[1104]. Если польская пресса и пыталась остановить поток желчи в адрес СССР, то в Москве не отнеслись к этому серьезно.
Кроме ежедневного обмена гадостями в газетах были и другие проблемы, из-за которых было трудно реализовать идею Давтяна в Варшаве. Самолет СССР пролетел над польской территорией, что привело к ряду проблем и взаимной высылке советских и польских журналистов. В начале сентября на выборах правящие «пилсудчики» неожиданно потерпели фиаско. Стомоняков надеялся, что из-за этого в Варшаве сменится правительство, хотя он и не ожидал серьезных сдвигов во внешней политике или ухода в отставку министра иностранных дел. НКИД внимательно следил за деятельностью Бека и его положением в польском правительстве и не терял несмотря ни на что надежды, что министра все-таки заставят уйти. Кроме Бека были и другие небольшие инциденты. Они все вместе усиливали сложившееся в Москве впечатление о польской враждебности по отношению к СССР. Таким образом, инициатива Давтяна не имела ни малейших шансов на успех[1105]. Видимо, ему пришлось вернуться к задаче-минимум и пытаться избежать дальнейшего обострения, которое могло возникнуть в польско-советских отношениях. Стомоняков не беспокоился по этому поводу, но он не понимал, куда двигаться дальше. В Москве произошел еще один инцидент. Шофер польского посольства небрежно вел машину и сбил нескольких пешеходов. Лукасевич потребовал для шофера дипломатической неприкосновенности, НКИД в этом отказал[1106].
Польша и Румыния
Проблемы следовали одна за другой. Как сообщала внешняя разведка НКИД, «Польша и Германия принимают все меры к срыву переговоров между СССР и Румынией о взаимной поддержке». Поляки грозились разорвать польско-румынский союз, если румынское правительство не откажется от политики Титулеску и не сделает выбор в пользу сближения с Германией. Кароль II даже заявил, что он выступит за «активное сближение с Германией», а если правительству это не нравится, то он сменит правительство. В своей копии донесения Сталин отметил все вышеупомянутые пункты красным карандашом[1107].
НКИД получил отчеты о том, что польский полномочный министр Мирослав Арцишевский встречался в Бухаресте с румынским королем, чтобы отговорить его от «союза с СССР» — страной, стремившейся к мировой революции. Советское посольство в Бухаресте получило полную информацию об этой встрече и отправило длинный отчет в Москву. По словам советских информаторов, Арцишевский упрекнул Титулеску за то, что он втягивает Румынию во франко-советско-чехословацкую «орбиту». Даже Югославия не осталась в стороне, или, по крайней мере, так казалось. По словам Арцишевского, эти события могли стать причиной возникновения проблем в отношениях между Польшей и Румынией[1108].
Существует несколько версий того, как король ответил польскому министру. Некоторые версии были в пользу коллективной безопасности, некоторые — нет. Кароль не хотел отталкивать Германию, а его придворные поддерживали антисоветский курс румынской миссии в Варшаве. Советский полпред Островский назвал эту борьбу противоборством между польским полномочным министром и Титулеску, причем румын, по-видимому, проигрывал, в особенности из-за длительного отсутствия в Бухаресте. Арцишевскому позволили прийти в ярость, и он так «ловко машет призраком коммунизма и советизации Румынии», что даже самые верные сторонники Титулеску начали сомневаться. Однако единственное, что, судя по слухам сделал Титулеску, это задумался об отставке. Он надеялся, что к нему отнесутся с сочувствием и он укрепит свои позиции, но ничего не вышло[1109]. Конечно, учитывая зигзаги Лаваля, нельзя было полагаться даже на Францию, что мог сделать король маленькой балканской страны, кроме как перестраховываться? То есть не торопиться с выбором.
Тем временем Арцишевский встретился с министром внутренних дел Румынии и сделал ему похожее предупреждение. На что получил ответ: «Поскольку поляки связались с немцами, они будут вынуждены уступить Германии [Польский] коридор и искать компенсаций на востоке и юго-востоке… польская экспансия будет направлена не только в сторону Украины, но и Буковины и Бессарабии»[1110]. Полякам трудно было довериться кому-либо, даже Бухаресту. Они беспокоились, что Румыния может согласиться на прохождение по своей территории Красной армии, для оказания помощи Чехословакии в случае нацистской агрессии. Из-за польско-румынского союза Польша полагала, что у нее есть право вмешаться в дела Бухареста с целью заблокировать советский пакт о взаимопомощи. Румынии он не нужен, говорили поляки, и он может «нанести неисчислимый ущерб Польше и Германии»[1111]. Отношения Польши с Чехословакией тоже ухудшались, и польские официальные лица не пытались скрыть, что причиной тому была «просоветская политика Бенеша». Давтян узнал об этом от чехословацкого поверенного в Варшаве и сообщил в Москву. «Меня это нисколько не удивляет, — ответил он своему чехословацкому коллеге, — ибо такие разговоры уже ведутся поляками с румынами и французами, и они стараются убедить эти страны в необходимости отказаться от сближения с СССР». Давтян засмеялся, так как не верил, что Польша добьется успеха с помощью своих интриг. По его мнению Францию, Малую Антанту и СССР объединяли общие интересы, и никто ничего не мог с этим поделать[1112]. Давтян серьезно ошибался. У поляков были все шансы на успех. С учетом их действий невольно возникал вопрос: на чьей стороне была Польша?
Частично благодаря полякам у Титулеску начались неприятности в Бухаресте. В ноябре он ушел в отставку с поста министра иностранных дел из-за оппозиции, которая выступала против его просоветской политики, однако премьер-министр Георге Тэтэреску вместе с королем убеждали его изменить решение. Титулеску согласился и продолжил борьбу, но он находился в изоляции и потерпел политическое поражение[1113].
Давтян и Анатоль де Монзи
В Париже у власти все еще находился Лаваль. Таким образом, во французской столице была благодатная почва для польских диверсий. В конце ноября 1935 года Давтян дважды встретился с Анатолем де Монзи в Варшаве. Он узнал хорошие и некоторые плохие новости из Франции. Монзи приехал из Бухареста, где встретился с Островским. Французский политик тогда с большим оптимизмом относился к ратификации франко-советского пакта, но его настроение немного изменилось, когда он прибыл в Варшаву[1114]. Возможно, он получил новости из Парижа. Давтян и Монзи давно знали друг друга. Они встречались во Франции на переговорах в 1926–1927 годах во время обсуждения финансовых и торговых соглашений. Встреча в Варшаве прошла сердечно, и Монзи держался свободно. Он утверждал, что по крайней мере семь из десяти французских политиков выступают в поддержку сближения. Никто не сомневается в необходимости ратификации пакта о взаимопомощи. Однако в этом деле возникла задержка, из-за чего создавалось впечатление, что что-то идет не так. Давтян спросил, как обстоят дела сейчас. Монзи пожал плечами, показав, что он не одобряет поведение Лаваля, но не стал открыто его критиковать. Однако Монзи прямо сказал, что Лаваль специально затягивает ратификацию и что ему не нравится политика Лаваля в отношении Германии. Никакого результата эта политика не даст и дать не может. Это было похоже на то, что сообщил Ванситтарт Майскому в Лондоне. Очевидно, что немецкая политика была направлена на захват всей Центральной Европы. То есть это предполагало аншлюс, раздел Чехословакии, установление прямого контроля над Венгрией и затем нападение на Польшу. Давтян был согласен с Монзи.
Затем разговор зашел о франко-польских отношениях. Монзи попросил Давтяна дать честный ответ и получил его: Польша сильно сблизилась с Германией, с Францией — не особенно. «Краеугольным камнем европейской политики сейчас является германская агрессивность и борьба с ней». А Польша продолжала вредить. Давтян заметил: «Уйдет Бек или нет, по-моему, ничего не изменится во внешней политике Польши, поскольку у власти находятся те же пилсудчики. Очень возможно, что поляки из-за тактических соображений и заменят Бека для того, чтобы создать дополнительные иллюзии в Париже. Но это ничего не изменит по существу». Что касается франко-советских отношений, Монзи полагал, что они очень хорошие, но сближение еще не дошло «до глубины души». Можно было и так сказать[1115].
Монзи встретился с Давтяном через три дня, и у них состоялся долгий разговор за обедом в посольстве. Монзи сообщил о переговорах с польскими чиновниками и политиками, в том числе с Беком и Арцишевским, которые находились в тот момент в городе. Неудивительно, что поляки очень стремились увидеться с Монзи и организовали встречу. По словам Давтяна, Монзи довольно категорично заявил, что поляки настроены против СССР (что не было неожиданностью), и ему, помимо всего прочего, озвучили старые жалобы на Восточный пакт и «опасность коммунизма». В ответ на эти жалобы Монзи прояснил свою позицию, сказав, что поддерживает франко-советский союз. Это не могло понравиться его польским коллегам, хотя они и отмахнулись от его слов. По словам Монзи, поляки твердили об «опасности для Европы советской политики, в особенности для Франции и Румынии». В результате разговор зашел о франко-польских отношениях, к которым Монзи относился скептически. «Тон» отношений стал лучше, но это было лишь напоказ, потому что Польше все еще был нужен франко-польский союз в качестве рычага давления на Берлин, а также на Париж для получения «денег». Монзи снова заговорил о Румынии и отметил, что Арцишевский развернул полномасштабную кампанию против Титулеску. Монзи предупредил, что насколько ему известно, местные фашисты «готовили или готовят покушение как против Титулеску, так и против Островского». У него не было подробной информации, но он попросил предупредить Островского