо-германского морского соглашения. Во время моего пребывания в СССР я слышал со всех сторон озабоченные вопросы: что означает это соглашение? Не есть ли это начало англогерманской Антанты, острие которой направлено против Советского Союза?»