И снова Германия (январь — июнь 1934 года)
Учитывая, сколько внимания СССР уделял Франции, читателю может стать интересно, что же происходило в это время с немецким послом Надольным? Неужели зимой 1934 года его бросили одного в посольстве? Надольный редко видел Литвинова и Крестинского после их встреч в начале января. Однако нарком никогда не забывал о нацистской Германии. Надольный все еще выступал за возврат к «старой политике». Он говорил об этом со Стомоняковым за ужином в резиденции посла. Надольный снова повторил то же самое про ошибки нацистов в начале правления и про желание все уладить. Стомонякова это не убедило: «Основная причина недоверия нашей общественности кроется в резко антисоветской идеологии национал-социалистической партии. Устранить это недоверие можно только устранением причины, то есть отказом Гитлера от всех высказанных им раньше антисоветских призывов». Стомоняков сказал, что именно в этом необходимо убедить общественность, и подчеркнул: пока это лишь его личное мнение, но пока это не сделано, недоверие никуда не исчезнет. «Такая декларация со стороны Гитлера невозможна. Гитлер считает себя апостолом, — хитро улыбнувшись, сказал Надольный, — и он, Гитлер, не может, особенно теперь, вскоре после прихода к власти, признать публично, что он ошибался». Надольный полагал, что советское правительство просто должно взять под контроль прессу — ведь все знали, что в СССР прессой руководит правительство. Затем он обрушил на Стомонякова поток жалоб на антинемецкие статьи[479].
В тот же день Литвинов снова написал Сталину про Прибалтику. Он хотел увеличить там советское влияние и уменьшить влияние других государств. Больше всего его беспокоили Германия и Польша. Литвинов рекомендовал предложить немцам дать совместные гарантии независимости Прибалтике. Таким образом можно улучшить советские отношения с данным регионом. Что касается Германии, то, если она согласится, отношения улучшатся, а если нет, то будут понятнее намерения нацистов. Кроме того, так можно преподать «хороший урок» Польше. Он попросил разрешения участвовать в обсуждении данного вопроса в Политбюро[480]. Поскольку у Литвинова не получилось добиться совместного заявления от Польши, 28 марта 1934 года он предложил то же самое Надольному. Посол задал много вопросов относительно текста черновика протокола и заявил, что, с его точки зрения, немецкое правительство вряд ли с ним согласится. Это было связано с городом Мемель, где проживали немцы, а сам он находился под контролем Литвы. Надольный полагал, что предложение СССР может стать первым шагом на пути к улучшению отношений, несмотря на наиболее вероятный ответ Берлина. В телеграмме посол не написал, что ожидает отказ. Напротив, он утверждал, что отрицательный ответ «вряд ли возможен»[481]. В тот же день Надольный организовал ужин в честь Ворошилова. Присутствовали Крестинский, Карахан, а также военные и гражданские официальные лица. У Надольного было хорошее настроение. Он был доволен, что Ворошилов принял его приглашение и что недавно в Берлине было подписано торговое соглашение.
Надольный отчасти в шутку, а отчасти всерьез заявил, что немецкая сторона пошла на слишком большие уступки, однако торговое соглашение «…является первым проблеском света» в не очень хороших советско-немецких отношениях. Он явно только вернулся после встречи с Литвиновым и был вдохновлен предложенным Прибалтийским протоколом, хотя и не ожидал положительного ответа из Берлина. Крестинский и остальные гости ответили, что если Германия откажется, то мировая общественность воспримет это как «агрессивные намерения в Прибалтике». Надольный ответил, что основным камнем преткновения являются Литва и особенно Мемель. А разумно ли, что Германия «так сильно цепляется за ничтожный клочок своей прежней территории?», спросила советская сторона. Затем стали обсуждать более общие аспекты советско-немецких отношений. Разговор пошел по привычной схеме, уже хорошо знакомой читателям. Время от времени стороны упоминали таинственный Коминтерн и белогвардейцев в Германии, которые вели ее непонятно куда. Скорее всего, вечер удался. Этому способствовало вино, водка и отсутствие горячих дискуссий. Как писал Крестинский, разговор был местами неплох, стороны вели себя даже дружелюбно, но, конечно, это ничего не могло изменить[482].
14 апреля Надольный встретился с Литвиновым якобы для того, чтобы обсудить Прибалтийский протокол, но на самом деле это был всего лишь предлог. Посол хотел высказать свои возражения против статьи Радека, озаглавленной «Шипение фашистских вредителей». Надольного можно понять, но Литвинов, как обычно, не проявил сочувствия. «Я порекомендовал ему обратиться к т[оварищу] Штерну, который представит ему досье антисоветских выступлений германской печати». Наконец они дошли до обсуждения протокола, который предложил Литвинов. Надольный не сообщил ничего утешительного. Берлин дал отрицательный ответ, и нарком не мог этого изменить[483]. Крестинский написал Хинчуку, что посол был удивлен отказом, но на самом деле он говорил у Ворошилова, что не ожидает принятия протокола[484]. Возможно, Крестинскому стоило перечитать свой дневник.
Литвинов посчитал ответ Германии четким признаком агрессивных намерений в прибалтийской зоне. Он велел советскому полпреду в Риге ссылаться на это в неофициальных разговорах. «Можете даже обратить внимание на то обстоятельство, что при циничном отношении к пактам, позволяющем Гитлеру готовиться к войне и в то же время предлагать всем пакты о ненападении и даже подписать пакт с Польшей, Гитлер все же отказывается дать бумажное обязательство в отношении Прибалтики. Это означает, что действия против Польши откладываются на некоторое время, в течение которого впечатление от подписанного германо-польского соглашения может испариться…». По словам Литвинова, если бы немцы приняли его предложение, то они взяли бы на себя обязательства перед Прибалтийскими странами и СССР. Это весьма странный аргумент, так как протокол наркома имел бы не больше ценности, чем пакт о ненападении, заключенный с Польшей. Однако это был способ выиграть время. После того как поляки и немцы отказались давать гарантии Прибалтике, Литвинов сдался. «Единственным действительным радетелем о независимости Прибалтики, — писал нарком, — является СССР»[485]. Читатели, конечно, справедливо засомневаются, а считали ли так же прибалтийские правительства. Дальнейшие события покажут, что Литвинов был неправ относительно роли СССР как хранителя независимости этого региона. Однако произойдет это более чем через шесть лет, и совсем при иных обстоятельствах.
21 апреля Надольный снова встретился с Литвиновым. В первую очередь они обсудили отказ немецкого правительства подписать протокол о независимости Прибалтики. Литвинов, очевидно, был раздражен, но у читателей может возникнуть вопрос почему. Одержимость Гитлера пактами была всего лишь ширмой для того, чтобы успокоить будущих жертв, в том числе Польшу и СССР, перед тем, как напасть на них. Литвинов был более прозорлив, чем его современники. Тогда какой смысл расстраиваться и срываться на Надольном? Разве что ему хотелось только выпустить пар? Посол позволил себе личный, неофициальный комментарий и сказал, что было «огромной ошибкой» немецкого правительства не отречься от «Майн кампф». Он все еще пытался найти выход. Литвинов не стал отвечать прямо на слова о «книге Гитлера» или на предложение попытаться выяснить новые предложения Германии. Надольный не упомянул в отчете свой личный взгляд на «Майн кампф» и объяснил поведение Литвинова «чувствительностью из-за отказа»[486].
В каком мире жил посол? Можно подумать, у Литвинова не было своих собственных источников информации в советском посольстве в Берлине. На встрече с Надольным у него уже был на руках отчет Хинчука. «В центре внешней политики Гитлера в настоящий момент находится вопрос о вооружении Германии». Чтобы перевооружить и сформировать войска, нужны время и деньги, и именно для этого Гитлер «прибег к известным пацифистским маневрам». Он общался с англичанами и надеялся, что консерваторы поддержат его антисоветские планы, а кроме того, выступят посредниками в диалоге с Францией. Подобная информация не могла не взволновать Москву, и Хинчук подробно рассказал о Франсуа-Понсе, французском после в Германии, и его попытках договориться с Берлином. На самом деле везде в Европе Гитлер сеял семена раздора и разногласий. С Германией разговаривали все. Хинчук писал, что поляки разложили карты по всему столу для покера, играя с Германией, Францией и СССР. Немецкое соглашение с Польшей позволило Гитлеру спасти Германию от международной изоляции и вытащить из французской цепочки союзников самое важное звено — Польшу. Что касается отношений с СССР, то Хинчук описал их как находящиеся «в стадии скрытого или явного напряжения». Нацисты вели в отношении СССР все ту же политику: «Дранг нах Остен» («Натиск на Восток») и борьба с мировым большевизмом. «С тех пор, как выяснилось, что интервенция против нас — дело нелегкое, что она требует серьезной экономической, военной и дипломатической подготовки, нацисты перешли от тактики прямых наскоков к более искусным маневрам». Тут Хинчук зря старался. Он подчеркнул, что нацисты также разыгрывают советскую карту, чтобы давить во время переговоров на французов и поляков. На самом деле Франция и Польша занимались тем же самым. Это была сложная игра со множеством ходов. Дела в Германии шли очень тяжело, сообщил Хинчук, и поэтому Гитлер не мог рисковать и снова создавать напряжение в отношениях с СССР