те. Теоретически можно подождать следующего визита тут. Ориентировочно послезавтра. Предположим. Но даже при удачном исходе у меня на руках оказывалась пара трупов с огнестрельными ранениями. Милиция, следствие, незаконное хранение и использование оружия, превышение мер самозащиты плюс супружеская неверность. К тому же не думаю, что Бунич будет стоять в стороне от процесса следствия и судопроизводства.
Выходит, надо прятаться. Выходит, Терлецкий прав. Хохловка, Птичий рынок, Нижегородская раз-два-три-четыре. Выходит, так.
В кладовке нашёл дорожную сумку, на дно кинул револьвер, в ванной собрал бритвы-кремы-пасты-щётки. Что ещё? Трусы-майки-носки. Джинсы и свитер. Из ящика стола достал загранпаспорт, пролистал пёстрые штампы и таможенные печати. Моя мультивиза в Бенилюкс была действительна до конца сентября. Сунул паспорт в бумажник, внутренний паспорт и водительские права были на месте.
В отделении для бумажных денег лежала мятая бумажка в сто рублей. В начале года на неё можно было купить пачку сигарет, сейчас коробка спичек стоила дороже. До меня вдруг дошло – у меня нет денег.
Я распахнул двери шкафа и принялся методично выворачивать карманы пиджаков и курток. Самой крупной купюрой оказалась бумажка в десять гульденов, пёстрая и похожая на фантик от шоколадки. У голландцев деньги смешные – словно извиняясь за национальную скупость, они решили сделать валюту весёлой: птички-бабочки, цветочки. Даже тысячная купюра вся радужная, как детские деньги для игры в «Монополию».
Набралась ещё пригоршня мелочи – в основном американские четвертаки, чудом не проглоченные жадными однорукими бандитами в казино Атлантик-Сити. Меня туда возил хозяин нью-йоркской галереи Боб Гиллеспи. Как водится, поначалу мне здорово повезло: буквально на третьей игре, моргая и пиликая сиреной, как «скорая помощь», автомат вывалил в железный поддон полсотни долларов мелочи. Мы тут же с Гиллеспи отправились в бар – грех не отпраздновать удачу. После бара я играл в блекджек, потом в рулетку, под конец снова дёргал одноруких бандитов. Через пару часов мне удалось проиграть весь выигрыш, а заодно и все наличные в моём бумажнике.
Найденное по карманам я высыпал на стол. Денег в лучшем случае хватило бы на обед в «Макдоналдсе». В обменный пункт идти было стыдно. Я закрыл квартиру на все замки, чуть помешкав, позвонил в соседнюю дверь. Академика Архангородского возили, помнится, на чёрной «Волге»; несколько лет назад тут, на лестнице, я столкнулся с самим Капицей из «Очевидного – невероятного». Кажется у Архангородских была даже то ли кухарка, то ли горничная. Но дверь мне открыл сам академик.
– Дядя Лёша, – начал я бодро. – Не выручите материально? Буквально на один день? Завтра же верну!
Академик выглядел лет на сто. Седая щетина. Халат, кальсоны, тапки. Вспомнились иллюстрации Репина к «Мёртвым душам» – вылитый Плюшкин. Я постарался улыбнуться. Он попытался улыбнуться в ответ:
– Любезный сосед, дорогой мой…
Его хлипкий тенор готов был сорваться то ли в плач, то ли в смех. К тому же он совершенно забыл моё имя. Ещё через минуту он спросил о здоровье моей бабушки.
Я выскочил из подъезда, в пачке осталась последняя сигарета. Я закурил, с ненавистью смял пачку и сунул комок в карман куртки. У меня не только не было плана, у меня не было денег даже на курево.
В нашем овощном, что выходит на Яузу, половину прилавков оккупировали кавказцы. Торговали они стандартным ассортиментом: шоколадные яйца, жевательная резинка, спирт, пиво, какая-то дрянь в консервных жестянках и презервативы. И, конечно, сигареты. Курево я покупал обычно там.
Покупателей, если не считать горбатой старушки церковного типа, не было. Резко, как в школьном сортире, воняло хлоркой. Мраморный пол почему-то был накрыт кусками картона. Из подсобки доносилась заунывная восточная музыка. За прилавком стоял продавец и старательно подпевал.
Он был смугл и напоминал сицилийского бандита, который зарезал бруклинского негра и забрал всю его одежду, включая золотую цепь с увесистым кулоном в виде знака доллара. На вид ему можно было дать от шестнадцати до сорока пяти. На меня он не обратил ни малейшего внимания.
– Привет! – Я подошёл к прилавку. – Часы нужны?
– Золотые? – оживился торговец.
– Японские. Дорогие. На тридцати рубинах. Можно нырять на глубину до двухсот метров.
– Как зовут?
– «Ориент» – фирма. «Тигровый глаз» – модель. Титановый корпус, стекло – гранёный хрусталь.
Примерно так я бы говорил с пятиклассником. Некоторых слов, очевидно, кавказец просто не понимал. Это явно не касалось последнего слова.
– Хрусталь, – повторил он с интересом. – Покажи!
Я вытянул руку через прилавок. Он уткнулся носом в мои часы.
– Зачем столько цифер? – нервно спросил он.
– Там есть функция второго времени. Ты всегда можешь знать сколько сейчас времени в Токио или Нью-Йорке. Или в Мельбурне.
– Зачем? – Он по-птичьи наклонил голову и уставился на меня вишнёвым масляным глазом.
– Допустим, ты вылетел в Европу, а оттуда сразу в Австралию, а потом полетел в Японию…
– Я не полетел, – строго перебил меня торгаш. – Я тут!
– Допустим, – согласился неохотно я. – Допустим, ты поехал в свой Ереван…
– Зачем Ереван? – возмутился он. – Я из Дашкесана! Айрум я!
Слово прозвучало смутно знакомым, что-то из Лермонтова или ранних рассказов Толстого. «Хаджи-Мурат» – это ведь Толстой? Следующей фразой я угробил всю финансовую операцию:
– Какая разница – Ереван, Дашкесан? Я тебе, мать твою, солидные часы предлагаю…
Но айрума часы уже не интересовали. Он начал орать. Во рту сверкало золото, из гневной речи мне удалось понять лишь матерные слова.
Из подсобки выплыла смутно знакомая русская тётка в невероятно грязном белом халате. Сложив на животе большие красные руки, она слушала с минуту, а потом неожиданно гаркнула:
– Харэ базланить!
Кавказец тут же замолчал.
Через пять минут я вышел из овощного, сжимая в кулаке деньги. Под мышкой у меня был блок «Винстона».
Часы, купленные в лондонском «Хэрродс» за триста шестьдесят английских фунтов стерлингов, теперь будет носить некий Костик, удачливый сукин сын и сожитель овощной торговки с красными руками. Впрочем, это мелочи уже не имели никакого значения.
Я кинул сумку на заднее сиденье, захлопнул дверь, вставил ключ в замок зажигания. Мотор завёлся с полоборота. Я убрал подсос, стрелка уровня топлива лежала на нуле, но красная лампочке ещё не зажглась. Значит, бензина хватит километров на сорок. Из арки выехал к Яузе, с набережной закоулками пробрался к Радищевской, на заправке у церкви работала одна колонка, очередь из машин тянулась к Таганской площади.
Привычно вскинув руку, я посмотрел на пустое запястье. Ах да, Костик… Часы в машине показывали невменяемые десять тридцать. Я включил радио. Из динамиков вынырнул бодрый женский голос:
– … конституционного кризиса в России: Свердловский облсовет объявил о провозглашении Уральской республики и начал работу над её конституцией. Утром произошла катастрофа самолёта Ан-26 авиакомпании «Точикистон» в тридцати километрах от Тбилиси. Погибли, по разным данным, от тридцати трёх до сорока одного человека. Кубу покинули последние советские войска… – Голос запнулся. – Конечно-конечно, российские войска. Российские войска покинули Кубу.
Таганская площадь была безнадёжно забита. Троллейбус, с задранными вверх рогами, стоял поперёк дороги. Водитель, видимо, пытался проскочить перед КамАЗом, но не успел. Грузовик протаранил его в бок и протащил ещё несколько метром по инерции. Легковушки, сигналя, заползали на тротуар и пытались объехать место аварии. Пешеходы матерились, долбили кулаками по капотам. Шоферня материлась в ответ. Пара бритых под ноль ребят выволокла из «Волги» таксиста и принялась азартно пинать его ногами. Шофёр катался по асфальту, прикрывая лицо руками. Прохожие молча обходили драку. Над площадью висело сизое марево, похожее на утреннюю дымку. Я закрыл окно и закурил.
– … Чехия и Словакия вошли в состав совета Европы… – девица сделала паузу и беспечно продолжила: – Курс доллара на торгах Московской валютной биржи впервые превысил отметку в тысячу рублей и составил тысячу двадцать четыре рубля за один американский доллар.
Третий корпус дома номер двенадцать стоял в глубине вытоптанного сквера с помойкой, парой старых тополей и неизбежной детской площадкой. Я медленно объехал вокруг дома, вспугнул у подъезда стаю сонных голубей и остановился у трансформаторной будки. Она притулилась к коренастому бараку, над дверью которого висела надпись «Вино». Достал бумажник и пересчитал наличность – если вычесть курево, то часы я продал за семнадцать американских долларов. Или почти двадцать тысяч русских рублей.
Винный магазин напоминал пыточную камеру: тусклый бетонный мешок с низким потолком, без окон, но с прилавком, был наполнен спёртым смрадом. Очередь двигалась прытко. Продавщица, уверенная деваха средних лет, ловко выставляла бутылки, весело звеня литым стеклом.
– Мне бы чего покрепче, – попросил я. – Но чтоб умереть без мучений.
– «Распутин» или «Русская рулетка», – тут же ответила деваха.
– Коньяк? – понизив голос, подался я вперёд.
– Ни в коем разе. – Она незаметно помотала головой.
Помахивая бутылью «Рулетки», я направился к подъезду. Литр водки по сегодняшнему курсу стоил чуть больше двух долларов. На подъезде висел кодовый замок, но секретная комбинация была нацарапана тут же на двери.
Узкий коридор первого этажа упирался в дверь с номером четыре. Я опустил сумку на пол, рядом поставил водку. В соседней квартире орал телевизор, оттуда пахло печёными булками. Я нашёл в кармане монету. Первый винт отвинтился легко, я сдвинул пластину с номером в сторону, в углублении действительно лежал ключ.
Проскользнув в квартиру, я осторожно закрыл дверь. Повернул замок на два оборота и щёлкнул предохранителем. Прихожая, не больше моей кладовки, соединялась стеклянной дверью с крошечной кухней, другая дверь вела в комнату. Третья – в убогий санузел. Окна загораживала листва, деревья жались вплотную к дому, на кухне, кроме газовой плиты на две конфорки скучала одинокая табуретка с допотопным телефоном болотного цвета. В сумрачной комнате с потолка свисала голая лампочка, посередине стоял топчан на полтора человека. Если лечь поперёк и вытянуть руки и ноги, то запросто можно было коснуться противоположных стен.