ГЛАВА XVХОРОШИЕ И ПЛОХИЕ НОВОСТИ: ПАДЕНИЕ ЛАВАЛЯ И КАПИТУЛЯЦИЯ ФРАНЦИИ1936 ГОД
22 января 1936 года правительство Лаваля пало. Предположение Потемкина о том, что оно протянет еще какое-то время, оказалось неверным. «Феникс»-Лаваль не восстанет из пепла вплоть до падения Третьей республики в мае — июне 1940 года. К этому моменту он уже полностью превратится в нацистского пособника. Через два дня было сформировано новое французское правительство под руководством Альбера Сарро, который ранее не был другом СССР, однако, по мнению французского журналиста Лео Габорио, Сарро не обладал никакими выдающимися качествами. Лаваль был свергнут и не получил места в кабинете, как опасался Литвинов. Кошмар закончился. Кажется, теперь стало возможно начать все с начала. МИД возглавил предыдущий председатель Совета министров Фланден, а в кабинет вернулся Поль-Бонкур в должности государственного министра, ответственного за дела Лиги Наций. Мандель остался министром связи. Он надеялся сформировать правительство, но этим амбициям не суждено было реализоваться. Эррио убрали. Это была потеря, которую более-менее компенсировало возвращение Поль-Бонкура, хотя он не пользовался особым влиянием. В Москве Альфан пришел в восторг от возможности писать Фландену. Альфан был одним из немногих русофилов во французском МИД. Он продвигал франко-советское сближение в лучших традициях Эррио, так как его беспокоила французская безопасность. Однако в МИД он был в меньшинстве. Еще имелся Эрик Лабонн, но в январе 1936 года он был далек от российских дел, поскольку возглавлял американский отдел. Также сближение поддерживал Робер Кулондр. По сути, они все были воспитанниками Анатоля де Монзи в 1926–1927 годах. Однако все те, кто помогал Лавалю саботировать франко-советский пакт, все еще сидели в своих больших и удобных креслах. Леже, Баржетон, Бадеван и другие продолжали изо всех сил удерживать Францию от сближения с СССР. Подобное поведение прекрасно можно было оправдать кампанией в «правой» прессе Парижа, выступавшей против ратификации советско-французского пакта. Коллективная безопасность стала политикой левых, Народного фронта, в то время как единственной политикой, которая могла бы сработать, было «священное единение» левых и правоцентристских сил. Время от времени Литвинов повторял эту очевидную истину, но он делал это в медийном потоке, в котором лишь немногие могли его услышать.
Альфан надеялся начать все с начала вместе с Фланденом и обхитрить Леже и его сотоварищей. Он отмечал, что на протяжении трех лет отношения с СССР стабильно улучшались, хотя за последние несколько месяцев они стали холоднее. Отчасти это произошло из-за Лаваля и из-за того, что он возглавлял Совет министров и одновременно был министром иностранных дел. Из-за этого он более чувствительно реагировал на внутренние дела, как отмечал сам Литвинов. На съезде Коминтерна в июле — августе 1935 года звучали призывы к объединению перед лицом фашизма, и это растормошило правых. Речь шла о формировании левоцентристских коалиций или народных фронтов. По сути, это было все равно что начать размахивать красным флагом прямо перед правыми. По словам Альфана, внутренняя политика смешалась с внешней, и произошло это в ситуации, когда Франция находилась в огромной опасности и должна была думать только о «национальных интересах». О том же говорил и Эррио. Альфан призывал Фландена возобновить «политику сотрудничества» с СССР. Советская сторона обратила внимание на недавний холодный прием. Франция не придерживалась обязательств, которые взял на себя в Москве Лаваль (хотя Альфан не указал его имя напрямую), связанных с ускоренной ратификацией пакта о взаимопомощи и одобрением банковских кредитов на торговлю. Альфан ссылался на недавние публичные заявления в Москве, но он знал по последним переговорам с Потемкиным в Париже и с Литвиновым и Крестинским в Москве, что уверенность СССР в коллективной безопасности и Лиге пошатнулась. Они стали предупреждением о «тенденции к изоляции России», то есть СССР теперь будет полагаться только на себя и национальную оборону. Если подобная политика будет реализована, то первой поплатится Франция. «Мы можем легко все вернуть, — говорил Альфан, — если быстро ратифицируем пакт о взаимопомощи и выпустим министерскую декларацию, в которой четко возьмем на себя обязательство придерживаться политики мирного сотрудничества с СССР»[1234]. Телеграмма Альфана, похоже, так и осталась в шифровальном бюро. Это было признаком того, что противники СССР в МИД продолжали саботировать сближение. В последние несколько недель советское правительство воспряло духом после ухода Лаваля. Читатели помнят, что Литвинов поехал в Лондон на похороны Георга V, которые состоялись 28 января. После этого он встретился с Иденом, заменившим Хора в должности министра иностранных дел в декабре 1935 года. Литвинов отправил в Москву телеграмму, в которой довольно оптимистично отозвался об этой встрече. Отчет британского МИД был, однако, более сдержанным[1235]. Никто не брал на себя никаких обязательств, и Сарджент продолжал выступать против Литвинова и сотрудничества с СССР. Кажется, Литвинов не знал о враждебности Сарджента, то есть, получается, никто о ней не говорил или советская разведка ничего о ней не слышала. Во французском МИД полагали, что визит Литвинова и маршала Тухачевского в Лондон прошел хорошо. Это позволило французскому правительству проявить немного теплоты по отношению к наркому, когда он в конце месяца прибыл в Париж.
Потемкин быстро продвигался вперед на этом новом этапе французской политики, или, во всяком случае, так казалось. 29 января он встретился с Леже во французском МИД. Это произошло всего через неделю после падения Лаваля. Потемкин хотел организовать неофициальную встречу Литвинова и Фландена, тем более что им не удалось встретиться в Лондоне. Леже согласился. Двум министрам иностранных дел необходимо было поговорить и прийти к соглашению по ряду вопросов, представляющих интерес для обеих стран. «Желательно при этом, — добавил Леже, — рассеять некоторые недоразумения, чувствовавшиеся между обеими сторонами за последние месяцы». Это, конечно, было правдой, но забавно звучало из уст Леже, который был правой рукой Лаваля и вносил свой вклад в «недопонимание»[1236].
Перспективы ратификации советско-французского пакта
Потемкин быстро добрался до сути. Он хотел понять, что предлагает сделать новое министерство для ратификации пакта о взаимопомощи. «Леже ответил, что затяжку ратификации пакта он считает крупнейшей ошибкой Лаваля». Это вредило отношениям между СССР и Францией, а также вызывало «некоторые сомнения в среде друзей Франции» в Восточной и Юго-Восточной Европе», которые выступали в поддержку коллективной безопасности. Это было правдой. «В колебаниях Лаваля, — сказал Леже, — Германия нашла поддержку своей тактике запугивания и шантажа, которую применяет и сейчас, накануне ратификации франко-советского пакта. Немецкая пресса кричит о том, что эту ратификацию правительство Германии будет рассматривать как решение, нарушающее условия Локарнского пакта, и что из этого Германия сделает надлежащие практические выводы». По словам Потемкина, Леже не придавал особого значения немецким угрозам. Лучшим ответом стала бы ратификация. Леже поговорил с Поль-Бонкуром, который пообещал ускорить подготовку в Палате депутатов. Дебаты должны были состояться «в самые ближайшие дни»[1237].
1 февраля Леже встретился с Литвиновым и передал ему оптимистичное сообщение. «Новое [французское. — М. К.] правительство, — телеграфировал Литвинов в Москву, — очень довольно приемом, оказанным мне в Лондоне, и наблюдающимся улучшением отношения Англии к СССР, делающим возможным сотрудничество Парижа, Лондона и Москвы». Представьте себе фальшивую улыбку Леже, подчеркнутую аккуратно подстриженными усами, когда он говорил эти слова, однако это была правда: чем приветливее был Лондон с Москвой, тем менее рискованно было для Парижа разморозить франко-советские отношения. Леже зашел еще дальше: «Необходимость активного участия СССР в организации коллективной безопасности в Европе остается для Франции неоспоримой истиной». По словам Леже, Фланден твердо придерживался этой позиции и считал ратификацию пакта «неотложным делом»[1238]. Что произошло с Леже? У него случилось прозрение? Он хотел скрыть свое сотрудничество с Лавалем? Или решил пока приспособиться под нового министра иностранных дел? В конце концов, до весенних выборов всем заправляло правительство Сарро.
В мирное время телеграммы пишутся кратко и понятно, однако Потемкин, присутствовавший на встрече с Леже, составил подробный отчет о разговоре. Леже пытался вилять на ситуацию, даже несмотря на нового министра иностранных дел. Из вступительного слова правительства в парламенте были удалены слова о сотрудничестве Парижа с Лондоном и Москвой, которое «является основным условием обеспечения мира на Европейском континенте». «По соображениям характера редакционного и отчасти тактического», — пояснил Леже. Разумеется, существовал только один возможный союзник, который позволил бы сравнять счет с нацистской Германией. Мог новый кабинет заявить об этом открыто во время кампании против пакта о взаимопомощи, которую запустила правая пресса? Очевидно, что нет. Тем не менее Леже утверждал, что новое правительство займется ратификацией «в самые ближайшие дни». Потемкин спросил, известно ли что-то в свете недельной задержки. Леже ответил, что он не знает. Снова увиливал или правительству просто нужно было собраться, чтобы вынести первый вотум доверия?
Стороны подняли другие темы. Литвинов спросил, ведет ли Франция переговоры с Германией. Нет, ответил Леже, за исключением вопроса о военно-воздушном пакте, который возник во время встречи в Лондоне в феврале 1935 года. Франция доверила британцам разговор с немецким правительством, но Гитлер отвечал уклончиво. Литвинов ответил, как обычно: «Гитлер не пойдет ни на какие соглашения, заключаемые в интересах общего мира, пока не убедится в твердой решимости Франции, Англии, СССР и других европейских государств противопоставить организованное сопротивление всяким попыткам нарушить этот мир. К сожалению, некоторые колебания, наблюдавшиеся среди участников известного плана организации коллективной безопасности, в частности, со стороны г[осподина] Лаваля, содействовали усилению обструкции со стороны гитлеровской Германии».