Такое я видел впервые, но как реагировать, толком не знал, поэтому беззвучно сделал несколько вялых хлопков, изображая аплодисменты. Проститутка уже сидела на мне. Она двигалась весело и сноровисто, будто гребла на послушной плоскодонке. Я не знал, куда девать руки, разглядывал пятно, похожее на ведьмин профиль, в углу потолка, вспоминал, какие отели есть по соседству, планировал свой завтрашний разговор с Яном-Виллемом.
– Соски не трогай! – приказала проститутка.
Я убрал руки.
– Клитор тоже!
– Слушай! – возмутился я, чуть не добавив про деньги и культуру обслуживания.
– Извини, – она даже не сбилась с ритма, – мне всю ночь вкалывать. Если я с первым клиентом кончать начну…
– Всё нормально. – Мне стало неловко. – Так не беспокоит?
Я аккуратно прижал ладони к её бёдрам.
– Так просто великолепно, – засмеялась она. – Ты, главное, расслабься.
Из глубины комнаты раздался шорох. Потом что-то тонко скрипнуло. Я приподнял голову и подумал, что схожу с ума: низкая дверь приоткрылась, и в щель протиснулась девочка лет восьми. Это была мулатка в костюме цирковой акробатки – тугая изумрудная чешуя сидела как чулок. Девочка прокралась к телефону на стене, сняла трубку и начала крутить диск, набирая номер. Заметив мой взгляд, она помахала мне неожиданно белой ладошкой.
– Ничего-ничего, буквально минута, мне только Роберту позвонить насчёт анализов.
Голос у неё был низкий, грубый и совсем не детский. Так она карлица, догадался я. На том конце ответили, карлица затараторила на непонятном языке, состоящем из посвиста и прищёлкиваний. Начала она громким шёпотом, через минуту уже говорила в полный голос. Моя проститутка не сбавляя темпа, гаркнула через плечо:
– Глория! Мать твою! Ну сколько раз говорить! Я же с клиентом!
– Вижу-вижу! – Карлица повесила трубку. – Не кипятись! Мне Роберту позвонить…
Свой английский Глория тоже украшала птичьими звуками. Карлица тараторила и размахивала короткими руками с детскими ладонями и короткими пальцами. Я отчасти понял, отчасти догадался, что у неё недоразумения с результатом анализов, но Роберт, скорее всего медработник невысокого ранга, обещал перепроверить до конца своей смены, а смена у него кончается через пять минут.
Моя девица утверждала, что ни один из приведённых аргументов не даёт ей, Глории, права врываться в чужое помещение. Карлица припомнила какую-то историю с велосипедом, она азартно жестикулировала и постепенно подошла вплотную к нашей кушетке. Диалог продолжался на повышенных тонах, с частым использованием английских нецензурных слов, обозначающих женские гениталии и процесс совокупления.
– Всё! – неожиданно для себя самого заорал я. – Кончай базар!
Обе заткнулись на полуслове. Карлица молча ретировалась и исчезла за дверью. Моя дура продолжала старательно ёрзать на мне. Грубо, пожалуй, излишне грубо я спихнул её с себя, стянул презерватив – резинка звучно чавкнула.
– Свинство! – гаркнул я по-русски и отшвырнул склизкую мерзость. – Какое свинство!
Презерватив прилип к стене розовой соплёй. Я спрыгнул с лежака и сдёрнул рубаху со стула.
– Эй, погоди. – Проститутка вяло пыталась меня остановить. – Эта дура Глория… Мне её просто жалко. Ты ж видел, урод…
– Все мы тут уроды! Все! – Я никак не мог попасть в носок. – Все! И я в первую очередь!
Кто-то сердито и требовательно застучал в стену. Проститутка долбанула кулаком в ответ и крикнула, обращаясь к стене.
– Пошла в жопу! – И тут же, повернувшись ко мне, спокойным, деловым тоном продолжила: – У тебя ещё почти час проплачен. Я понимаю, произошло недоразумение, Глория поступила крайне непрофессионально. Мне очень жаль, серьёзно.
Я фыркнул, дёрнул плечом – чёртовы пуговицы на рубахе никак не хотели застёгиваться. Проститутка поймала мой рукав, потянула к себе:
– Ну что ты как ребёнок, честное слово. Давай я хотя бы отсосу, что ли. Или подрочу – хочешь?
– Спасибо, – сухо ответил я. – Не надо.
Она приоткрыла ящик тумбочки, вынула оттуда купюру в пятьдесят гульденов и протянула мне. Она стояла передо мной, худая и жалкая, совершенно голая, если не считать блядской красной сбруи с чулками. Кудлатый парик сбился на бок, клоунский макияж потёк, я почти физически ощущал, как ей не хотелось отдавать мне этот полтинник.
– Не надо… – Смущённо отвернувшись, я запихивал рубашку в джинсы. – Мне не жалко. Это не мои…
– А чьи?
– Это Бунича.
– Кто это?
– Неважно. Он мёртв, – устало сказал я.
– Умер?
– Убит.
– Убит?
– Да. Его Ванда застрелила.
– Застрелила?
– Из моего револьвера.
– Ванда? А это кто?
– Моя любовница. Жена Бунича. Точнее, вдова.
Девица явно пыталась переварить информацию. На шее, под ухом, сквозь пудру проступил лиловый засос, явно не мой.
– А где… Ванда? – Осторожно спросила девица. – Где она сейчас?
Где Ванда сейчас? Я тихо сел на кушетку. Где она сейчас? Я опустил голову. Пол в этой каморке был точно такой же, как и в той квартире на Нижегородской. Разве такое возможно?
– Разве такое возможно? – Я поднял глаза. – Как? Почему? Она же меня предала, просто предала. Я ничего не понимаю…
Девица положила ладонь мне на макушку. Я начал говорить, голос казался чужим, точно не я, а кто-то другой говорил рядом. И я его слушал. Начал невнятно и сбивчиво, путаясь и противореча. Постепенно история обросла нюансами и стала напоминать весьма качественный бред: там была тайная беременность Яны, пара бандитов из её ресторана, моя бабка и наша высотка, были там и Терлецкий и его револьвер; нашлось место и для кулька с клубникой, и для голой Ванды на балконе; возникли Бунич, чёрный «мерс», мешок денег; нетрезво выглянул Ельцин в обнимку с Сильвестром; фоном выплыла массовка с участием Ореховской группировки и частных лиц, прямого отношения к рассказу не имевших.
Дослушав до конца, девица спросила:
– Эта Ванда, она полячка?
Я недоуменно пожал плечами.
– Полячка. Точно, – уверенно сказала она. – Наша кровь.
– Ну какое отношение ваша кровь…
– Она тебе, барану, жизнь спасла! – возмутилась проститутка. – Думаешь какая-нибудь ваша Маша-Даша-Саша поступила бы так? Фигушки! Легла б под своего Дундича и ножки растопырила! А тебя бы к едрене матке бензопилой на антрекоты…
– Так Ванда же меня ментам сдала!
– Ну ты точно баран!
В стену снова постучали. Ни я, ни девица не обратили внимания.
– Она же позвонила ментам! – Я вскочил и заходил по каморке. – Позвонила и сдала! Понимаешь?!
Девица скорбно взглянула на меня – так смотрят на совсем старых собак.
– Она любит тебя, – сказала проститутка тихим материнским голосом. – Потому и спасла тебе жизнь.
Я замер и уставился на неё.
– Она же видела, что ты не можешь убить Дундича…
– Бунича.
– Она видела, что ты не можешь его убить. Оставлять его в живых было нельзя. Потому она и решила убить сама. Именно так мы, полячки, и поступаем. Выполнить мужскую работу, если мужчина…
– А ментам звонить? Это как?.. У тебя курить можно?
Она поймала мою руку, усадила рядом.
– Нет, курить только на улице. – Она вздохнула. – Вы, мужики, такие идиоты. Вы уверены, что вас любят за что-то. За ваши деньги, виллы или яхты, ваши «ламборгини», за ваши подачки – шубы, кольца, тряпки. Весь этот мусор имеет такое же отношение к любви, как тот процесс, в котором мы только что с тобой участвовали.
– Знаешь, – снисходительно улыбнулся я, – безусловно интересные наблюдения, но весьма тривиального характера… Кажется, на эту тему уже написана пара или тройка книг. Тебя, кстати, как зовут?
– Магда, – ответила она, не спросив моего имени. – Банальность истин не отменяет их истинности. Она тебя любит не «за», а «вопреки». Вопреки твоей инфантильности, нерешительности, вопреки твоему чудовищному нарциссизму.
– Ну знаешь…
– Знаю! Всё про вас знаю! Вот ты… ты же даже сейчас не можешь увидеть случившееся в истинном, реальном свете! У тебя хроническая форма нарциссического инфантилизма!
– Что?
Магда дурашливо скуксилась, очевидно изображая меня:
– Ой, мамочка, меня обидела та девчонка. Она меня совсем не любит! Она меня обманула и предала!
– Не похоже, – буркнул я. – Совсем.
– Ты должен пятки целовать своей Ванде! Её решение было единственным – я бы сама лучше не придумала.
– Ну да, подставить меня! Вот уж точно, лучше и не придумать!
– Хорошо! – Магда хлопнула меня по коленке. – Отлично! Давай теперь рассмотрим твой вариант. Ты бы хотел, чтобы Ванда в полиции призналась в убийстве Дундича, так?
Я не стал поправлять, лишь кивнул.
– Её бы обвинили в убийстве, тебя – в соучастии, к тому же тебе припаяли бы незаконное оружие. Вдвоём вы бы пошли как преступная группа, то есть банда, ещё прибавь украденные деньги, предварительный сговор с целью убийства… – Магда задумалась на миг. – Да, и ещё: знаешь как присяжные жалеют обманутых мужей? К тому же покойных!
Она покровительственно погладила меня по голове. Я молчал. Сказать тут было нечего. Единственное – мне с трудом верилось, что Ванда действительно просчитала и взвесила все детали. Но, с другой стороны… Я опустил голову, разглядывая свои пальцы.
– Эй, не спи! – Магда ткнула кулаком в бок. – Этот Дундич, говоришь, он там какой-то сенатор в вашем Сейме?
– Депутат…
– Депутат? – Магда свистнула. – Тогда тебя точно в Интерпол объявят – сто процентов! Тут особо ловить не будут – в Амстердаме бездна нелегалов, но вот на границе… – Она звонко щёлкнула пальцами. – Единственный плюс, – она подмигнула, – ты ещё жив. Впрочем, есть и другие преимущества – тебе не надо прятаться от киллеров твоей жены или мужа твоей любовницы.
Магда встала, подошла к телефону. Набрав номер, она села на унитаз и тихо зажурчала. На том конце ответили. Магда начала говорить по-польски. Прижав трубку к уху плечом, она оторвала длинный кусок туалетной бумаги, смяла его в комок и промокнула себя снизу. Повесила трубку и спустила воду.