Леже согласился с Литвиновым, хотя это был тот же самый человек, который саботировал первые шаги Поль-Бонкура на пути к пакту о взаимопомощи, отвлек от него Барту, переключил на Восточный пакт и поддерживал постоянные раздражающие попытки Лаваля саботировать ратификацию. Насколько можно было доверять Леже? Даже если просто рассмотреть очевидные факты. По словам Потемкина, «Леже заявил, что тактику, применяемую Германией… рассматривает как зондаж. Конец ему может быть положен только решительным проведением плана организации коллективной безопасности». Конечно, Леже знал, что говорить, но мог ли он предпринять необходимые действия?
Леже присматривал за колеблющимися союзниками Франции. Так совпало, что в это время в Париже находился румынский король Кароль II. По словам Леже, он был сильно восприимчив к германофильским течениям: его нужно было подбодрить. На самом деле король хотел увидеть решительность Франции, а не просто пустые слова. Литвинов в очередной раз ответил: «Препятствием, стоявшим до сих пор на этом пути, являлось замедление ратификации франко-советского пакта»[1239].
Вместе с королем в Париж приехал Титулеску. Он сообщил французам (есть французский отчет об этом), что убедил правителя придерживаться советского курса. Король подтвердил это, сказав Леже в доверительной беседе, что Румынии стоит продолжать с СССР переговоры о пакте. Титулеску восстановил свой авторитет, и он отметил, что советское вмешательство будет «незаменимым» для предотвращения аншлюса. Тем не менее он признал, что Югославия все еще настроена враждебно и не хочет улучшать отношения с СССР. Фланден пришел к выводу, что Титулеску и король как минимум урегулировали разногласия… по крайней мере на настоящий момент[1240].
На следующий день, 2 февраля, Литвинов и Потемкин встретились с Фланденом без Леже. Глава правительства сразу спросил наркома, какие у него впечатления от настроений в Лондоне. Литвинов ответил, что британцев беспокоит перевооружение Германии. «В нем они видят самую серьезную угрозу общему миру. Нейтрализовать такую опасность возможно лишь согласованными и решительными действиями тех государств, которые являются действительными сторонниками мира». Так полагал Литвинов, но не британское правительство. Гитлера интересуют только двусторонние гарантийные пакты, сказал Фланден, однако для коллективной безопасности более эффективны многосторонние соглашения. Литвинов ответил, что двусторонние пакты с нацистской Германией вообще ничего не гарантируют, а лишь прокладывают путь к войне. «Это отлично понимает Гитлер, и к этому он сознательно стремится».
Они обсудили другие темы, связанные с коллективной безопасностью, начиная от Европы и заканчивая Азией. Обошлось без разногласий. Судя по отчету Потемкина, наметилось достижение соглашения. Фланден был недоволен англо-немецким морским соглашением, которое, с его точки зрения, было шагом на пути к нарушению условий Версальских договоров. Литвинов ответил, что Германия согласится на многосторонние пакты, только «если она убедится в твердой решимости держав, заинтересованных в сохранении мира, противодействовать ее экспансии». Фланден согласился: «В настоящее время Германия пытается сбросить с себя обязательства, налагаемые на нее Локарнским договором в отношении [Рейнской. — М. К.] демилитаризованной зоны. Отыгрываясь на франко-советском пакте, якобы противоречащем Локарнскому договору, Гитлер прикрывает этим свой истинный план, заключающийся в том, чтобы воздвигнуть в демилитаризованной зоне несокрушимую стену военных укреплений, “запереть” за ней Францию и Бельгию и после этого свободно приступить к осуществлению намеченной им экспансии в сторону Богемии и дальше. Единственное средство предупредить успех этих замыслов — это… решимость всех государств, заинтересованных в сохранении мира, не словом, а делом, в случае нужды, показать Германии, что они не допустят дальнейшего нарушения ею международных обязательств».
Литвинов мог бы сказать то же самое, но в отчете Потемкина говорится, что эти слова произнес Фланден. Могло ли такое случиться? Франция на самом деле прозрела? Литвинов добавил, что лучше всего защитить мир и безопасность в Европе можно с помощью тесного сотрудничества между Францией, СССР и Великобританией. Конечно, так полагал не только нарком, это был ключ к сдерживанию нацистской Германии. Фланден дал интересный ответ. Он сказал, что трехстороннее сотрудничество нужно расширить и включить в него Италию. Литвинов тоже ответил интересно: «Я имел в виду лишь данное положение, когда Италия, к сожалению, фактически выбыла из строя европейских государств, могущих оказать реальную помощь в защите мира в Европе. Само собой разумеется, что при нормальных условиях участие Италии в организации коллективной безопасности в Европе представляется совершенно необходимым».
Затем разговор зашел о франко-советских отношениях. Тут нарком попросил кое-что разъяснить: «Вследствие известных колебаний, наблюдавшихся во внешней политике Лаваля, в СССР стали возникать и кристаллизироваться “изоляционистские” настроения. Так как вхождение в Лигу Наций со стороны СССР связывалось с расчетами при содействии Франции и ее друзей организовать систему коллективной безопасности и обеспечить мир, зигзаги французской внешней политики, имевшие место за последние 8–9 месяцев, вызывали в общественном мнении СССР серьезнейшие разочарование и опасения. Если бы указанная политика продолжалась, СССР вынужден был бы сделать из своего опыта сотрудничества с европейскими государствами самые неутешительные выводы».
Эти слова от Литвинова прозвучали как строгое предупреждение. По словам Потемкина, «Фланден ответил, что новое правительство приступает к своей деятельности с твердой решимостью осуществлять национальную политику Франции, тесно связанную с ее друзьями в Европе и направленную на сохранение мира. Ратификация франко-советского пакта, долженствующая произойти в ближайшее время, явится крупным шагом нового кабинета в указанном направлении». Обсуждение ратификации должно было начаться 11 февраля. Фланден сказал Лавалю, что «…он упорно стремился если не к договору, то к некоему окончательному соглашению с Германией». Литвинов пошутил: «окончательное» соглашение с Гитлером? Фланден улыбнулся и ответил, что и «сам сомневается в такой возможности».
Последней темой для обсуждения стала Польша. Фланден признал, что его «крайне разочаровывает» польская политика, но он надеется, что его близкий друг посол Ноэль в Варшаве сможет заставить поляков образумиться. Потемкин не записал комментарии Литвинова по этому поводу[1241]. Французская версия этого важного разговора сводится всего к нескольким абзацам, которые включены в большой отчет о различных встречах, проходивших в МИД в начале февраля[1242]. Фланден сказал много того, о чем французы не оставили записей. Похоже, что они с Литвиновым по важным вопросам в основном согласились. Судя по первым встречам, начало было положено.
Во франко-советских отношениях так бывало не раз. Может это уже во что-то перерасти? Представьте себе мощный автомобиль. Водитель заводит двигатель, но, как только он выжимает сцепление, двигатель глохнет. В тот день, когда Литвинов встречался с Фланденом, посол Ноэль прислал телеграмму, содержание которой не могло порадовать. Хотя Бек пытался скрыть свои взгляды, писал посол, «после каждой встречи с представителями гитлеровского государства Бек становился все больше расположеным к Германии, все больше убеждался в том, какое это мощное государство, какое у него будущее, и все больше восхищался режимом, который оно поддерживает. Одним словом, Бек считает, что надо делать ставку на Германию, как раз тогда, когда польская армия и общественность, обеспокоенные перевооружением и политическими действиями Рейха, стремятся сблизиться с Францией»[1243]. Читатели, возможно, помнят, что сказал полковник Ковалевский Виноградову в Бухаресте всего несколько месяцев назад. Это полностью соответствует анализу Ноэля.
Альфан встретился с Литвиновым после его возвращения из Парижа. По словам посла, нарком был очень доволен тем, как его принял Фланден. Это и понятно, судя по записям Потемкина. Если франко-советский пакт будет быстро ратифицирован, то тогда можно будет заключить румынско-советский пакт, и это «значительно изменит текущую дипломатическую ситуацию в мирную сторону ради общего блага»[1244]. Двигатель завелся и заглох. Оптимизм Литвинова скоро пошел на спад.
Кампания за ратификацию
В Париже Потемкин работал сутки напролет, чтобы продвинуть ратификацию. На обеде в посольстве он поговорил с теми, кто выступал в поддержку пакта. Присутствовал даже Титулеску. Дельбос спросил Поля Бастида, радикал-социалиста и председателя Комитета по иностранным делам в Палате депутатов, чем, по его мнению, окончатся дебаты. Дискуссия может стать очень горячей, ответил Бастид, но «за» должны проголосовать «по крайней мере 400 человек», то есть подавляющее большинство. Важно, чтобы в дебатах участвовал Эррио. Все присутствующие согласились[1245].
8 февраля Потемкин встретился с Фланденом, чтобы обсудить голосование по вопросу ратификации. Фланден сообщил, что дебаты, вероятно, начнутся 13 февраля, а не 11-го, как было запланировано, и будет много выступающих. Оппозиция решила дать отпор. Фланден перечислил их аргументы. Правые хотели остановить усиление сближения с СССР, это было их главной целью. Они предпочитали заключить союз с нацистской Германией, оперируя следующим аргументом: «Без соглашения с Германией невозможно обеспечить мир в Европе. Между тем ратификация франко-советского пакта отбрасывает Германию от Франции и обрекает ее на изоляцию, могущую иметь опасные последствия». Что касается предпочтений, большинство французских правых поддерживали нацистскую Германию. Ратификация пакта привела бы к созданию франко-советского военного союза, а он, в свою очередь привел бы к созданию противодействующих союзов и к войне. Это, разумеется, привело бы к росту «революционного движения» во Франции и к «укреплению Народного фронта». Как уже предупреждал Потемкин, правые собирались попытаться привязать ратификацию к выплате старых царских долгов. Урегулировать этот вопрос надо было сейчас или никогда. И наконец последним аргументом стало то, что если Германия нападет на Францию, то о советской помощи останется только мечтать, «ибо во-первых, СССР отделен от Германии территориями соседних государств, и, во-вторых, Красная армия, достаточно подготовленная для оборонительных операций, едва ли может быть использована для наступления по иноземной территории».