[95].
Сквирский и Фиш
Допрос Сквирского длился пять часов, и, судя по его отчету, он произвел хорошее впечатление, поскольку несомненно извлек урок из опыта Богданова. Представитель Госдепартамента Роберт Келли, отчаянно ненавидевший СССР, уговорил Сквирского выступить перед Комитетом, сказав, что это будет стандартный процесс. Но все оказалось совсем не так. Сквирского подвергли агрессивному перекрестному допросу, пытаясь выяснить связь между Коминтерном и советским правительством. Допрос начался с приведения к присяге. Сквирский отказался, так как он атеист. Вместо этого ему пришлось «торжественно поклясться» говорить только правду. Можете себе представить реакцию Фиша и его коллег на признание Сквирского в том, что он атеист. Затем позже он рассказал, что он коммунист и член Всесоюзной коммунистической партии. Сквирский хотел сразу дать бой Комитету, и у него это получилось, хотя в результате они долго препирались с Фишем и его коллегами, которые так или иначе пытались вернуться к Коминтерну. И Фиш снова попросил передать им советские телеграммы, но Сквирский отказался.
«Вам есть что скрывать?» — спросил Фиш.
Сквирский ответил, что прожил в США девять лет и вел дела со многими государственными учреждениями и сомневался, что кто-то из них может подтвердить, что он был в то время замешан в какой-либо «подозрительной» деятельности.
Тогда Фиш снова спросил, передаст ли «Амторг» телеграммы. Сквирский ответил, что нет, и Фиш оставил эту тему.
Он попытался втянуть Сквирского в обсуждение Американской коммунистической партии, ее программы и деятельности. Но ничего не получилось. «Полагаю, — ответил Сквирский деловито, — что программа такая же, как у любой другой коммунистической партии».
«Разве не каждый коммунист работает над свержением капитализма?» — спросил Фиш. В России, ответил Сквирский, произошла социалистическая революция и был свергнут капитализм. Задача каждого советского гражданина за границей — укреплять Советское государство. Противостояние с Фишем продолжалось. Сквирский говорил с апломбом.
Фиш снова вернулся к деятельности Коминтерна. Сквирский привел в ответ несколько комментариев, посвященных истории Интернационала.
«А вы являетесь членом Коминтерна?» — поинтересовался Фиш.
«Я нет», — ответил Сквирский и пояснил, что работает на Наркоминдел, то есть на советское правительство. «Молодец», — вероятно, подумал Литвинов. — Товарищу Сквирскому консультации не были нужны.
А затем Сквирский пошел дальше, чем мог бы пойти и сам Литвинов: «Я категорически отрицал причастность советского правительства к пропаганде, указав, что никто не может обвинить его в посылке войск для свержения иностранных правительств; между тем как советское правительство может обвинить многие правительства, в том числе и американское, в попытке свергнуть его путем вооруженной интервенции». В самом деле не стоило забывать о небольшой проблеме — «союзнической» интервенции с целью задушить молодое Советское государство, о которой конгрессмен Фиш не упомянул в своем выступлении.
Сквирский продолжил: «Я указал на ненормальность положения, при котором каждого советского гражданина подозревают, что он не ест, не пьет, а лишь думает, как бы ему свергнуть американское правительство; если бы мы последовали их примеру, мы должны были бы подозревать каждого американца или иностранца вообще в СССР в желании свергнуть советское правительство ввиду несогласия его с нашими принципами. Мы, однако, этого не делаем». Тут, к сожалению, Сквирский перегнул палку, так как ОГПУ в самом деле относилось ко всем иностранцам с подозрением.
Когда Сквирскому наконец разрешили поговорить о советско-американской торговле, он отметил, что, хотя она развивается, баланс крайне неблагоприятен для СССР. «Эта торговля могла бы быть в пять раз больше, если бы мы имели нужные банковские кредиты», — сказал он. СССР и США интересно торговать друг с другом, их интересы совпадают. Зачем США стреляют себе в ногу, отказываясь от торговли с СССР во времена массовой безработицы? Это был стандартный аргумент СССР в пользу улучшения торговых отношений.
Как саркастически заметил Сквирский, в конце допроса Фиш поблагодарил его за «сотрудничество» с Комитетом[96]. Тем не менее отношения с США не улучшились. По словам Богданова, были предприняты согласованные усилия, чтобы остановить советский импорт. Комитет Фиша пытался продемонстрировать, что «Амторг» занимается политической пропагандой и «демпингом» советских товаров в США. Богданов тем не менее выразил надежду, что верх в итоге одержат те производители, которые хотят увеличить объемы внешней торговли, чтобы спастись от Великой депрессии[97]. Сквирский всячески старался подчеркнуть этот момент в Комитете Фиша.
Комитет отчитался перед Палатой представителей в 1931 году и порекомендовал, помимо всего прочего, ужесточить иммиграционные правила, чтобы коммунисты не могли въехать в страну, запретить государствам, которые не признают США, использование зашифрованных сообщений, запретить импорт пиломатериалов в том случае, если СССР не допустит до мест производства инспекцию чиновников США для проверки на предмет использования принудительного труда, и так далее. По сообщению Богданова, это был неплохой результат, так как в Конгрессе, скорее всего, начнутся дебаты на тему возможного применения данных рекомендаций[98].
В конце января Сквирскому казалось, что Комитет Фиша не смог добиться реализации своих основных рекомендаций. Сильное сопротивление оказывали американские деловые круги, которые хотели торговать с СССР. Конгрессмен Фиш понял, что его антисоветская кампания не дает желаемого результата, и отправился искать союзников в Палате представителей. Он все еще настаивал на необходимости отправить в СССР инспекторов, чтобы расследовать обвинения в использовании принудительного труда, хотя прекрасно понимал, что советское правительство никогда этого не одобрит. Тогда это могло бы стать предлогом для наложения эмбарго на советские товары. Также Фиш планировал принять несколько законов для противодействия «красной опасности». Так, например, он хотел потребовать депортации Богданова и других чиновников «Амторга». Хотя, что интересно, к Сквирскому это не относилось. Один из членов Комитета Фиша оказался в меньшинстве, заявив, что последний вариант отчета «истеричен». Многие «серьезные люди в Вашингтоне и других местах» смеялись над Фишем и его коллегами. А кроме того, Комитет не смог расшифровать телеграммы «Амторга», которые ему предоставил «Вестерн Юнион», от чего оказался в еще более неловком положении. В итоге Фиш не сильно продвинулся вперед и начал публично жаловаться на несправедливое обращение со стороны определенных средств массовой информации. Оценку Сквирского подтвердил влиятельный американский специалист по связям с общественностью Айви Ледбеттер Ли. Он сказал советскому дипломату в Лондоне, что попытка Фиша запретить импорт из СССР провалилась, во всяком случае пока[99].
Борьба в Вашингтоне продолжалась. Фиш и его союзники продвигали свою повестку, которой сопротивлялся сенатор Бора, дружески настроенные по отношению к СССР журналисты и определенные деловые круги. В 1931 году эта борьба то затихала, то вспыхивала с новой силой. Советские цели не менялись: СССР хотел получить дипломатическое признание и доступ к более дешевым и долгосрочным кредитам. По этому поводу Богданов поделился взглядами одного неизвестного посредника, который встречался с президентом Гувером и пришел к выводу, что вряд ли в ближайшем будущем в американской политике произойдут перемены. В деловых кругах США отсутствие признания считалось самым серьезным препятствием к улучшению торговых отношений[100]. Конечно, «черная сотня», как Сквирский называл АФТ, и многие другие ассоциации пытались и дальше лоббировать полное эмбарго на советский импорт. Видимо, неудачная попытка сделать то же самое во Франции не привлекла внимание этих антисоветских групп. Торговая палата Нью-Йорка проголосовала за поддержку эмбарго на любую торговлю с СССР, включая импорт и экспорт. Но на самом деле получилось много шума из ничего. По словам Сквирского, советский импорт представлял собой незначительный процент общего объема импорта, а экспорт из США составлял всего лишь 16 % от общего количества товаров, ввозимых в СССР. Доступ на финансовые рынки не удавалось получить из-за отсутствия «нормальных отношений» с США и из-за невыплаченных долгов. Как сообщал Сквирский, СССР даже не мог импортировать золото, поскольку пробирные палаты его не принимали. Большинство американских банков также не учитывали советские векселя или долговые обязательства (за несколькими важными исключениями), так как Федеральный резерв их потом не переучтет. Поэтому бизнес с СССР представлял собой «большой риск». После очередного краха фондового рынка в середине 1931 года ситуация стала только хуже. «Амторг» старался установить новые связи с другими важными банками Нью-Йорка, но безуспешно. Из-за нехватки банковских кредитов компаниям, которые хотели работать с СССР, приходилось самим предлагать кредиты, но это было слишком дорого, и ставка порой составляла 53 %. Таким образом, стоимость сотрудничества с США была слишком высокой, а кроме того, торговый баланс был крайне неблагоприятным. Несмотря на незначительный объем советского импорта, с ним по-прежнему шла свирепая борьба, вызванная серьезным экономическим кризисом и усиленная АФТ и ее отраслевыми союзниками, а также «общей позицией Вашингтона», которую поддерживал ее вдохновитель конгрессмен Фиш и его друзья[101].
Сталина проинформировали о том, как идут дела, и он решил вмешаться. «Ввиду валютных затруднений и неприемлемых условий кредита в Америке высказываюсь против каких бы то ни было новых заказов на Америку». Он велел приостановить текущие переговоры и, если возможно, отменить предыдущие заказы. Советский бизнес надо было перевозить в Европу или на советские заводы. «Никаких исключений»