Она облокотилась на перила, и прелесть тихого вечера обволокла ее. После неистовой дневной жары море и небо над ним дышали таким умиротворенным спокойствием, как будто природа исчерпала весь запас сил на торжествующее буйство огненного заката и теперь могла только тихо, глубоко дышать, равномерно вздымая свою грудь-море. В Кейптауне ослепительные лучи, казалось, обрушивались на землю и тротуары, как безжалостные шпаги мстительного недруга, и, даже ненадолго ощутив их немилосердную силу, не привыкшие к зною путешественники чувствовали себя вялыми и измученными. Сейчас, после освежающей ванны, отдыха и превосходного подкрепляющего обеда, Карин была рада опереться на перила, чувствуя в себе какое-то изнеможение.
Но дивный, спокойный вечер спускался с небес как благословение. Вдали, там, где исчезло солнце, огромный небосвод еще розовел полосами, но краски уже не полыхали огнем, они сияли мягким светом, словно сквозь тончайшее газовое покрывало. Прямо над кораблем небо еще оставалось голубым и нежно пульсировало, изливая странное сияние, и, когда Карин запрокинула голову, ее восхищенный взгляд затерялся в этой беспредельной ясной глубине, и ей показалось, что она плывет в ней вместе с первыми звездами.
Она сконцентрировала все внимание на одной из пока едва видимых звезд, которой, вероятно, еще не остывший воздух не давал вспыхнуть ярким блеском. Несколько мгновений эта звездочка робко светилась, чуть не сливаясь с голубизной неба, но скоро-скоро голубизна незаметно перейдет в нежно-сиреневый сумрак и звезда зажжется бриллиантовым мерцающим огнем.
Ударяясь о борт судна, внизу мягко плескалась вода. Карин опустила взгляд. «Ариадна» снова отправилась в путь, и палуба подрагивала от ритмичного биения ее машинного сердца. Тишина, которая установилась во время остановки двигателей, казалась Карин необычной и даже несколько жутковатой, так что ей было трудно к ней привыкнуть.
Но теперь ожившие двигатели снова четко пульсировали, и корабль быстро продвигался вперед в вечернем безветрии. Вот уже остались позади другие корабли, стоящие на рейде, порт с его пестрыми огнями, мелкие суденышки с фонарями на мачтах. Вдалеке, на улицах Кейптауна, Карин еще могла различить светящиеся фары автомобилей.
Сзади на палубе послышались уверенные шаги. Она не сомневалась, что это Том, который, видимо, отказался от кофе и устремился наверх, чтобы присоединиться к ней. Не оборачиваясь, чувствуя свежее дыхание бриза, обвевающее ее лицо, Карин проговорила как зачарованная:
— Правда, замечательно? Все неприятное отступает перед волшебством этой ночи!
— Вот уж не думал, что Кейптаун произвел на вас такое неприятное впечатление, — ответил удивленный голос, который отнюдь не принадлежал Тому Паджету. — Когда я подошел к вам днем, вы показались мне очарованной его зрелищем.
Она быстро обернулась.
— Вы! — воскликнула она. — Я думала, это Том!
— Знаю. Я сказал ему, что вы направились в свою каюту. Вы возражаете?
Она покачала головой:
— Нет, почему я должна возражать?
Кент смотрел на девушку с лукавым видом. Стремительно, как и всегда в этих широтах, опускалась ночь, вскоре окутавшая их своим прозрачным темным шифоном. Над ними уже нестерпимым блеском перемигивались бесчисленные и кажущиеся обманчиво близкими невероятно крупные звезды.
— Не думаю, что я мог бы ответить на ваш вопрос. — Кент прислонился к поручню и достал портсигар. — Все зависит от того, насколько вы узнали друг друга за последние несколько дней.
— Не совсем так, — возразила Карин, как будто это было очень важно. — Прошло уже больше недели.
— Ну, значит, от того, как хорошо вы узнали друг друга за прошедшее время.
— Мы стали хорошими друзьями, — ответила Карин, ощущая смутную потребность защищаться.
— Прекрасно. — Интонации его голоса были мягкими и протяжными.
— Но мы не любовники, если вы намекаете именно на это, — резко ответила она.
— Прекрасно, — повторил он, и на этот раз ей показалось, что он был искренен. — Смотрите! — Он указал на отдаленные огни. — Вы больше не увидите Южную Африку, пока не поплывете назад в Англию. Кстати, что вы имели в виду, когда сказали, что все неприятное поглощает волшебство этой ночи? Вам не понравились люди в Кейптауне или его архитектура? Надо сказать, что большинство считает его белоснежные здания великолепными.
— Я не говорила ни о том, ни о другом, — призналась Карин. — Я вспомнила о том мгновении, когда вы дали мне понять, что на меня смотрят… кажется, я не переставала об этом думать, — тихо сказала она, против воли вздрогнув.
Кент стряхнул с сигареты пепел.
— Не стоит об этом вспоминать, — посоветовал он. — В конце концов, вы ведь понимаете, что привлекаете к себе взгляды. Нельзя же обвинять этих людей только за то, что они темнокожие и так смотрели на вас.
— Я вовсе не думала о цвете их кожи.
— Вам просто не нравится, когда на вас смотрят?
— Не нравится, когда смотрят вот так! Когда смотрят мужчины!
Он отбросил только что зажженную сигарету, и тьма тут же поглотила крошечный огонек, а сам Кент легонько коснулся плеча девушки.
— Вот так раз! — шутливо сказал он. — Честно сказать, вы же не ожидаете, чтобы я поверил, что женщины могут смотреть с восхищением друг на друга? А днем на вас смотрели именно с восхищением. Кроме того, — с ноткой легкого осуждения добавил он, — я уже сказал вам, что вы сами были в этом виноваты. В следующий раз вам не позволят сойти на берег одной.
— Не позволят? — Карин улыбнулась в темноте.
Ее рука легко касалась перил, и шаловливые лучи звезд заставляли вспыхивать огнем камешки на ее перстне. Кент взглянул на ее руку.
— Какое красивое у вас кольцо, — заметил он. — Я обратил внимание, что вы его не снимаете. Оно имеет для вас особое значение?
— Что? Это кольцо? — удивленно спросила она. Это было кольцо матери Яна Макстона, которое он упросил Карин принять. — Нет, ничего особенного.
— Но все же какое-то значение оно для вас имеет?
Она с минуту размышляла, затем качнула головой. Ее нерешительность была вызвана воспоминанием о матери Яна, которую она любила.
— Оно подарено мне другом, — сказала Карин.
— Мужчиной?
— Да.
— Понятно.
Он резко отвернулся, и Карин показалось, что он собирается уйти. Но затем как будто передумал и снова повернулся к ней.
— Ну, что ж, — с легким покорным вздохом сказал он, — разве я не сказал, что вы привлекаете внимание? И этот молодой человек, вероятно, имел шанс?
— Но это был не молодой человек… я хотела сказать, не юноша, — возразила она.
— Но мужчина?
— Мужчина, который подарил его мне, — молодой человек, но кольцо принадлежало его матери. Он думал, что она хотела бы, чтобы я носила это кольцо — как память.
— Потому что вы с ней были друзьями?
— Мы были очень хорошими друзьями.
— И вы не намерены выйти замуж за сына, чтобы осуществить невысказанное желание его матери? Возможно, вы догадывались об этом ее желании до того, как она умерла?
— Нет, нет и нет! Я не намерена выйти за него замуж, чтобы выполнить невысказанную волю его матери, — решительно объявила Карин.
Кент вдруг поднял голову и рассмеялся. Она еще ни разу не слышала, чтобы он так искренне и весело смеялся, и удивилась — особенно по контрасту с той резкостью и настойчивостью, с которой он ее расспрашивал.
— Вы знаете, — проговорил он, облокачиваясь на поручень и глядя в небо, — сегодня вечером я впервые за долгое время чувствую себя удивительно беззаботным. Сейчас мне даже кажется, что у меня вообще нет никаких проблем! — Он посмотрел на Карин и улыбнулся ей. — Не думаете ли вы, что этому способствует наше уединение?
С минуту девушка серьезно изучала его, затем медленно покачала головой:
— Я бы так не подумала.
— Вам недостает самонадеянности, дитя мое, — сказал он и снова закинул к небу красиво посаженную голову. — Вы знакомы с астрономией? Это, оказывается, захватывающая наука, когда займешься ею всерьез, так говорят. Я же знаю только, что очень люблю смотреть на звезды, но при этом не очень умею выделять среди них созвездия вроде Большой Медведицы и так далее. Когда мы углубимся в Индийский океан, если повезет, вы сможете увидеть Южный Крест. Это созвездие я знаю и покажу вам.
— О, как мне хотелось бы! — с восторгом воскликнула девушка. — Правда, покажете?
Несмотря на гладкую, словно стеклянную поверхность моря, по которой они прокладывали свой путь, корабль вдруг слегка накренился набок, и Карин покачнулась и упала на плечо Кента Уиллоугби. Он мгновенно подхватил ее, крепко поддержав.
— Удивительно, как трудно привыкнуть к морской качке, — заметил он.
Кент не убрал руку, и Карин стояла рядом под прикрытием бархатисто-черного покрова ночи, и ее волосы мягко касались его лица, и он улавливал тонкий запах ее духов. Через минуту она ощутила, как он напрягся, но не отодвигалась.
Решив посмотреть ему в лицо, Карин вдруг обнаружила, что оно мрачно. Луна уже поднималась, рассеивая непроницаемый мрак, и девушка не могла ошибиться.
— Вы не любите женщин, да? — тихо спросила она.
Он опустил на нее взгляд, крепко сжимая ее обнаженную руку, а его глаза были отчужденными, как далекие звезды.
— Что вы имеете в виду?
— Вы действительно не любите женщин! Или, вероятно, одна из них так разочаровала вас, что вы не можете через это переступить, верно?
— Даже если это было так, это не имеет к вам отношения, — резко сказал он.
— Но то, что я ношу кольцо, подаренное мне другом, тоже вас не касается! Однако вы задали мне тысячу вопросов о нем!
— Справедливое замечание! — нехотя воскликнул Кент и, отделившись от девушки, подошел к поручню.
Он стоял, глядя в темноту, которая быстро сдавалась под волшебным светом луны, льющимся в море, и говорил с какой-то сердитой пылкостью:
— Да, вы справедливо упрекнули меня. Однако я не собираюсь посвящать вас в тайны своего мрачного прошлого, поэтому вынужден просить вас умерить свое любопытство. Вы прелестная и трогательная девушка, и мне хочется верить, что вы такая, какой кажетесь. Но если мне понадобится выплакаться кому-нибудь, вряд ли это будете вы, дитя мое!