— Катерина, когда я говорил о том, что во Флоренции вы можете найти себе постоянное пристанище, я не лукавил. Я не разбрасываюсь словами, но пока вы находитесь в статусе гостьи, примете мой дом в качестве своего, — я только смогла кивнуть, принимая из его рук, свернутый лист бумаги, скреплённый сургучом.
— Что это?
— Это письмо, которое просил передать вам цесаре Иван. Мы достигли некоторых договоренностей, после чего он удалился вместе со своими людьми по делам, попросив передать это вам.
Лоренцо вышел из комнаты, которая, как я поняла, раньше принадлежала Джулиано, его брату, и отстраненно покрутила в руках свиток. То, что Ванька бросил меня, даже не попрощавшись лично, немного выбило из колеи, да еще, судя по всему, да Винчи упорхнул вместе с ним, тоже не сказав мне ни единого слова.
Я развернула бумагу, пробежав глазами по написанному. В том, что это писал Ваня не было никаких сомнений, почерк точно был его, да и писал он на русском, на современном нам русском — такой вот шифр, который кроме нас двоих вообще никто не поймет. Там говорилось, что он меня не бросает, чтобы я держалась и берегла себя и ребенка, а он пока займется делами. А то, что лично не попрощался, так время не хотел терять, дожидаясь ее во Флоренции.
Вот так вот, Катя, ты стала всего лишь обузой, поэтому сиди тихо и блюй в тазик, пока ребенок не родится. Мы, конечно говорили об этом, но, чтобы он уехал вот так, не сказав даже слова, выбило меня из равновесия. Держа в руках бумагу, которую я просто методичной разрывала на мельчайшие куски, чуть ли, не превращая их в пыль, я приняла решение. Если он не вернется раньше, чем родится сын, а я была уверенна в том, что это будет мальчик, то я просто вернусь в Форли, потому что, из написанного, я сделала только один вывод: наши дороги снова разошлись, слишком в разных мирах мы в итоге очутились, даже несмотря на то, что встретились на итальянской земле. Этот мир принадлежит мужчинам, и женщинам рядом с ними, когда они решают вершить историю, не место. Они должны сидеть в теремах или в башнях — разница не большая, вышивать крестиком и рожать детей, а с остальным мужики будут сами разбираться.
Глава 5
Мы практически не стали задерживаться во Флоренции, сразу же взяв курс на Венецию. Чем быстрее мы будем двигаться вперед, тем быстрее вернемся. Именно поэтому я не стал дожидаться приезда Катюхи во Флоренцию, ограничившись написание письма. С Медичи все было обговорено, а когда я завел речь про сеньору Сфорца, Лоренцо попросил не беспокоиться, потому что Катерина не просто очень ценный клиент и инвестор его банка, но и очень хороший друг. А еще он с этакой понимающей улыбочкой добавил, что мое переживание за сеньору очень трогательно. Я почти целую минуту смотрел на него, пытаясь понять, прикалывается он таким образом, или действительно только что все это сказал. Лоренцо продолжал улыбаться, а я вспомнил, что этот крендель с шестнадцати лет считает своей музой и возлюбленной женщину, с которой даже ни разу не переспал. Во всяком случае, в своих письмах его же друзья осуждали Лоренцо за такое пренебрежение прекрасной Лукрецией, особенно, учитывая тот факт, что Донати ею тоже не интересовался. Я не знаю, правда это или нет, но Лукреция, вроде бы, позировала Боттичелли и была той самой «Весной», которая поразила моего дружинника в самое сердце. Так вот Лоренцо, он посвящал ей стихи, задаривал подарками, но все было чисто платонически. Этакий новый вид извращения, увы знакомый и мне самому не понаслышке, да и любому другому мужику, умудрившемуся оказаться во френдзоне, вот только Лоренцо в подобных игрищах стал буквально чемпионом мира по длительности этих весьма странных отношений. Хотя, глядя на Медичи, я могу предположить, что истинной его любовью являются деньги, а все остальное, включая Лукрецию Донати, является данью моды. Ну принято было в то время во Флоренции иметь любовницу, ну или возлюбленную музу. Если ты таковую не имеешь, тебя просто не поймут. Так что, я поблагодарил его, не став переубеждать в том, что он там себе навоображал, и уже хотел было раскланяться, как Лоренцо меня остановил.
— Цесаре, я понимаю, вы заняты и вам нужно уехать по делам, не терпящих отлагательства, но все же, я хотел бы пригласить вас сегодня отдохнуть в прекрасной компании, наслаждаясь прекрасным ужином.
— И где же должен состояться этот ужин? — я слегка прищурился, предполагая, что Лоренцо не подразумевает ужин в своем доме, потому что в свой дом вот так не приглашают.
— Даното Берарди устраивает ужин, и попросил меня попробовать уговорить вас, цесаре, стать его гостем. Вас и трех ваших сопровождающих.
— Гостем, или главным блюдом? — Медичи усмехнулся, а я задумался. Вообще, это может быть полезно, как в плане знакомства с богатыми и влиятельными людьми Флоренции, а другими они просто не могли быть, приглашая на ужин главу города и Великого князя, так и в плане изучения обстановки. Вопрос в другом, кого мне взять с собой?
— На ужине будет присутствовать дамы? — наконец, я решился задать этот очень важный вопрос.
— Разумеется, — кивнул Лоренцо. — Нужно же украсить наше грубое мужское общество этими прелестными цветами.
— Я подумаю, — неопределенно ответив, я снова медленно пробежался по мысленному списку моих воинов, прикидывая, кто их них менее подвержен идеям патриархального домостроя, царствующего сейчас на Руси. — Если мы все-таки решим прибыть, куда нам нужно будет отправиться?
— О, палаццо сеньора Берарди находится по соседству с моим, вон то, — так как мы стояли на балконе, то отсюда можно было увидеть часть улицы, и указанное палаццо я вполне себе разглядел. Кивнув, давая понять, что понял, я развернулся и направился к выходу. — Не нужно меня провожать, я запомнил дорогу.
В дверях ко мне присоединился Волков, который до этого момента подпирал косяк, не оставляя меня одного. Вообще, единственный раз, когда меня отпустили одного в сопровождении Медичи, был в Форли, но там подобного хода требовали обстоятельства, а теперь таких обстоятельств не было, поэтому дружинники вздохнули с облегчением и снова принялись меня опекать.
— Ну, что думаешь, — спросил я его, когда мы шли по анфиладам комнат, которые представляли собой произведения искусства, к выходу.
— Думаю, княже, что поехать стоит, — подумав, весьма неохотно сказал Волков. — Ежели будем оставаться, то надобно знать лично и купцов крупных, и бояр здешних.
— Здесь нет бояр, — поправил я его рассеянно.
— Да знаю, — Сергей махнул рукой. — Только слова не могу подобрать, чтобы их назвать правильно. — Он снова задумался. — Вот только, кого возьмешь с собой?
— Тебя, Милославского, его бабы любят, будет кому на себя внимание прелестных дам отвлекать, а вот насчет третьего… Может быть, князь Холмский согласится? — спросил я неуверенно.
— Нет, — Волков покачал головой. — Холмский точно не согласится. Он, когда Мария его жива была, даже выходить ей к гостям не позволял. А тут женщины за одним столом с мужиками, — и он снова покачал головой. — Срамота. — Да уж, а целовать хозяйку в губы всем мужчинам, пришедшим на пожрать — это нормально? Я понимаю Холмского, который свою жену встречать гостей по старинной традиции не пускал.
— Не с нашим уставом в чужой монастырь переть, Сергей. Придется приспосабливаться. Тем более, если хотим здесь остаться. Вам же жен брать из местных девок придется, а их в тереме не запрешь, завянут эти цветы быстро в таком случае, — я вновь задумался над тем, правильно ли я поступаю? Нужно ли сталкивать лбами две такие разные культуры? И снова в который раз пришел к выводу, что со мной, в основном, молодые парни, они смогут перестроиться, будет даже интересно во что мой эксперимент в итоге может вылиться. Тем более, что под боком у меня будет Рим, а с католиками мне однозначно не по пути.
— Ваньку Клыкова возьми, — Волков даже хохотнул. — Он после того, как у срамной картины застрял, больше не будет себя шутом выставлять, а и выставит, не беда, молод еще зело, стерпит.
Когда подъехали к лагерю, я тут же в свой шатер позвал Клыкова и Милославского. Этот шатер был не настолько роскошен, как тот, что я оставил Кате, но тоже ничего. Вообще, мои дружинники, как те хомяки, припрятали много интересного в своих седельных тюках. Собрались основательно, так сказать. Сами потому что тоже не в палатках ютились. Лагерь выглядел издали хорошо, богато, а плотный дозор вокруг, вполне серьезно и опасно.
В шатре стоял даже столик, уж не знаю, куда они его прятали, когда везли. Подозреваю, что его место было на одной из заводных лошадей. Но вот прямо сейчас он мне был нужен для других целей — у меня было всего пара часов, чтобы научить этих троих есть вилками в этот время входившими в моду на этом гадюшьем полуострове. Потому что я был уверен — они не смогут ни воспользоваться ситуацией и обязательно положат на стол вилки, чтобы русские витязи, во главе с князем, опозорились. Простые времена, простые нравы, и шутки весьма непритязательные. Поэтому, когда Волков притащил в шатер Милославского и Клыкова, я указал им на стол.
— Нас пригласили на ужин к весьма влиятельному местному жителю. Там, кроме нас будет Медичи, скорее всего, кто-нибудь еще, а также несколько женщин. — Я посмотрел на их реакцию, вроде нормально. У Клыкова только слегка скулы порозовели, а Милославский только плечами пожал. — И еще, здесь в богатых домах привыкли есть вот этим, — и я положил на стол три вилки, которые, подчиняясь какому-то ностальгическому порыву, купил в Венеции. Правда, в отличие от привычных мне, эти были серебряные и двузубые. Парни переглянулись и посмотрели на столовые предметы довольно равнодушно. — Та-а-а-к, откуда вы знаете вилки?
— Так мы в Новгороде были как-то, — тихо за всех ответил Клыков. — А там купцы давно уже такую забаву привезли. Мы, когда город на реке проезжали, — это он так Венецию называл, — тоже купили. Вот даже странно, княже, вроде бы и наше это, не русское, а прямо родной стороной повеяло. Мы думали, что ты тоже из-за этого их покупал.