МИХАИЛ ГУНДАРИН
«До утра», конечно, значит «насовсем»,
Но копеечная порция тепла
На щеках твоих белеет, словно крем –
Значит, снова мы сгораем не дотла.
Значит, будет кого завтра провожать,
Пропускать сквозь оловянное кольцо
Вдоль ворот чужого неба, и опять
Оставаться (хуже некуда) чтецом
(Твоих мыслей о высоких этажах),
Декламатором (боишься их сама).
Мне знаком и этот дом, и этот страх,
Полусвета ледяная болтовня
Всё, что нужно, умещается в одном
Поцелуе на балконе без перил,
Смертно-сером, как бумага унибром,
Безнадёжном, кто бы что ни говорил.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Что к чему? Зачем сюда пришёл, олень?
Намекаешь, чтобы я тут насовсем
Жить остался. Но ведь завтра будет день,
А тебе я быстро зá ночь надоем.
Лучше вот возьми копеек сто опять,
Как вчера брала и как позавчера.
Эти ночи мы с тобою повторять
Год весь можем, мы ведь мастера.
Целый год стихи читать могу навзрыд.
С января и по декабрь… Но насовсем?
Ты совсем забыла, к сожаленью, стыд!
Есть в конце концов и мой родной Эдем!
Так скорей давай романтику творить!
На балконе поначалу, а затем
В небеса тебя пора поторопить:
Компромат творцу женатому зачем?
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Радугой на крыльях стрекозиных
карандаш выносится за скобки,
в мусорную падает корзину
из расформированной коробки.
Удивишь ли бледною чертою,
проведённой по простой бумаге,
тех, кто заправляет пустотою
и меж звёзд развешивает флаги?
Не для нас придумана забава —
живопись по движущейся ткани,
не для нас весёлая отрава
плещется в полуденном стакане!
ВЛАДИМИР БУЕВ
Долго жить не грех и не повинность.
От любви пусть травятся другие.
Пусть отвергли — экая рутинность!
Яд пусть слабаки пьют и дурные.
Лучше я развешаю штандарты
Среди звёзд. Тебя возьмут завидки.
Девушка, теперь меня не парьте!
У меня другие фаворитки.
Нынче я других живописую,
В мусорную ты ступай корзину.
Проиграла ты игру всухую,
Так танцуй на крыльях стрекозиных.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Предновогодняя уборка
Пахнет лимоном и Comet’ом,
Comet’ом — веселей.
Мир за порогом комнаты
Мёртв, но ты не жалей.
Нам остаются главные
Из дорогих даров —
Правильные и плавные
Линии холодов,
Что разожмут зажатое,
Скомканное огнём.
Скоро будет тридцатое,
Мы хорошо уснём.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Уборка года
Жду я, как манну небесную
День, чтоб раз в год убрать
Грязь эту повсеместную
Дома, потом — в кровать.
Выспаться классно белым днём,
Чтобы под Новый год
В нашем с тобой жилье вдвоём
В лёгкие кислород
Втягивать с зимней свежестью.
Завтра январь встречай.
…Снова за год из вредности
Дом превратим в сарай.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Баллада отъезда
Вспомнишь ли дом свой, полынь-недотрога,
на острие потускневшей отчизны?
Это не боль, если это от Бога,
это, в залог ускользающей жизни,
то, чем кончается детское слово…
Геометрический морок свободы
лепит стезю и готовит оковы
лёгкой руки, незаёмной породы.
Вот и топорщится мокрой шинелью
хмурое небо, чужое пространство.
В каждом подъезде и каждой постели
гаснут следы твоего самозванства.
Полно, звезда тополиного пуха!
Совестно плакать в преддверии рая!
Там, далеко, есть Страна Пернамбуку,
Море Ао и Гора Гималаи.
Там ли нам встретиться после разлуки?
Там ли припомнить, как скулы сводило,
как опускались холодные руки?
Я всё забыл, да и ты всё забыла.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Так постарели, что даже забыли
близкую сердцу Страну Пернамбуку.
Море Ао из мозгов удалили,
По Гималаям не чувствуем муку.
Это склероз, надо честно признаться,
и не бояться стезей обновлённых,
новых аллюзий и новых локаций,
свежих иллюзий, полынью рождённых.
Мне повезло не покрыться шинелью.
Армия — место не для патриотов.
Патриотизм — это небо с постелью.
Служба армейская — для идиотов.
Вспомним же, дева, как вместе рыдали,
овладевая заёмным пространством.
Не самозванцы — себя ублажали.
Глупую вспомним мечту постоянства.
На острие потускневшей отчизны
(в месте глухом, на жилплощади съёмной)
мы, как в раю, кайфовали при жизни.
…Я вот вдруг вспомнил. И ты давай вспомни.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Воспоминания о пионерском озере
Вдоль пыльных предместий
Сквозь чахлые рощи
Идущие вместе
Туда где всё проще
Ты как сигарета
Во рту водоёма
Короткое лето
В квартале от дома
Горячее пиво
Азотная влага
Здесь вместо прилива
И архипелага
Задор хулигана
Бесстрашье пьянчуги
С осколком стакана
Мы тоже на Юге
Такие же страсти
И кровь на кастете
Такие же масти
На рваной газете
Объятья под сенью
Травы низкорослой
И жизнь к воскресенью
Покажется взрослой
Дорога обратно
Там те же и то же
Лишь новые пятна
Алеют на коже
Все смято и спето
Не выдаст секрета
Печальное это,
Прощальное лето
ВЛАДИМИР БУЕВ
На юге пьянчуги
Других не бывает
Сбежали от вьюги
И нас накрывает
Дурман алкогольный
Сейчас закурить бы
Дым струйкой фривольно
Рванул чтобы нитью
Чтоб в рожу кастетом
Кому-то вломили
По нраву эстетам
Не их чтобы били
Чтоб били эстетов
Других хулиганы
Они не поэты
Они графоманы
А мы — гениальны
В стихах и по жизни
Пройдём триумфально
За это и вспрыснем
Обнимемся с волей
И с травами вволю
Костяшки в мозолях
Ура алкоголю
Не наши костяшки
И то слава богу
Припали к бумажкам
И пишем помногу
Про лето. Про зиму
Вчера мы писали
Намажемся гримом
Ведь мы не зассали
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Пушкарёв почти что поседел
как узнал, что девица-душа
не спросясь сгоняла под обстрел
и домой вернулась не спеша.
Он сидит за кухонным столом,
лёд на сердце, голова в огне.
В мыслях то сиянье, то облом,
а душа мурлычет в стороне:
«Если этой ночью звездопад
просвистел на уровне виска,
значит, ты ни в чём не виноват
или чья-то дрогнула рука».
ВЛАДИМИР БУЕВ
Сон приснился страшный, и душа
в пятки забралась у крепыша.
Выстрел гулко в грёзах прозвучал.
Впрочем, вряд ли в душу кто стрелял.
Если всё же это выстрел был
холостой, то душу он взбодрил!
Попугал и в душу наплевал —
Лучше повалил бы наповал.
— Пушкарёв, проснись, дружок! Ты что ж
на округу всю вопишь, дикарь?
Ночь давно прошла, а ты орёшь!
— Ночь в меня звездой стреляла, тварь.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Русская песня
Пушистый снег под фонарём вращается,
А жизнь как жизнь, она не прекращается
От снов, тяжёлой солью припорошенных,
От топота в сенях гостей непрошеных.
О чём тут говорить, когда всё сказано!
Мы жили вместе, прожили по-разному.
Оставь свои пустые обещания,
Осталось время только для прощания,
Да для снежинок, в воздухе ликующих,
Да для последних слов, для слов взыскующих.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Глубоких чувств и мыслей выдать хочется.
Фонарь и снег — фантазий бурных вольница.
Слова и фразы примут презентабельный
Объёмный вид во сне, но не рентабельный,
Когда размежишь веки, ночью взмокшие,
И туловище в явь втолкнёшь затёкшее.
Когда весь день и год позывы плакаться,
Хоть расставаясь, хоть встречаясь с матрицей.
Пушистый снег, фонарь, аптека, улица —
То ль песня на Руси, то ль Блок сутулится.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Бескорыстные, бескостные
Дни моей простецкой страсти.
Мы с тобой вдвоём на острове,
А над островом ненастье.
Промокает наша хижина,
Попугай кричит сердито
О газоне неподстриженном,
О спокойствии забытом.
В бурной мгле не видно паруса,
Ни следа его, ни тени…
Сэкономил — так не жалуйся
На своё приобретенье.
(Это в скобках, разумеется,
А на деле мы готовы,
Если всё опять изменится
В сотый раз начать по новой).
ВЛАДИМИР БУЕВ
Робинзоном я представился
И на острове укрылся.
Прямо к хижине направился,
Над которой дым клубился.
Дождик шёл, я думал, Пятница
В виде девы обогреет.
Но живёт в халупе старица:
Свет не видывал страшнее.
За жильё предполагается
Приносить хозяйке плату,
Бартер тоже разрешается,
Потому не до бравады.
Море целый год свирепое.
Судна в дымке бирюзовой
Нет и нет. Старушка требует
В сотый раз начать по новой.
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Папиросы
Весь день шатался по проспектам,
Курил, зануда, папиросы,
Глазел, бездельник, на витрины,
Весь день я думал о тебе.
Жара и в городе, и в мире,
На всех часах +28,
Раскалены все телефоны,
И вот — кончается «Казбек».
И вот — картонные ворота
Под вечер выцветшего неба