ачальном плане организации коллективной безопасности правительство Лаваля и не расположено, и не способно»[1138].
С точки зрения НКИД, создавалось впечатление, что Лаваль превратил пакт в макулатуру и инструмент, который можно использовать против сторонников коллективной безопасности. Аргумент был таков: Франция на самом деле не хочет заходить слишком далеко в отношениях с СССР, и, таким образом, другим государствам тоже не следует этого делать. Польский полономочный министр в Бухаресте был не единственным, кто создавал проблемы Титулеску. Так же вел себя и югославский премьер-министр, который, действуя за спиной румынского министра иностранных дел, сообщил королю Каролю II, помимо всего прочего, что Лаваль якобы сказал Стоядиновичу, что франко-советский пакт был «мертв»[1139]. Предательство в Европе становилось все более комплексным. Это очень хорошо подходило нацистской Германии.
Нужда заставляет искать странных партнеров
Парадоксально, но даже некоторые поляки переживали из-за Лаваля. Польский военный атташе в Бухаресте подполковник Ян Ковалевский посетил первого секретаря посольства СССР и разведчика Виноградова, который потом записал: «Он засыпал меня вопросами относительно нашей точки зрения на политику Лаваля. Верно ли, что Лаваль добивается соглашения с Гитлером? Я ответил Ковалевскому, что могу в данном случае сослаться на общеизвестные факты, и в частности на неоднократные заявления самого Лаваля о том, что он является сторонником соглашения с Германией при известных условиях. Другое дело, удастся ли ему добиться этого соглашения и каково будет его содержание. Ковалевский открыто сказал мне, что Польша обеспокоена… Вы понимаете, сказал Ковалевский, что мы не против того, чтобы Франция и Германия жили между собою в мире. Однако это сближение может перейти известные границы и станет опасным для Польши. Этого мы боимся.
Далее Ковалевский спросил меня, почему Лаваль не ратифицирует франко-советский пакт и не намерен ли он променять этот пакт на соглашение с Гитлером? Беспокойство Ковалевского было так велико, что казалось, что он заинтересован в скорейшей ратификации советско-французского пакта. Я ответил Ковалевскому, что мне неизвестно, как будет маневрировать Лаваль, используя франко-советский пакт, при переговорах с немцами, но что касается самого пакта, то, по имеющимся у меня сведениям частного порядка, он будет ратифицирован. Ковалевский заявил мне, что Бек останется, но его политика подвергнется некоторым коррективам. Решено улучшить отношения с Францией, охлаждение с которой зашло слишком далеко».
Это был странный разговор, который состоялся между относительно высокопоставленным польским офицером и советским временным поверенным в делах, а по сути, между двумя разведчиками. Даже лицемерные поляки не доверяли лицемерному Лавалю. В этом особенность дипломатии: нужда заставляет искать странных партнеров. Ковалевский был интересной фигурой. Он занимался разведкой и криптографией. Ранее он служил в Москве, но затем его выслали оттуда в 1933 году. Ковалевский не держал за это зла, и его разговор с Виноградовым был довольно откровенным. Все в Бухаресте, кого имело смысл принимать в расчет, знали, что польский министр Арцишевский грозился убить Титулеску, поэтому Виноградов перевел разговор на эту тему, а у Ковалевского не было возражений, и он готов был это обсудить:
«Ковалевский рассказал мне то, что я отчасти уже слышал от других моих собеседников. Месяца два тому назад Арцишевский встретился с видным румынским журналистом, сотрудником “Универсула” Фермо. В разговоре с Фермо Арцишевский возмущался просоветской политикой Титулеску и распространением Титулеску слухов о польско-германско-венгерском союзе. Далее Арцишевский сказал Фермо, что он получает письма от многих польских офицеров, которые ему пишут, что в частной жизни за поступки, аналогичные поведению Титулеску, вызывают на дуэль или же бьют по физиономии. После этого разговора в Бухаресте распространились слухи о том, что 200 польских офицеров с нетерпением ждут того момента, когда Титулеску уйдет из правительства и сделается снова частным лицом. Тогда они приедут в Бухарест и будут, по-видимому, или вызывать Титулеску на дуэль, или же попросту его бить. Фермо, по словам Ковалевского, долгое время молчал, и лишь после того, как в части румынской прессы развернулась кампания против поездки Титулеску в Москву, Фермо рассказал о своем разговоре с Арцишевским редактору “Универсула” Стелиану Попеску и другим журналистам. Попеску при помощи одного из своих заместителей вступил в переговоры с Арцишевским. Этому последнему было заявлено, что румынская пресса и политические круги будут бойкотировать Польскую легацию[1140] в ответ на подобного рода выпады против Титулеску».
Ковалевский также отметил, что Арцишевский был вовлечен в конфликты с министрами иностранных дел трех стран, где он ранее работал. Похоже, он хотел сказать, что эту информацию СССР может использовать на свое усмотрение. «После этого заявления Ковалевского у меня создалось впечатление, — добавил Виноградов, — что он, как полковник, находящийся на действительной военной службе, хотел бы дистанцироваться от штатских полковников в отставке [которые управляли польским правительством. — М. К.], к группе которых идейно принадлежит Арцишевский». В качестве постскриптума Виноградов сообщил, что Кароль II был настроен против Титулеску и на недавнем приеме пренебрежительно отозвался о советском и чехословацком министрах. Проблема была в задержке ратификации советско-французского пакта о взаимопомощи и давлении правого крыла в Париже, которое питало оппозицию в Бухаресте. Хотя Титулеску все еще пользовался некоторой поддержкой, можно понять, почему он стал колебаться относительно более тесного сотрудничества с СССР. Что он мог сделать, кроме как искать прикрытие? Главной сложностью всегда был Лаваль. Один румынский журналист написал, что, как только пакт ратифицируют, все успокоится. «Румыния не может не быть союзницей Франции, и это определяет ее внешнюю политику, в частности, новые финансовые соглашения с Францией и заказы на поставку снаряжения для румынской армии предопределяют внешнеполитический курс Румынии»[1141].
Виноградов был в восторге от этого разговора с Ковалевским. Это был редкий случай, когда официальные лица СССР и Польши сели и искренне поговорили. Они снова встретились через три недели, и Виноградов снова сделал запись в дневнике. Кроме того, он добавил приписку к предыдущей записи. С точки зрения Ковалевского, еще одной причиной того, что Лаваль задерживает ратификацию, была предвыборная кампания Народного фронта. Это была расширенная левоцентристская коалиция с радикал-социалистами, созданная летом 1935 года. Ковалевский добавил, что Лаваль хорошо знал, что Коминтерн существует до сих пор и никто не собирается его закрывать. Однако это был всего лишь предлог. Основной причиной задержки было желание Лаваля провести переговоры с немцами и использовать пакт о взаимопомощи и ратификацию в качестве козыря в Берлине. «Ковалевский прямо заявил, что в Варшаве опасаются франко-германского соглашения за счет Польши».
«В самом деле, — сказал он, — где еще и за счет кого компенсировать немцев, настроенных в высшей степени “динамически”? Колонии? Невозможно. Единственная надежда поляков, что немцы пойдут в первую очередь по линии наименьшего сопротивления, т. е. захватят Австрию и Судеты. В этом случае поляки не только не будут препятствовать немецкой экспансии, но даже поощрят ее, поскольку она пойдет в сторону от Польши. Правда, Ковалевский тут же признает, что линия “наименьшего” сопротивления — понятие весьма условное. Сопротивление может быть оказано и Италией, и Францией. Но кто знает, может быть, Италия настолько будет ослаблена войной и восстановлена против Франции, что Муссолини отзовет свои войска с Бреннера. Немцы настроены “динамически”, снова заявляет он. Что касается внешнеполитического курса Польши, то отношения с Францией, Чехословакией, Румынией и СССР будут улучшены и уже улучшаются»[1142].
К сожалению, этого не произошло. Однако видно, что в Варшаве были люди, которые придерживались не таких взглядов, как Бек. Кроме того, становится понятно, как разрушительные действия Лаваля уничтожали коллективную безопасность и пакты о взаимопомощи, направленные против нацистской Германии.
В это время вышла анонимная статья Виноградова в «Журналь де Моску», которая произвела желаемый эффект в Бухаресте, несмотря на то что некоторые официальные лица хотели запретить ее публикацию. Статью прочитала вся элита Бухареста, хотя цензоры запретили ее повторную публикацию или комментарии, чтобы «фашистская пресса» не начала кампанию против советского посольства. Виноградов писал, что поляки пришли в ярость и обвинили СССР во вмешательстве в дела Румынии. Это было нахальством с учетом действий Арцишевского и его предполагаемых угроз в адрес Титулеску. Румынские журналисты увидели положительное влияние статьи и подумали, что на нее автора вдохновил Титулеску. «И в самом деле, — отмечал Виноградов, — единственным органом, который в силу сложившихся обстоятельств может открыто сказать румынским политическим кругам о польских интригах против нас и против Титулеску, оказывается “Журналь де Моску”»[1143]. Литвинов понимал, как ответить полякам. Однако Арцишевского не выслали из страны, а это кое-что значит. Он оставался в Бухаресте до 1938 года. Румыния была важным полем сражения в войне за коллективную безопасность. И в этой битве страдали Титулеску и СССР. Шел конец осени 1935 года.
Лаваль и немцы
Советские посольства в Бухаресте, Варшаве и Праге подробно рассказывали НКИД об отрицательном влиянии маневров Лаваля. Тем же самым занималось и посольство в Париже. Лаваль сам напрямую заговорил о франко-германском союзе с немецким послом во Франции Роландом Кёстером. Это было в середине ноября 1935 года. Кёстер не воспринял Лаваля всерьез. Он решил, что тот просто пытается впечатлить британцев или русских или же снизить поток критики дома