[1040]. Видимо, британские коммунисты подвергли Идена критике во время парламентской предвыборной кампании, хотя их нападки не вызывали сильное раздражение. Иден выиграл в своем избирательном округе, получив подавляющее большинство голосов[1041]. Тем не менее он все равно затаил обиду и вспоминал об этом эпизоде каждый раз, когда ему поступали предложения улучшить англо-советские отношения. На самом деле в своем отчете о разговоре он намного больше жалуется на советскую пропаганду, чем утверждал Майский, и уж, конечно, не говорит, что это неважный вопрос[1042].
После возращения из отпуска, собрав информацию, 25 ноября Майский написал Литвинову, что он не выявил признаков ухудшения англо-советских отношений: «Все, что я здесь вижу, слышу и наблюдаю, приводит меня примерно к следующему заключению: британское правительство на данный отрезок времени желало бы поддержания и развития с СССР добрых отношений, однако без излишней интимности. Когда англичане в этой связи говорят об “интимности”, то они имеют в виду прежде всего Францию. Почему-то они считают, что франко-советские отношения стали очень интимными, и что в результате этого советское правительство вмешивается во внутренние французские дела, в частности, через посредство “народного фронта”. Англичане этого не хотят и боятся. Отсюда их настроение “без интимности”».
Майский был уверен, что британское правительство не заинтересовано в англо-немецком или англо-французском союзе, хотя некоторые люди, возможно, питают такие надежды. Отношения с Германией были прохладными. МИД занимался в основном Абиссинским кризисом. Но кто знал, как будут развиваться события? «Какова же будет расстановка сил и влияний через несколько месяцев, в данный момент трудно предвидеть»[1043].
Майский, видимо, не заметил, что Иден все больше теряет терпение и даже злится из-за проблемы «советской пропаганды» и поддержки Британской коммунистической партии. Ванситтарт много раз предупреждал посла о возможном исходе такой советской активности, а в Москве Литвинов много лет старался сдерживать худшие проявления пропаганды большевиков, о которых он иногда писал Сталину. Майский был прав, обратив внимание на то, что у британцев сохранялся интерес к соглашению с Германией даже на уровне МИД. Главным адептом был Сарджент, но он был не одинок. Даже пока Майский допрашивал Ванситтарта на тему возможного интереса Великобритании к союзу с Германией, подчиненные замминистра обсуждали именно возможность союза с Германией, причем не только в отношении Франции, где Лаваль мог в корне изменить всю европейскую безопасность, но и в отношении СССР, который от страха мог также решиться на сближение с Германией. «Я вовсе не уверен, — писал Уигрэм в протоколе в тот же день, когда Майский написал Литвинову, — что мы не увидим Россию рядом с Германией. И это одна из причин, почему, как только придет время, мне бы хотелось, чтобы мы сами попытались заключить договор с Германией». Сарджент ответил: «Согласен». Ванситтарт добавил комментарий: «Всегда существует опасность сближения России и Германии. Но на настоящий момент она не очень серьезная, если только господин Лаваль не пытается обмануть русских так же, как и нас»[1044].
Майский был не настолько своим в кулуарах британского МИД, чтобы узнать о Сардженте, но он ощущал возможную опасность поворота Великобритании в сторону Германии. В переговорах чувствовалось, что англичане пытаются найти хоть какое-то спасение, но о том же думали Лаваль и Сталин. Майский, Ванситтарт, Литвинов и многие другие выступали против подобного исхода, но смогут ли они добиться достаточной поддержки концепции коллективной безопасности и взаимопомощи? Время покажет, как часто писал посол в своем дневнике.
Майский и Бивербрук
Майский снова встретился с лордом Бивербруком в начале декабря. Он всегда старался держать руку на пульсе и следить за тем, как идут дела у тори. Газетный магнат побывал в Берлине, где встречался с Гитлером, и он рассказал об этом разговоре Майскому. Больше к тому, что уже было сказано, ему было нечего добавить. «Самой лучшей политикой для Англии была бы политика изоляции, но если она не пройдет, то надо будет идти на союз с Францией и на сближение с СССР. Б[ивербрук] выразился так: “политика изоляции — это, с моей точки зрения, здоровье, комбинация с Францией и СССР — простуда, а сближение с Германией — тиф”». Бивербрук был уверен, как никогда, что Германия готовится к войне. Майский задал свой привычный вопрос об англо-советских отношениях. Бивербрук был настроен оптимистично и хорошо проинформирован. Он был готов со своей стороны работать над улучшением двусторонних отношений, но Майский ответил с осторожностью, так как полагал, что время покажет, как поведет себя барон[1045].
Майский снова встречается с Черчиллем
Через неделю Черчилль пригласил Майского на ужин. Возможно, он хотел его подбодрить, но также отправить информацию в Москву. На этот раз они встречались на квартире Черчилля в Лондоне, но без жен. «Обед был совершенно интимный», — писал Майский. Кроме Черчилля, присутствовал еще один человек — лидер Либеральной партии Арчибальд Синклер. Он был другом премьер-министра. Во время ужина говорили в основном Черчилль и Майский.
«Ч[ерчилль] начал разговор вопросом: “Ну, как идут дела? Что Вы об этом думаете? По-моему, дела идут плохо, очень плохо”».
«Что вы имеете в виду под “плохо”?», — спросил Майский.
«Странам нужен мир», — ответил Черчилль. Новая война с современным оружием стала бы величайшей катастрофой. «Она камня на камне не оставила бы от нашей цивилизации. Между тем Германия бешено вооружается… Германия истратила… огромную сумму». Весной или летом 1937 года может наступить критический момент, когда Гитлер «бросит факел в пороховую бочку. Весной или летом 1937 года опасность новой мировой войны дойдет до своего апогея. Исходя из этих соображений, и нужно строить программу своих действий».
Майский наконец смог вклиниться в монолог Черчилля и спросил его, что он думает об изменениях в общественном настроении британцев после их последней встречи весной? Растет ли понимание надвигающейся немецкой опасности, в особенности у правого крыла? Посол снова упомянул реакцию СССР на подписание англо-германского морского соглашения и недоверие, которое оно вызвало. Ванситтарт пытался отучить Майского от постоянного возвращения к этой теме, но, видимо, не получилось. Посол настаивал, что общественность в СССР полагает, что данное соглашение — первый шаг к англо-германскому союзу.
Черчилль спросил, обсуждал ли он это с Ванситтартом. «Да», — ответил Майский. Черчилль одобрительно кивнул и сказал, что морское соглашение стало крупнейшей политической ошибкой. Оно ничего не дает Великобритании, так как немцы только увеличат до максимума свои финансово-технические возможности. Зато это соглашение вызвало в ряде стран подозрения, схожие с теми, что появились у СССР, и это неудивительно. Однако, по мнению Черчилля, этому документу не стоило придавать слишком большое значение. У него ограниченный характер. Правительство сдерживали пацифистские настроения в обществе, а Адмиралтейство не смогло получить средства на строительство британского флота. Общественность интересовалась, против кого необходимо наращивать флот, так как не считала, что какая-то из стран является серьезным врагом. Адмиралтейство рассудило, что если оно согласится на предложение Германии довести общий тоннаж кригсмарине до 35 % от общего тоннажа Королевского военно-морского флота, то таким образом получится создать призрак и пугать им общественность. По мнению Черчилля, этот расчет сработал.
Майский отнесся к его словам с сомнением. Он полагал, что в Великобритании очень многие любят немцев и выступают за безопасность Запада в обмен на развязывание Гитлеру рук на Востоке. Черчилль и Синклер оба яростно отрицали существование подобной опасности. Да, были люди, которые в это верили, но их меньшинство, и они не влияют на внешнюю политику Великобритании. В стране растет понимание немецкой угрозы, в том числе в правых кругах, и оно будет расти дальше. К сожалению, британское правительство до сих пор надеется найти с Гитлером какой-нибудь «приемлемый компромисс». Однако Черчилль не представлял, как именно. Время и события преподнесут урок тем, кто был плохо осведомлен. А пока британское правительство не хотело злить Гитлера, так как, очевидно, его боялось, в особенности с учетом текущего неудовлетворительного состояния британских вооруженнных сил.
Майский спросил, что Черчилль думает про будущее внешней политики. Если Великобритания сможет действовать через сильную Лигу Наций, то все может быть хорошо. Лига была популярна у британцев, как показали результаты «Голосования за мир» — национального опроса на тему Лиги и создания коллективной безопасности (анонсированного в конце июня 1935 года). Таким образом, если данная организация не будет разрушена Абиссинским кризисом, у британской политики будет прочная основа. Если же Лига не сможет с ним справиться, то в Европе начнется хаос. В этом случае у Великобритании будет «судорожная» реакция, и она заключит союз с Францией. В любом случае, продолжил Черчилль, необходимо «значительно ускорить перевооружение». Это важно, даже если с Лигой ничего не случится, и не только для Великобритании.
Затем Черчилль заговорил о Дальнем Востоке. По его мнению, росла опасность войны, так как Япония использовала европейскую нестабильность себе во благо. Взгляды Черчилля не изменились после встречи в июне. Великобритания не смогла бы устоять перед Японией. Если бы японцы захотели, Гонконг пал бы за сутки. Британцам нужны были американцы, чтобы остановить агрессию, но даже совместных сил может быть недостаточно. Черчилль предвидел морскую блокаду Японии, которую усилило бы англо-советско-американское сотрудничество.