У Майского нашлись возражения. Инициативу, писал он Литвинову, проявляет не он один, иногда она исходит от Ванситтарта. Он особо отметил их встречу 27 декабря. Все прочие разы он пытался, ведя разговор, удостовериться, в каком направлении движется британская внешняя политика. Майскому не понравилась отсылка Литвинова к тому, что имеют место лишь «общие, ничего не значащие куртуазные поддакивания». Наш полпред встал на дыбы. «Я не совсем согласен с Вами», — ответил он с присущей дипломату сдержанностью, а затем привел различные высказывания Ванситтарта об общей для двух стран японо-германской угрозе, правда, позицию Саймона он почти не приводил. И Литвинов не мог этого не заметить. Майский настаивал: «Но общее мое впечатление сводится к тому, что от моих бесед с Саймоном и Ванситтартом получится больше толку [чем вы думаете. — М. К.]. Вы хорошо знаете Англию и английскую внешнюю политику. Вы хорошо знаете, что англичане имеют пристрастие к медленным темпам и не любят резких поворотов и скачков. Процесс улучшения англо-советских отношений, который идет начиная с весны прошлого года, не может быть и не будет быстрым процессом. Все тут будет происходить потихоньку, полегоньку, шаг за шагом, без торопливости». Словно мантру, повторял Майский мысль о том, что между СССР и Великобританией нет серьезного конфликта интересов, и эти взгляды распространяются среди британской элиты. Тем не менее он повиновался указанию Литвинова предоставить британцам право сделать следующий шаг[771]. И складывающаяся в Европе ситуация этому благоприятствовала.
Причины для волнения
13 января 1935 года в Сааре на плебисците большинство проголосовало за присоединение к нацистской Германии; голосов, поданных за Францию, оказалось ничтожно мало. И это был вовсе не электоральный спектакль, каковыми прославился Гитлер, а мероприятие под эгидой Лиги Наций. До этого в течение осени Литвинов заверял нового германского посла Вернера фон дер Шуленбурга в том, что советское правительство не имеет непосредственного интереса к Саарской проблеме. Он даже отказался встречаться в Женеве с некоторыми антигитлеровски настроенными делегатами из Саара[772]. В любом случае подобный жест не имел бы смысла, зато подлил бы масла в огонь нацистской пропаганды. Читатель скоро узнает о том, что в это время Литвинов находился в Женеве, где схлестнулся с хитрецом Лавалем и представителями Малой Антанты. Вернувшись в Москву, Литвинов написал Майскому письмо, в котором указывал, что СССР готов принять Эллиота или Ванситтарта[773]. То был ответ на высказанную Ванситтартом 27 декабря идею о визите в СССР британского представителя. События на Европейском континенте развивались не по сценарию, и советское правительство могло и не дождаться, пока МИД в следующий раз проявит инициативу.
В начале февраля в Лондоне встретились французы и британцы. 3 февраля они опубликовали итоговое коммюнике по итогам обсуждений, и Восточный пакт в нем упомянут почти не был. Однако справедливости ради надо сказать, что этот пакт давно не подавал признаков жизни. Детали этой встречи терпеливый читатель найдет в следующей главе. Тем временем Ванситтарт заволновался. «По мере того как проходят месяцы, — писал он, — меня охватывают все большие подозрения и убежденность относительно германской политики и ее истинных целей. Думаю, они скоро станут очевидны всем, за исключением людей предвзятых и слепых»[774].
Но «предвзятые и слепые» в британском правительстве, а также вне его были представлены весьма широко. Таков был Филип Керр, лорд Лотьян, который в феврале 1935 года ездил в Берлин на «междусобойчики» к герру Гитлеру. «Таймс» развернула целую кампанию, публикуя заявления лорда Лотьяна в Берлине: «Господин Гитлер… ясно сказал и мне персонально, и публично, что Германия хотела бы не войны, а равенства, и совершенно готова отказаться от войны»[775]. «Вздор! — рявкнул на это Ванситтарт. — Лотьян — неизлечимо поверхностный всезнайка»[776].
«И это вот такое мы слушали изо дня в день», — вспоминает сторонник умиротворения Германии А. Л. Раус[777]. «Макдональд и Саймон при поддержке “Таймс”, “Дейли мейл” и некоторых других органов, — писал Майский в своем дневнике, — ведут целенаправленную кампанию по замалчиванию Восточного пакта и привлечению максимума внимания к вопросам “западной безопасности”. Иными словами, они говорят, обращаясь к Гитлеру: “Оставь в покое Францию и Англию, и — в виде компенсации — делай, что хочешь в Вост[очной] Европе”»[778]. Литвинов телеграфировал Майскому, чтобы тот прояснил британскую позицию, ведь в заинтересованность Великобритании в Восточном пакте не верят даже немцы[779]. Казалось, что Гитлер просто смеется над Францией и Великобританией, как это было не раз. Как же все изменилось за несколько недель. Майский был доволен тем, что Литвинов анонсирует смену стратегии. «Не время расслабляться. Он [Литвинов] тоже считал своевременным высказаться “plain words” [по-простому] по текущим вопросам. Он рекомендует сосредоточить внимание на доказательстве, что “мир неделим” (не может быть “западной безопасности” без “восточной безопасности”)»[780].
Из Москвы Чилстон сообщил о том, что беспокоит Советский Союз, и Ванситтарт вызвал Майского на разговор[781]. «Я сказал ему, — зафиксировал в рабочем дневнике Ванситтарт, — все, что я думаю про лорда Лотьяна и “Таймс”. И мне не важно, если об этом кто-нибудь кому-нибудь расскажет». Он дал указание Чилстону передать то же Литвинову[782]. По словам Ванситтарта, было бы абсурдно полагать, что Великобритания способна развязать руки Гитлеру на востоке. В записях Майского слова Ванситтарта изложены так: «Надо смотреть на вещи реалистически… Основной факт, по мнению Ванситтарта, остается неизменным: в Европе появилась быстро вооружающаяся Германия, истинные намерения которой никому точно не известны. Такое положение (как и перед 1914 г.) неизбежно толкает окружающие Германию страны к сближению».
«Не следовало бы оживлять память о старых спорах и конфликтах, — посоветовал Ванситтарт, вспомнив нелестный комментарий в речи Молотова, касающийся посла Овия, — ибо наша задача сейчас работать над улучшением англо-советских отношений… пусть прошлое покоится в гробу, надо думать о будущем». Литвинова отчет Майского до конца не успокоил[783].
Ванситтарт почувствовал это беспокойство со стороны СССР и написал Чилстону: «Мы прекрасно сознаем, насколько в текущих обстоятельствах важна Россия, а также насколько важно никоим образом не дать ей повод думать, будто мы и Франция сбираемся бросить ее в беде, иначе она захочет, не теряя времени, договориться с Германией»[784]. Следовало бы вспомнить пророческие слова Ванситтарта четыре года спустя, когда СССР окончательно вышел из системы коллективной безопасности.
На той же встрече Майский уведомил Ванситтарта о том, что его и Эллиота с радостью примут в Москве. Ванситтарт воспринял новость с воодушевлением, предположив во всеуслышание, что вместо него и Эллиота мог бы поехать Саймон. Майский саркастически записал в дневнике, что, мол, он, конечно же, одобряет кандидатуру, но без особого энтузиазма. Тогда же Ванситтарт упомянул, что для поездки рассматривается и кандидатура Идена: холодная реакция Майского по поводу Саймона давала повод думать, что лучше остановить выбор на Идене[785].
Согласно подробной нумерованной депеше Майского, Ванситтарт однозначно давал понять, что британское правительство поддерживает идею заключения Восточного пакта. «А без Восточного пакта, — сказал он Майскому, — я не мыслю себе вообще умиротворения Европы». Британские дипломаты в Берлине и Варшаве потратили много усилий зря; германское и польское правительства были против. «Ничего не изменилось, — сказал Ванситтарт. — Если немцы распространяют слух, будто бы британское правительство не интересуется Восточным пактом, то они поступают так лишь следуя правилу: “желание — отец мысли”. Теория о том, что будто бы британское правительство ничего не имеет против германской агрессии на Востоке, — совершенная нелепость. Даже ребенок понимает, что, если бы война началась на востоке Европы, она неизбежно перекинулась бы и на Западную Европу». А что же Саймон и остальные? Майский, как всегда, хотел это знать. Что там «Таймс» и лорд Лотьян? «Это чепуха», — отвечал Ванситтарт. С этого момента записи Майского и Ванситтарта совпадают почти полностью, за исключением того, что у Майского в больших подробностях изложен желчный выпад Ванситтарта против «Таймс», — газеты, которая неуклонно деградирует. Там нет сильных авторов. Э. Л. Кеннеди, часто пишущий про международные дела, — это «человек небольшого литературного и политического калибра». Газета «живет своей старой славой». Иностранным дипломатам пора понять, что «нельзя идентифицировать “Таймс” и Форин-офис».
Ванситтарт пытался разубедить Майского насчет состоявшихся ранее в том месяце англо-французских консультаций. «Он просит меня передать советскому правительству, что ни англо-французское соглашение, ни предстоящие переговоры с Германией не окажут никакого неблагоприятного влияния ни на франко-советское сближение, ни на развитие “сильно улучшившихся отношений между Великобританией и СССР” (точные слова В[анситтарта])». Майский пишет, что пересказал Ванситтарта дословно. Ванситтарт также добавил, что в Москве все слишком подозрительные. «В международных делах, — отвечал ему Майский, — подозрительность во всяком случае лучше беспечности». Сказав это, Майский уже собрался было уходить, но Ванситтарт задержал его и задал еще один вопрос.