[33]. Возможно, Литвинов сомневался, что посол сможет сыграть положительную роль в улучшении франко-советских отношений, и Довгалевский постарался довести до сведения Парижа, что НКИД не желает участия Эрбетта в этом деле. «Разумеется, пользы от Эрбетта в переговорах не будет никакой, но, мне думается, и вреда большого он не причинит, — шутил Довгалевский, — не считая разве некоторой излишней порчи нервов мне лично»[34]. Ко всеобщему облегчению в Москве, МИД Франции не настаивал на том, чтобы Эрбетт остался послом в Москве. 20 апреля Бертло, который по-прежнему был секретарем Министерства иностранных дел в ранге посла, навестил больного Довгалевского в посольстве СССР. Читатели уже, возможно, встречали упоминание Бертло в книге «Тайная война. Запад против России. 1917–1930»[35]. Достаточно сказать, что он был влиятельным дипломатом, серым кардиналом французской дипломатии на протяжении большей части времени после 1914 года. В 1918 году Бертло сыграл важную роль в уменьшении враждебности Франции по отношению к новому советскому правительству. В 1920-е годы он проявлял мягкость и даже приветливо общался с Довгалевским. Однако когда он разговаривал с британской стороной, большевиков все еще упоминал с плохо скрываемым презрением.
Советско-французские отношения налаживаются
В тот день в апреле 1931 года Бертло предложил Довгалевскому разрешить экономический спор с помощью торгового соглашения и пакта о ненападении. Это не было чем-то новым. Подобные документы уже обсуждались в 1926–1927 годах. В то время переговоры сорвал председатель Совета министров Раймон Пуанкаре, так как хотел поддержать антикоммунистическую предвыборную кампанию, направленную против левоцентристского «картеля левых». Пуанкаре ушел в отставку летом 1929 года и, таким образом, больше не стоял на пути. Председателем Совета министров в то время являлся Пьер Лаваль, бывший социалистом, разочаровавшимся в своих убеждениях, который и в тот раз повел себя не по-социалистически. На него давили французские производители, разозленные тем, что их отрезали от советского рынка. Лаваль хотел от них отделаться и отправил Бертло на встречу с Довгалевским, чтобы разрешить этот кризис. Пакт о ненападении был необходим, чтобы компенсировать то, что Франции пришлось отступить в торговой войне[36]. Учитывая лицемерное поведение французов в прошлом, советские дипломаты скептически отнеслись к предложению Бертло. И это неудивительно, с учетом того, что правительство Франции не могло прийти к согласию по поводу отношений с Москвой. Если Министерство торговли реагировало на возмущение производителей, то Министерство финансов и Банк Франции даже не скрывали враждебного настроя и не хотели одобрять кредиты и оформлять страховки тем, кто собирается торговать с СССР. Произошел традиционный раскол между банкирами, которые думают о невыплаченных долгах, и производителями, мечтающими заполучить побольше заказов.
Бертло и Довгалевский продолжали встречаться и в начале мая. Москва приняла предложения Франции. Литвинов, теперь уже официально вступивший в должность народного комиссара по иностранным делам, предложил аннулировать октябрьские указы Франции и СССР, чтобы создать положительную обстановку для переговоров. Состоялись две или три встречи торговых делегаций, и стороны наконец согласились на этот шаг. Переговоры должны были начаться в июне.
Стороны не доверяли друг другу. Никто не хотел выступать в роли просителя или показать, что ему не терпится поскорее заключить соглашение. В начале мая Довгалевский сказал, что Бертло уже пытается уклониться от взятых на себя в ходе переговоров обязательств. Полагаться на французские обещания нельзя, даже если их зафиксировали стенографисты. Французы часто меняют свою позицию[37]. Франция также явно не доверяла СССР. Сотрудники французского МИД сомневались, что СССР на самом деле хочет улучшить отношения с Францией. Скорее всего, Москва стремится всего лишь «разделять и властвовать» над капиталистическими силами, чтобы завоевать благосклонность прессы на Западе[38]. Франция не замечала сигналы СССР? Или была слишком слепа, чтобы их увидеть?
Британский посол в Москве сэр Эдмонд Овий заявил, что в советской политике появилась новая «тенденция», направленная на «сотрудничество с другими странами». Литвинов даже конфиденциально подтвердил это изменение, но сказал, что, если новость просочится в прессу, он даст официальное опровержение[39]. Эрбетт явно прозевал изменения в советской политике, как и многие другие сотрудники МИД Франции. Поэтому было очень непросто заключить соглашение в Париже.
Довгалевский считал, что Бертло отступает из-за враждебности Министерства финансов и Банка Франции. Министерство твердо стояло на своем: никаких кредитов и никакой страховки на торговлю с СССР. По словам министра финансов Пьера-Этьена Фландена, что касается кредита, СССР, очевидно, просит «слишком много». Довгалевского надо было спустить с небес на землю: до решения вопроса с долгами любое соглашение с СССР может быть заключено лишь в ограниченном объеме[40]. Возможны были лишь частные соглашения о кредите, и то Банк Франции вел себя «очень сдержанно»[41]. Можно предположить, что банкиры забыли о том, что это правительство Пуанкаре в 1927 году отвергло советское предложение погасить царские кредиты. Это был самый щедрый поступок СССР из всех за межвоенный период. Если соглашение так и не было подписано, то винить в этом французы могли только себя.
В самом Министерстве иностранных дел Франции не могли прийти к согласию относительно налаживания отношений с Москвой. Бертло сказал Довгалевскому, что французская политика изменилась главным образом благодаря его вмешательству. Позже, по словам Бриана, именно он требовал реализации новой инициативы, а Бертло не всегда выступал за улучшение отношений, хотя вроде бы теперь уже смирился[42]. Бертло иногда хвастался обострением отношений с Москвой, так что, возможно, стоило верить Бриану.
И Бриан, и Бертло пытались заверить советских дипломатов, что Франция благосклонно к ним настроена, но с учетом прошлого опыта СССР относился к этим словам с большим скептицизмом. Как сказал Бриан Литвинову в конце мая, прекращение переговоров в 1927 году было ошибкой Пуанкаре, но он надеется, что политические и экономические отношения улучшатся. Чтобы продемонстрировать свое расположение, Бриан спросил, не будет ли советское правительство возражать против того, что Эрбетт останется на должности посла. Литвинов пришел в ужас. Он напомнил Бриану о том, что СССР уже давно выражал свои опасения насчет Эрбетта и что из-за него могут быть неприятности. Бриан ответил, что тогда поищет кого-то другого[43]. «Слава богу», — скорее всего подумал Литвинов.
Довгалевский ожидал, что переговоры будут тяжелыми. Так и вышло. Первая встреча прошла в июне 1931 года. Стороны изложили свои основные цели. Франция хотела значительно улучшить баланс внешней торговли и добиться погашения всех долгов, потому что иначе парламент откажется ратифицировать долгосрочное торговое соглашение. Представители СССР предлагали временный вариант. Они были готовы увеличить объем промышленных заказов, но на условиях соответствующего кредита и с учетом решения вопроса правового статуса советской торговой миссии во Франции[44]. Этого было достаточно для того, чтобы 16 июля аннулировать октябрьские указы, однако переговоры длились все лето и всю осень, поскольку никак не получалось добиться результата из-за сложностей, связанных с кредитным вопросом. Что касается Бриана, то он сдержал слово насчет Эрбетта. Его отправили в Мадрид и заменили на профессионального дипломата Франсуа Дежана.
С политической точки зрения Бертло и Довгалевский обсудили заключение пакта о ненападении и подготовили в августе его текст. В данном документе говорилось о необходимости соблюдать нейтралитет в случае нападения третьей стороны, и сам по себе он не был ничем примечателен, однако произошла утечка информации, и о нем узнала пресса. Французские правые подняли шум. Чтобы избежать критики, Бертло переложил ответственность за начало переговоров на советскую сторону[45]. В советско-западных отношениях часто так бывало, что каждая сторона пыталась не показывать, что уступила другой. В данном случае предложение Франции заключить пакт о ненападении стало приманкой для СССР, чтобы заставить его обсуждать более важные экономические вопросы.
Осложнения
Возникли и другие осложнения. Два французских союзника — Польша и Румыния — враждебно относились к СССР и боялись его. Обеим странам принадлежали территории, на которые претендовал СССР, и обе входили в систему восточного альянса Франции и стояли на страже антисоветского санитарного кордона. То есть, если СССР хотел подписать пакт о ненападении с Францией, то необходимо было предложить похожие договоренности Польше и Румынии.
Переговоры с Польшей шли медленно, и Сталин, который в это время был в ежегодном отпуске в Сочи, решил узнать, что происходит. «Дело очень важное, почти решающее (на ближайшие 2–3 года) вопрос о мире, и я боюсь, что Литвинов, поддавшись давлению т[ак] наз[ываемого] “обществ[енного] мнения”, сведет его к пустышке». Сталин велел Политбюро принять более активное участие в этом деле. «Постарайтесь довести его до конца всеми допустимыми мерами».