тров выступали против предложения предоставить заем СССР. Нападая на него, они нападали на Ванситтарта. Разговаривая с Майским, тот старался не выдать ему эту информацию, также она не утекла по другим каналам в советское посольство.
Майский и Остин Чемберлен
В это время у Майского состоялся интересный разговор с Остином Чемберленом, сводным братом Невилла и бывшим министром иностранных дел, занявшим эту должность после победы тори на выборах в 1924 году. Они обсудили стандартные вопросы. Чемберлен полагал, что Европа может рассчитывать еще на пять мирных лет. Майский давал полтора-два года. Помните, шел январь 1936 года. «Здесь, на Дальнем Востоке, по мнению Ч[емберлена], война, собственно говоря, уже идет, но она носит своеобразный хронический, ползучий характер. Ч[емберлен] не видит пока сил, которые могли бы воспрепятствовать дальнейшему продвижению японской агрессии в Китае. Реальным политикам приходится считаться с тем, что в течение ближайших лет Япония, вероятно, будет отрывать от Китая одну провинцию за другой, не встречая сколько-нибудь эффективного сопротивления». Чемберлен полагал, что у Европы перспективы лучше. Если великие державы договорятся друг с другом, то остальные последуют их примеру. Майский попросил Чемберлена пояснить, что он имеет в виду.
«Ч[емберлен] ответил, что сейчас положение совершенно ясное. В Лиге Наций имеются четыре великих державы — Англия, Франция, СССР и Италия. Италию он всегда рассматривал как мало надежного члена Лиги, а теперь тем более. Но три остальные великие державы — Англия, Франция и СССР — могут и должны действовать вместе в интересах мира. У них есть к этому все основания. Если Италия захочет присоединиться к этим трем державам, — очень хорошо. Если нет, названные три державы настолько велики и могущественны, что при соблюдении единого фронта они легко поведут за собой все остальные».
Чемберлен полагал, что единственным способом двигаться вперед была совместная работа трех держав в рамках Лиги. Забавно, что то же самое предлагал Литвинов перед фиаско плана Хора — Лаваля. Чемберлен не думал, что Абиссинский кризис подорвал доверие к Лиге. Майский спросил, возможно ли создание совместного фронта. Чемберлен ответил утвердительно и сказал, что трехстороннее сотрудничество не только возможно, но и желательно, однако он предупредил, что необходимо обратить внимание на деятельность Коминтерна. Это было «темным пятном», мешавшим англо-советскому сотрудничеству. Конечно, Чемберлен знал, что, по словам советского правительства, оно не несло ответственности за действия Коминтерна, однако он не соглашался с этим утверждением. Майский привел свои обычные аргументы против, но Чемберлен сказал, что не хочет возвращаться к предыдущим претензиям. В последние годы Коминтерн уже меньше досаждал британскому правительству, однако, если он вернется, это станет серьезной проблемой и «все ныне благоприятные перспективы их сближения были бы сведены на нет». Ванситтарт думал так же.
Майский задал привычный вопрос о будущем «так называемого “западного фронта”, состоящего из Англии, Германии и Италии», который так привлекал большие группы консерваторов. Чемберлен ответил, что вряд ли кто-то всерьез задумывается о западном союзе: «Ведь что конкретно означала бы такая Антанта? Она означала бы создание под гегемонией Гитлера той “Срединной Европы”, которая являлась целью предвоенной Германии. Такая “Срединная Европа” представляла бы величайшую угрозу для Британской империи, и Англия неизбежно должна была бы вступить в войну с Германией еще до того, как очертания “Срединной Европы” стали бы конкретно вырисовываться на горизонте. Идея Западной Антанты лишена всякой реальности. На такую самоубийственную политику не могло бы пойти ни одно британское правительство. Лига Наций — вот единственный возможный путь. Но тут необходима одна оговорка. Очень многое будет зависеть от того, какой Лига Наций выйдет из итало-абиссинского конфликта. Если она выйдет живым, окрепшим организмом, то Ч[емберлен] не сомневается, что Лига Наций действительно станет краеугольным камнем британской внешней политики. Если же Лига Наций потерпит фиаско, — тогда, вероятнее всего, в Великобритании чрезвычайно усилятся изоляционистские тенденции. Великобритания поставит себе в области внешнеполитической ограниченные задачи — защита Франции, Голландии, Бельгии от германской агрессии, а на всю остальную Европу она махнет рукой»[1191].
По сути, это означало бы уступку Центральной Европы и многого другого нацистской Германии, что, по словам Остина, было бы самоубийством для Великобритании. Видите, как те, кто пытался придумать, как противостоять нацистам (Черчилль, Остин Чемберлен, Эррио, Литвинов и другие), приходили к одним и тем же выводам? Единственный вопрос был, справятся ли они?
Призрачная надежда
20 января 1936 года умер король Георг V. 26 января Литвинов приехал в Англию из Женевы вместе с маршалом Тухачевским на похороны. После этого он встретился с Ванситтартом и Иденом. Нарком пытался настоять на необходимости коллективной безопасности и перейти к конкретным действиям, чтобы воплотить их в жизнь. Литвинов с успехом встретился с новым королем Эдуардом VIII, и это стало притчей во языцех. Литвинов, Ванситтарт и Майский предлагали трехсторонний союз, состоящий из Великобритании, Франции и СССР, который будет управлять Лигой. Именно так. Остин Чемберлен предлагал то же самое, но Ванситтарт отреагировал на его предложение без энтузиазма, что расстроило Литвинова и Майского[1192]. На встрече в МИД Литвинов сказал Идену, что нацистская Германия «не понимает никакого другого языка, кроме языка силы». Нацистскую агрессию можно подавить только с помощью решительных действий коалиции европейский стран. Литвинов предупредил, что некоторые из его коллег начали сомневаться в разумности коллективной безопасности. Он винил в этом Лаваля, который задерживал ратификацию франко-советского пакта и которого ловили на флирте с Гитлером. Тем не менее Литвинов подчеркнул, что он по-прежнему поддерживает коллективную безопасность, поскольку это единственный путь вперед. Как и Майский, нарком сказал, что хочет «сделать все, что в его силах», чтобы улучшить англо-советские отношения.
«Нет ли следующего шага, который можно сделать?» — спросил Литвинов. «Не могу придумать ничего нового», — ответил Иден[1193].
Сарджент отнесся к советской позиции без уважения. «Господин Литвинов продвигает в чистом виде политику окружения». К нему присоединился Кольер. «“Окружение” — это тенденциозное [sic] слово!»[1194] Хотя Ванситтарт наверняка понимал, что битва за заем проиграна, он не собирался сдаваться, несмотря на провал Хора — Лаваля: «Я был готов дождаться сэра Э. Фиппса, чтобы играть по-честному с теми, кто думает, что мы должны действовать в этой игре, исходя из страха обидеть Германию и поставить под угрозу наши шансы на отдаленное и до сих пор неопределенное соглашение — неопределенное даже в нашем собственном сознании… Предвидя это, я хотел бы еще раз призвать к тому, чтобы для нас путеводной звездой были наши собственные интересы, а не призрачная надежда. Мы должны руководствоваться лишь ими»[1195].
Фиппс приехал в Лондон в начале февраля. Он отрицательно отнесся к предложению дать СССР заем, так как в этом случае у Гитлера появится повод снова оккупировать Рейнскую демилитаризованную зону. В то же время договориться о возможных французских и немецких займах не удалось, соответственно, не было угрозы конкуренции. Кроме того, давило немецкое посольство в Лондоне. Фиппс стал последней каплей. Иден отказался обсуждать заем в кабинете[1196]. Фиппс не смог убедить Ванситтарта и Кольера. Они полагали, что Гитлер пойдет на все, что сойдет ему с рук. Когда Кольер упомянул возражения Фиппса в Министерстве торговли, разразился громкий смех. Сарджент и Кольер оба были раздражены, но по разным причинам[1197].
Майский пока не знал о том, что было решено отказать СССР в займе. 5 февраля он встретился с военным министром Даффом Купером, а через несколько дней — с Иденом. С Купером, разделявшим взгляды Черчилля на Германию, сложностей не возникло, а вот с Иденом пришлось топтаться на месте[1198]. 13 февраля Кольер за обедом сообщил Майскому плохие новости. Заем отменили, так как он не получил достаточной поддержки в кабинете. Были одобрены более длительные кредиты, а это лучше, чем ничего.
«Очень жаль, — сказал Майский. — Заем был бы пенен… по политическим причинам», но кредиты были не так интересны. Майский знал о сопротивлении Министерства торговли. Он спросил, почему были отвернуты рекомендации МИД. Кольер не мог сказать, что заем заблокировал Иден, поэтому ответил, что кабинет боялся оппозиции в Палате общин, хотя сам Кольер не думал, что она бы возникла. МИД в целом и он сам в частности поддерживали заем, вероломно сказал Кольер, но кабинет был против. Большинство в кабинете хотели торговать с СССР и были готовы одолжить деньги, «но они хотели это сделать с наименьшим беспокойством». Долгосрочный заем «несомненно, спровоцировал бы серьезные волнения и имел бы большой политический эффект». Кредиты сводят этот риск к минимуму[1199]. Очевидно, Кольер не мог признаться, что Иден, два заместителя министров и в особенности громогласный Сарджент выступали против «пропаганды» Коминтерна, не доверяли советским мотивам и не хотели разозлить господина Гитлера. Также он не хотел говорить, что они с Ванситтартом находятся в изоляции. Удивительно, что советское посольство так и не получило информацию о постоянной враждебности Сарджента.