— Цесаре, вы уверены в своем решение? — ко мне подъехал да Винчи, и я вынужден был повернуться в сторону художника.
— Да, я уверен. Вы, да Винчи, вместе с несколькими моими людьми отсюда выдвигаетесь в Турин, где соединитесь с наемниками и направитесь в сторону Милана.
— Значит, вы все-таки решили помочь сеньоре Сфорца осуществить ее праведную месть? — Леонардо хмыкнул.
— Да я этого и не скрывал никогда, — пожав плечами, я поправил бармицу.
— Я вас даже не узнал, когда увидел в Гориции. Вы очень молодо выглядите, цесаре. А без бороды так и вообще, как мальчишка. Сколько вам лет?
— Вам когда-нибудь говорили, да Винчи, что вы ужасно непочтительны?
— Постоянно, — и он улыбнулся, продемонстрировав белые, что было удивительно для этого времени, зубы.
— Мне двадцать семь, и следующий вопрос, заданный в подобном тоне, будет стоить тебе зубов, — и я тоже улыбнулся, пригрозив спокойным тоном.
— Можно, я вас нарисую, цесаре? — Леонардо внезапно посерьёзнел.
— Нет, — коротко обрубил я, трогая Сивку пятками, чтобы отъехать от художника в сторону.
Через два дня да Винчи, Березин и еще пятеро витязей мой дружины отделились от отряда и поехали на запад в Савойю, в которой Карл любезно согласился принять моих наемников, точнее, пропустить их через свои земли беспрепятственно.
А еще через пять дней мы въехали во Флоренцию.
Роды прошли быстро и практически безболезненно, собственно, как и восстановление после них не принесло никаких неудобств. Так часто бывает, если это не первый ребенок. Хорошо, хоть в этом повезло, Катерина успела подготовить свое тело, так сказать, и мне не пришлось еще больше страдать. Сначала я ни к себе, ни к ребенку никого не подпускала, но потом два голоса здравого средневекового смысла смогли до меня достучаться, и Вианео лично подобрал кормилицу, которая готова была ехать вместе со мной. Я не стала спрашивать, что случилось с ее семьей и ребенком, ответ был очевиден: чума взялась за свою работу в городе во всю свою мощь, и ее жертвами стало уже больше тысячи человек.
После того неоконченного разговора с Чезаре отношения между нами внезапно изменились, словно мы сказали все, что хотели друг другу сказать без слов. Практически сразу после родов он убедил меня убрать документы подальше и забыть о мести, хотя бы на время. Он был чертовски убедителен, поэтому я отдала ему бумаги, забыв о них до сегодняшнего дня.
Он вместе с Пьеро да Винчи все же смог отыскать способ, как на время отвязаться от Ватикана, но именно на время: Святой Престол будет упрямо вести на меня охоту, потому что до семи и девяти считать умели все. Ребенок родился семимесячным, но здоровым и крепким, а я чувствовала себя просто прекрасно, и у Вианео никаких опасений за здоровье его подопечных в этом плане не было. Как я и боялась, родился мальчик, которого я совершенно без раздумий назвала в честь его отца. Все-таки, как бы я не хотела забыть прошлое, глядя на своего сына, я понимала, что оно будет теперь до конца моей жизни преследовать меня.
Пьеро предложил один вариант, который в свое время проделывали некоторые его, так сказать, клиенты. Не такие, конечно, значимые для Ватикана, но тоже не последние люди во Флоренции. Все было до омерзения просто. Чезаре официально признает моего сына своим, и я с этим соглашаюсь. В данном случае, Чезаре, как единственный прямой наследник Риарио, получает права на земли, ребенка и неуравновешенную любвеобильную бывшую мачеху. Но вот то, что после смерти Риарио прошло всего немногим больше шести месяцев может, конечно, зародить некоторые сомнения в отдельно взятых головах, но предъявить обвинения в измене все равно будет некому, собственно, как и доказать, что Чезаре не является отцом. Глупо, грязно, но все официально, так, что комар носа не подточит. Дремучие времена, не что у нас, ватной палочкой в слюнях повозил и уже скоро будешь точно знать твой ребенок или не совсем.
После того, как Чезаре сообщил мне об этой лазейке, робко и неуверенно, словно сомневаясь в каждом своем слове, предававшим даже память о Риарио, я разрыдалась от облегчения, потому что находилась уже на гране отчаяния. Он не знал, как меня успокоить и тогда первый, и единственный раз поцеловал, разрывая между нами последние недосказанные слова. Но тот порыв был единственным, потому что большего до свадебной церемонии и законного признания Джироламо своим сыном, допустить было нельзя. Об этом знали только трое, и Пьеро клялся душами своих детей, что никому не расскажет о нашей тайне. Правда, клятва была так себе, учитывая отношения в этой семейке между отцом и его отпрысками.
Я стояла на крыше палаццо и смотрела вниз на город, который постепенно отходил от свалившейся на него беды. Проводя пальцем по губам, я грустно улыбнулась, вспоминая тот вечер, когда я ощутила себя хоть немного свободной и счастливой за, казавшееся вечностью, время после смерти Риарио и детей. Сегодня должна была состояться свадебная церемония и мы уехали бы в Форли, но вместо этого я жду, когда приедет Клариче вместе с представителем Рима и навязанным мне Ватиканом будущим супругом — Фабрицио Колонна. Закончив вражду между Орсини и Колонна, Папа Юлий II даровал последнему в качестве отступных свои земли и названного племянника наиболее озлобленной стороне, может, конечно, плюшек и Орсини отхватили, но мне об этом не было известно. О будущем муже я не знала ничего, кроме того, что все семейство Колонна Риарио ненавидел до глубины души и только день отделял его от победы над итальянским семейством, если бы ему так не подгадил Сикст своей смертью, что мною так же воспринималось как унижение и плевок в лицо от Ватикана. Единственное, о чем мне сказал Вианео, не вдаваясь в подробности, так это то, что Колонна был больным человеком, всю свою неудовлетворенность выплескивая на рабынь и провинившуюся прислугу за закрытыми дверьми спальни. Если таким извращенным способом Ватикан захотел от меня отделаться, то как бы после этого рыдать кровавыми слезами не пришлось всему этому поганому роду и самому Святому Отцу, если Колонна соизволит прикоснуться ко мне хотя бы пальцем.
Чума ушла внезапно: забрав последнюю дань, она пресытилась и резко отступила, унося последним своим мощным всплеском множество жизней, включая девять моих людей, Джульетту с детьми и Чезаре. Он был последним, кого черная смерть забрала с собой, а я даже не могла с ним попрощаться.
«Ты сеешь смерть вокруг себя, все к кому ты прикасаешься умирают, ты проклята, так гори уже в аду», — это были последние слова Джульетты, которые я услышала от нее в свой адрес, когда первые признаки болезни на ее теле обнаружил Вианео. После того, как изолировали Чезаре, он осмотрел всех, кто был с ним хотя бы в секундном контакте. Меня беда обошла стороной, хотя это был единственный человек, с которым я проводила все свое свободное время. Ее крик прочно вонзился мне в голову, и я никак не могла отделаться от мыслей, которые, так или иначе, крутились в памяти. Да, я проклята. Может, настоящая Сфорца никого из мужей все-таки не убивала, просто ее проклятье черной вдовы так плавно перекинулось на меня?
— Сеньора, гости скоро прибудут в палаццо, — Бордони, сразу же занявший место Чезаре, встав во главе моей личной охраны, привлек к себе внимание, и я спустилась с парапета, на котором стояла. Я перестала бояться высоты, резко и внезапно. Теперь только здесь, на самой высокой точке палаццо, я могла хоть немного успокоиться и отвлечься от мрачных мыслей. Мне нравился этот парапет, который прогибался под моим весом, в тот момент, когда я вставала на него. Ведь можно сделать всего лишь один шаг и все закончится. Но я не могла. Ради сына, за которого я должна биться, не могла. — Все готово к отъезду. В банке просят вас зайти, чтобы вы закрыли вклад и, сеньор де Медичи уже третий день пытается пробиться к вам, чтобы обсудить ваше решение вывести все средства из его банка, я уже просто не могу найти подходящих отговорок, чтобы не пускать его к вам.
— Спасибо, я уже иду.
Доделав все дела, проигнорировав просьбу Лоренцо, я вернулась в комнату, которую уже считала своей, и начала приводить себя в порядок. Черное длинное прямое платье, высокий хвост, забранный черной лентой и никаких украшений. Ожерелье я, наконец, сняла, но вместо него ничего не хотела надевать. Приглядевшись к своему отражению, я невольно вскинула брови от удивления. Я давно так пристально не разглядывала себя и не заметила, как глаза поменяли цвет, сквозь голубизну начали появляться вкрапления моего родного зеленого цвета. Все же правильно говорят, что глаза — это зеркало души. А может болею чем, кто его знает. Мне было все равно, как я выгляжу, после встречи с Колонна и заключения определенных соглашений между ним и церковью в этот же день состоится обряд бракосочетания, после которого, мы уедем в Рим. В этом фарсе я наотрез отказалась следовать каким-то придуманным правилам, особенно в выборе одежды. Официально, мой траур еще не закончился, поэтому пошли они все через лес прямо в преисподнюю.
Подойдя к столу, на котором стоял небольшой сундучок, единственное, что я еще не собрала в дорогу, в котором лежали документы и небольшая коробочка, вытащив которую, я извлекла четыре практически одинаковых неподписанных флакона. Открыв один из них, я выпила содержимое, которое обожгло горло и пищевод. И это пройдет. У меня было время подготовиться к свадьбе, и я не теряла его даром. Оставшиеся три флакона я разложила по небольшим карманам — единственное, что я принесла в этот дремучий век, вместо прорезей к мешочкам. Я долго пыталась объяснить этому тупому и упрямому местному модельеру две простые истины: как и зачем, и в итоге заставила портного сделать обычные карманы. В общем-то все, можно идти встречать дорогих и убогих гостей, и уже убраться из Флоренции.
Встреча с будущим супругом должна была пройти в небольшой комнате рядом с гостиной, где остановилась вся его свита, оставляя нас поговорить наедине. На личной встрече настояла я, на что никаких возражений не встретила. По идее, во Флоренцию должен был приехать кто-нибудь из моих родичей, но ни дядюшка, ни братишка так и не показались, поэтому в данном случае я отвечала за себя и за Сфорца единолично. Все же династические браки такие династические. Проходя мимо толпы, на которую я даже не посмотрела, я остановилась возле Лоренцо.