На следующий день Мур публично заявил, что последняя встреча с Трояновским не дала результата: «Мы достигли предела и не можем больше идти на уступки… иначе мы непомерно пожертвуем интересами общественности»[624]. Это, конечно, была грубая лесть, очевидно необходимая, чтобы смягчить скепсис. Единственная уступка, которую сделали США, это предложение продлить коммерческие кредиты на шесть-семь лет в исключительных случаях… и больше никаких обещаний. Это было не слишком похоже на уступку. Мур писал Буллиту: «Лично я считаю, что вряд ли советские официальные лица придут к какому-либо разумному соглашению. Литвинов отметил свою победу, когда добился признания, а все остальное для него не так важно»[625]. Нет, это было неправдой.
Трояновский все еще хотел добиться успеха и отправил в Москву свежее предложение: урезать до 50 млн 20-летний кредит или заем, взять коммерческий кредит в размере 50 млн на срок до 5 лет и 100 млн на срок от 5 до 10 лет[626]. Можно представить, как отреагировал бы на это предложение Литвинов, но он все еще был в Женеве, а обязанности наркома исполнял Крестинский. Он был более терпелив, но не более мягок. На самом деле порой он бывал даже жестче Литвинова:
«Вы считаете, что надо принять решение о минимуме, ниже которого мы ни в коем случае не спустимся, но ведь телеграммой от 21 августа Вам по поручению инстанции [И. В. Сталина] сообщено, что наши уступки, изложенные в меморандуме от того же числа, являются крайними [слово подчеркнуто. — М. К.]. Непонятно, почему Вы предлагаете изменить решение инстанции и пойти на новые уступки, хотя прошло всего 4 недели, и американцы ни на шаг не пошли нам навстречу. Почему мы должны нервничать и торопиться с уступками?»
Крестинский писал, что значительно улучшилась позиция СССР на Дальнем Востоке, и сейчас мы обсуждаем торговые условия, которые «значительно лучше, чем то, что предлагают США»[627].
21 сентября, через три дня после того, как Крестинский отправил телеграмму в Вашингтон, по инициативе Трояновского состоялась еще одна встреча с Хэллом (который уже вернулся), Муром и Келли. Трояновский, видимо, проигнорировал телеграмму Крестинского (телеграфное сообщение между Вашингтоном и Москвой работало очень хорошо и занимало менее суток) и отправил или велел кому-то отправить в Госдепартамент меморандум, подписанный третьей стороной, в котором говорилось о погашении старых долгов. Весьма загадочная история, так как Трояновский отрицал, что в данном документе излагались его взгляды, но утверждал, что он знает содержание и автора. На встрече Трояновский утверждал, что Москва настаивает на займе или долгосрочном кредите (это было правдой), а затем добавил, что он может быть меньше 100 млн долларов (что было неправдой). Полпред решил затеять свою игру? Он точно получил телеграмму от Крестинского, но сказал Хэллу, что у него нет новых инструкций из Москвы. Хэлл дал понять, что заем невозможен, но проявил некоторую гибкость в отношении долгосрочных коммерческих кредитов. Это было похоже на уступку со стороны США. Затем последовало обсуждение процентных ставок, но тут предложение американцев не сильно изменилось[628].
Трояновский сообщил в телеграмме, что его пригласил на встречу Мур, но не сказал, что он просил его об этом. Он подробно рассказал об их разговоре, что соотносится с версией США, а затем (хотя в это невозможно поверить) посоветовал сделать Хэллу то самое предложение, которое было совершенно точно исключено, по словам Крестинского[629]. Литвинов все еще находился в Женеве, поэтому не знал про последний акт неповиновения полпреда. Крестинский в Москве сообщил Буллиту несколько дней назад, что он отзывает Трояновского в СССР для консультации. Во время долгих переговоров Крестинский дал ясно понять, что предложение от 24 августа — это последний вариант, который предлагает СССР для решения вопроса долгов и кредита. «Это невозможно», — ответил Буллит так же жестко, как отвечал всегда, когда речь заходила о долгосрочном кредите. Крестинского раздражали обычные обвинения Буллита, но он держал себя в руках. Буллит старался делать то же самое. Он отправил вопрос в Госдепартамент, нужно ли ему уехать из Москвы (он планировал вернуться в Вашингтон через Китай и Японию) до возвращения Трояновского, чтобы «показать, что поведение советского правительства настолько отвратительно, что я чувствую: сотрудничество между нашими странами практически невозможно»[630]. Это были слова заносчивого человека, который никак не мог или не хотел понять точку зрения другой стороны. Не нужно ждать Трояновского, пришел ответ из Вашингтона. «Вы и мы старались, как могли, чтобы сделать наиболее либеральное предложение». То есть наша совесть чиста. «Насколько нам известно, — добавил Хэлл, — Трояновский считает, что предложение Госдепартамента должно быть принято, и он едет в Москву по своей инициативе, чтобы убедить свое правительство его принять»[631]. Интересное суждение. Ведь Крестинский вызвал Трояновского для консультации. Очевидно, что он это сделал потому, что посол не хотел придерживаться инструкций. Литвинов должен был вернуться в начале октября. Случится ли скандал из-за поведения полпреда?
Переговоры Сквирского
В сентябре Сквирский находился в отпуске в Москве и записал два интересных разговора. Один — с американским военным атташе, майором Филипом Феймонвиллом. Этот человек сыграл интересную роль в отношениях между СССР и США, особенно после нападения нацистов в 1941 году. Феймонвилл хорошо ладил с советской стороной, что вызывало подозрения у его коллег, у которых отношения с советскими дипломатами не складывались и которые не любили и не уважали русских и СССР[632]. Сквирский давно знал майора и поэтому отправился с ним пообедать. Они говорили о делах, и Сквирский пытался объяснить старому знакомому, что думает советская сторона про отношения с США. Они обсудили тупик, в который зашли переговоры о долгах и кредитах, и то, как это портит отношения. Сквирский еще раз объяснил, что СССР не хочет создавать ненужный прецедент, чтобы не тревожить Париж или Лондон. Политика правительства США находится «под влиянием Госдепартамента», который придерживается своего изначального предложения, но отошел от позиции, которую он обсуждал с Литвиновым в Вашингтоне. Госдепартамент обвинил наркома в том, что он не держит слово. Сквирский полагал, что Рузвельт может принять предложение СССР, не опасаясь оппозиции, так как американские предприниматели хотят заключать контракты с СССР и нуждаются в них. Феймонвилл согласился и сказал, что, возможно, ситуация изменится после выборов в Конгресс, которые должны были состояться в ноябре. Также Феймонвилл добавил, что влияние Буллита на Рузвельта со временем выросло. Он полагал, что посол в большей степени готов выслушать аргументы Сквирского, чем кого-то другого. Сквирский со своей стороны добавил, что у Феймонвилла хорошие связи в Белом доме, и он поможет переубедить Буллита и противостоять антисоветским настроениям в США[633]. Но у Феймонвилла были его собственные враги, которые работали против него.
На следующий день Сквирский согласился встретиться с Буллитом. Они наконец заговорили о долге и кредите, и посол повторил, как обычно, что американская общественность не согласится на заем или долгосрочный кредит для СССР. Он произнес долгий монолог, о котором читатели уже знают. Сквирский признал, что переговоры зашли в тупик. «Мне стало совершенно ясно (я это подозревал и раньше, зная Буллита), что он не понимает нашего положения, что его также не вполне понимают и что накапливающееся раздражение делает возможность такого взаимного понимания еще труднее».
«Я решил поэтому, — писал Сквирский, — подробно разобрать аргументацию Буллита, чтобы доказать ему нашу правоту». Неправда, что СССР сейчас «менее заинтересован в создании действительно дружественных отношения с США». Сквирский объяснил, что США не ответили взаимностью на уступки со стороны СССР. Что же касается точки зрения Буллита, полагавшего, что советское правительство заинтересовано только в политических отношениях, но не в экономических, так как опасается угрозы со стороны Японии и Германии, и именно поэтому оно пошло на признание, то это неправда. Сквирский долго жил в США. Американские предприниматели оказывали и продолжают оказывать давление, так как хотят торговать с СССР. Он подкрепил свою точку зрения несколькими примерами. Буллит возразил, сказав, что основными факторами были взаимные расчеты и условия кредита. Сквирский ответил, что предпринимателям интересно продвигать свой товар в России, и им нет дела ни до каких взаиморасчетов. Затем он перешел к вопросу долгосрочного кредита и изложил все те аргументы, которые уже слышал Буллит. Он был уверен, что Рузвельт может перетянуть общественность на свою сторону, облегчив торговлю с СССР. В конце концов, это США заинтересованы в том, чтобы предложить долгосрочные кредиты на покупку американских товаров, что принесет пользу бизнесу и рабочим, которые будут обеспечены работой за счет советских заказов. Это был выгодный исход для США. Тогда в чем была проблема? «Вот для чего нужен капитализм». Что касается долга Керенского, то большая часть денег (по мнению Литвинова) была потрачена на поддержку различных белогвардейских отрядов, которые пытались уничтожить советскую власть.
Почему СССР должен нести ответственность за эти долги? В чем логика?