Ванситтарт утверждал, что для слухов об англо-германском или англо-франко-германском союзе нет никаких оснований. Также не было никаких сделок по безопасности на западе в обмен на свободу рук для Гитлера на востоке. Что касается Абиссинского кризиса, Ванситтарт заверил советского посла, что британское правительство собирается поддержать Лигу Наций в Африке и Европе. Британская политика отражает политику Лиги, и такая позиция активно поддерживается населением. Великобритания решительно выступает против итальянской агрессии. Ванситтарт также повторил свои обычные фразы о неделимости безопасности в Европе. Это он так бодрился? Через несколько недель его слова будут звучать смешно.
Майский вел жесткий допрос в стиле государственного обвинителя. «Какова была бы реакция Великобритании, если бы Германия, например, напала на Чехословакию?» «В[анситтарт] отвечал, что в этом случае выступление Великобритании против агрессора было бы еще более бурным и решительным, чем против Италии. Ибо Чехословакия очень популярна в Англии. Это мирная, демократическая, культурная страна, о которой никто не может сказать ничего плохого… Атака Гитлера на Чехословакию вызвала бы в Англии несомненно огромную волну негодования, и правительство было бы очень твердо в проведении политики Лиги Наций в отношении Германии». Майский не отреагировал на это высказывание, и он не мог заранее знать, что менее чем через три года Великобритания пожертвует Чехословакию нацистскому чудовищу. Однако всего через три недели он и его коллеги в Москве узнают, что значит для Великобритании быть приверженной Уставу Лиги Наций.
А как же быть с Мемелем или Литвой? Майский задал этот вопрос. Британское правительство «будет противостоять агрессору», ответил Ванситтарт, но он не мог скрыть того, что общественная реакция на нападение на Литву будет слабее, чем в случае с Чехословакией. Затем Ванситтарт заговорил про Австрию, что крайне удивило Майского. «Гитлер несомненно хочет поглотить Австрию, — сказал он, — но он почти наверняка сделает это не извне, а изнутри, путем организации национал-социалистического переворота в Вене. Если это получится, создастся весьма сложная ситуация. Как доказать британскому общественному мнению, что переворот в Вене есть дело рук Гитлера? Как убедить широкие массы британского населения в необходимости рассматривать национал-социалистический путч в Австрии как одну из форм германской агрессии? А без такой широкой общественной поддержки британское правительство не сможет решительно выступить против агрессора в случае с Австрией». Поверил ли Литвинов, прочитав отчет Майского, в то, что Великобритания будет решительно противостоять агрессии Гитлера?
Майский никак не прокомментировал Австрию. Он написал, что разговор зашел о Франции, а именно о Лавале. «Он [Ванситтарт] высказал предположение, что наши опасения насчет создания англо-франко-германской антанты питаются, главным образом, французскими источниками (поездка Бринона в Берлин, предполагаемый приезд в Париж [Иоахима фон] Риббентропа и т. д.). В[анситтарту] известен флирт Лаваля с Германией, но ему неизвестна нынешняя стадия этого флирта. Ибо Лаваль не считает нужным осведомлять британское правительство о своих переговорах с Германией, и вся информация Ф[орин]-о[фиса] по данному поводу почерпается, главным образом, из других источников».
«Если вы думаете, что данный флирт происходит с согласия и поддержки британского правительства, то вы сильно ошибаетесь, — сказал Ванситтарт. — Британскую политику не надо смешивать с французской или, вернее, с политикой Лаваля, ибо Лаваль и Франция — не одно и то же». Он продолжил: «У британского правительства своя собственная политика. Что же касается Лаваля, то он делает одну ошибку за другой… Ведь вот взять хотя бы позицию Лаваля в итало-абиссинском конфликте. Британское правительство еще в начале текущего года предупредило Муссолини, что, если Италия своей политикой поставит Англию перед необходимостью выбирать между Лигой и Италией, то Англия выберет Лигу. Муссолини имел своевременное предупреждение. Если бы французское правительство со своей стороны сделало то же самое, нынешней войны в Африке, вероятно, не было бы.
Вместо этого Лаваль, связанный своими январскими соглашениями с Муссолини, все время разыгрывал из себя человека, который всем сердцем стремится к Муссолини, но которого лишь горькая необходимость вынуждает против воли выступать на стороне Лиги и соглашаться на санкции. Что получается в результате? Франция создает себе затруднения в Англии, вызывает подозрения в странах Малой Антанты и в то же время поощряет Муссолини к упорству, т. е. фактически затягивает войну.
Сейчас Лаваль начинает свой флирт с Германией, и сразу же рождает — ну, скажем мягко — недоумение в СССР и ропот в тех же странах Малой Антанты». Ванситтарт не видел предпосылок для того, чтобы Франция договорилась с Германией, разве что ей придется уступить Гитлеру территории ее союзников. Читатели оценят иронию этого высказывания, так как именно это и сделают Франция и Великобритания в Мюнхене в сентябре 1938 года. Но мы забегаем вперед. В ноябре 1935 года Ванситтарт не мог себе представить такой исход. Лаваль пытался оседлать две или три лошади одновременно. Было очевидно, что он упадет и стукнется головой.
Наконец Майский спросил, как Ванситтарт видит будущее англо-советских отношений. Последовал стандартный ответ. «В[анситтарт] отвечал, что тот курс на улучшение и укрепление этих отношений, который полтора года назад был начат нашими с ним политическими беседами, должен продолжаться. Британское правительство считает его правильным и отвечающим интересам Англии», — записал Майский. Так считал Ванситтарт, но что же думала Консервативная партия? Майский не спрашивал. Паралеллизм в британской и советской политике усилился за последние месяцы после начала Абиссинского кризиса. «Нет поэтому препятствий, — продолжил Ванситтарт, — к укреплению политического сотрудничества между обоими правительствами».
Допрос пока не закончился. Майский хотел проверить, прав ли Литвинов, посчитав, что британцы в Женеве ведут себя холодно. Поэтому он спросил, есть ли у них возражения относительно недавних выступлений наркома. Ванситтарт удивился, так как ничего об этом не знал. Майский спросил, возможно, возражения против позиции СССР есть у Идена. «Как объяснить ту подчеркнутую сдержанность, почти холодность, которую британская делегация, в частности Иден, проявляли в отношении советской делегации на протяжении последних недель в Женеве?» Ванситтарт удивился. Он не знал, что и думать. Возможно, Иден был слишком занят, пытаясь заставить колеблющиеся делегации соблюдать санкции. В любом случае, если бы в Женеве были какие-то сложности, Ванситтарт бы о них знал[1036].
Ванситтарт тоже записал разговор, длившийся полтора часа, хоть и не так подробно. В отчете говорится о тревогах Майского из-за англо-германского морского соглашения и в целом из-за британской приверженности коллективной безопасности. Ванситтарт был раздражен тем, что СССР «постоянно твердит» о морском пакте. Однако это не изменило советских взглядов. В отчете Ванситтарта пропущено обсуждение немецкой агрессии против различных государств, за исключением Литвы, но он считает виноватыми литовцев.
Отчет Майского подтверждал отчет Ванситтарта. «Мне кажется, под конец [обсуждения. — М. К.], — писал Ванситтарт, — я смог развеять некоторые сомнения посла»[1037].
Майский продолжал проверять факты. Через три дня он встретился с Иденом. Их разговор в целом был похож на беседу с Ванситтартом. Иден сам поднял тему, спросив, как относятся в Москве к отношениям с Великобританией, и заверил посла, что ни в Лондоне, ни в Женеве никакого охлаждения не планируется. Иден похвалил работу Литвинова и отметил «схожесть» британской и советской политики в отношении Абиссинского кризиса. Майский заговорил об англо-германском морском соглашении, как до этого с Ванситтартом. Иден ответил, что оно не имеет особого значения и не представляет угрозы для СССР. Затем он повторил заверения Ванситтарта в надежном будущем англо-советских отношений. Конечно, были определенные трудности. Иден слышал, как в обществе говорили о недоверии к СССР и жаловались на советские деньги, которые тратились в Великобритании на оплату коммунистической пропаганды. Майский рьяно отрицал обвинения Идена и снова, как обычно, рассказывал о различиях между Коминтерном и советским правительством. Конечно, Иден на это не купился, но в конце отметил, что это «неважный вопрос» и у англо-советских отношений хорошие перспективы[1038].
Литвинова отчеты Майского не убедили. А значит, Сталина тоже. Литвинов с сомнением относился к ответу Ванситтарта: «Французские официальные круги упорно распространяют слухи, что переговоры с Германией Франция ведет по настоянию Англии». Нарком велел Майскому обсудить эти слухи с британским МИД. Также он попросил его передать лично или в письме Идену, что посол не слышал никаких замечаний наркома о нем[1039]. Литвинов полагал, что Иден заинтересован в улучшении англо-советских отношений и на него можно положиться в этом плане. Это была ошибка.
Иден сказал Майскому, что пропаганда неважна, но своим коллегам в МИД он говорил совсем другое. Он прочитал отчет Ванситтарта о переговорах с советским послом 18 ноября и составил следующую записку к протоколу перед собственной встречей: «Я не испытываю никакой приязни к Майскому. Надеюсь, что в следующий раз, когда он придет с жалобами, ему объяснят, что наше расположение зависит от хорошего поведения его правительства. А именно, пусть не суют свой нос в нашу внутреннюю политику. Я недавно почувствовал последствия, и никакого сочувствия к Майскому я не испытываю. Я больше не хочу иметь дела с москвичами этого типа»